Продолжает Наталия Алексеевна Петрова:
- Олег очень интересно объяснял балагурство, юмор своего героя. Как бы уже существуя в образе, он говорил: "Я боюсь... Мне очень страшно... Но я скрываюсь за шуткой, юмором, чтобы таким образом победить страх... По-моему, это единственный способ выйти из такого состояния..."
Олег умел выслушивать мои нелицеприятные замечания. Однажды, после репетиции, я сказала ему:
"Олег, сегодня Саша играл фибрами, а вы - жабрами". Он вынес эту правду, как и другие мои подобные реплики в свой адрес. Когда порой он пытался играть оперетту, или почти оперетту, то бывал несколько избыточен.
А в общем, на мой взгляд, в спектакле Балуев и Меньшиков прекрасно дополняли друг друга, этому, мне кажется, помогали их дружеские в ту пору отношения.
К Олегу тепло относились в театре. Он был молод, контактен, дружествен к людям. И чувствовался в нем серьезный замах, желание и умение не останавливаться, идти дальше. Однажды кто-то из пожилых актеров спросил Меньшикова, что он делает в свободное время. "Например, я час в день танцую",- сказал Олег.- "Зачем?" - "Надо держать форму".- "Вот так один и танцуешь?" - "Да. Включаю магнитофон и танцую".
Было, было в нем чувство дальней перспективы. Честно говоря, поначалу я довольно иронично к этому относилась: "Ох, мальчик, надолго ли тебя хватит? Многих, как говорится, я уже повидала..." Ошиблась, каюсь. К счастью, ошиблась: Олег Меньшиков сумел все время тащить себя за волосы выше, дальше. Хотя, безусловно, тому способствовал и момент везения, которое его не покидает.
Очень существенны в его биографии оказались первые роли в кино, удачные встречи с режиссерами, работа в картине "Родня" с Никитой Михалковым, который сразу оценил талант и своеобразие Меньшикова.
Но, думается, по большому счету главным было то, что в Олеге никогда не было ни грана иждивенчества, надежды на дядю. На тетю. Словом, на кого-то, кто за него все сделает. Была ранняя, твердая самостоятельность. Было постоянное стремление и умение подняться на следующую ступень и потом на следующую. И дальше, не оглядываясь назад. Кто-то, возможно, скажет, что это плохо, кто-то назовет эгоизмом. Да как угодно можно называть эту стойкую устремленность! Но можно и задуматься над тем, что Меньшиков одним из первых, если вообще не первый в своем цехе, ощутил себя западным актером в том смысле, что сам, своими силами должен искать и находить возможности реализации собственного таланта. И если ты сам этого не сделаешь, то никто за тебя тем более не станет стараться.
...В Центральном театре Советской Армии, в отличие от Малого театра, Меньшиков оказался очень плотно занят в репертуаре. Пьесы, в соответствии со статусом армейской сцены, большей частью были связаны с военной тематикой. Но шла и классика, в частности "Лес" Островского; Гурмыжскую играла одна из старейших актрис ЦТСА Нина Афанасьевна Сазонова. Внезапно заболел исполнитель роли Буланова, но отменить спектакль было невозможно. Назначили на эту роль Олега Меньшикова. Именно назначили - не надо забывать, что он нес армейскую службу и приказ был для него приказом.
Актер подготовил роль за одни сутки. Причем спектакль был поставлен за несколько лет до этого режиссером Владимиром Мотылем, который, разумеется, никакого участия во вводе нового исполнителя не принимал. И тут как нельзя более удачно проявилось умение Меньшикова, его способность самому выстраивать всю роль - от и до. При этом учитывая изначальную режиссерскую концепцию, структуру спектакля, сочетание с актерским ансамблем и взаимоотношения с партнерами.
В результате он так прочно вошел в спектакль, что в дальнейшем Сазонова предпочитала Меньшикова всем остальным исполнителям. Мне довелось видеть "Лес", когда новичок уже успел обжить эту территорию, ощущая себя вполне свободно в неожиданной роли. Правда, случалось, в каких-то сценах был несколько излишне уж свободен, позволяя себе чуть-чуть порезвиться. Видимо, в нем еще настойчиво прорывалась юная энергия.
На сцене появлялось очень молодое, симпатичное создание, этакий нищий гимназистик в курточке, которая давно ему мала - ишь как торчат руки из коротких рукавов. Курточка была надета на голое тело - даже рубашки у бедной маменьки не сыскалось, когда она отправляла сыночка Алешеньку в богатый дом Раисы Павловны Гурмыжской.
Алешенька был еще и откровенно глуп. Той глупостью, которая нередко делает человека по-своему счастливым, лишая его малейшей возможности трезво размышлять о себе и других. Актеры знают, как необыкновенно трудно играть это... при всем том Буланов был хитроват и достаточно сообразителен, чтобы вовремя сориентироваться в неожиданных обстоятельствах.
Поначалу этот мальчик, явно выгнанный из гимназии за тотальную тупость во всех науках, очень нацеленно ищет в чужом доме союзника и находит в лице Аксюши, такой же бедной и зависимой приживалки, как он. К тому же Аксюша молода, миловидна, проста в обращении. Буланов с искренней радостью стремится к контакту с девушкой, на которой ему назначено жениться. А почему бы нет? Всякие там высокие чувства, высокие материи для него навсегда и абсолютно чужой и ненужный мир. Недосягаемый и потому пустой в его разумении. Он готов к будущему, которое определили для него почтенные богатые господа, и вообще Алеша не из ропщущих. Ничто, кажется, не предвещает в этом мальчике того наглого альфонса, который явится уже в следующей сцене: дело, мне кажется, в том, что господин Буланов у Олега Меньшикова вовсе даже и не альфонс. Это предельно примитивное, одноклеточное существо, но наделенное великолепной мимикрией. Так бывает в природе.
Буланова, как правило, играют с первой же минуты мелким, корыстным хищником, твердо нацеленным на завоевание старушки Гурмыжской, вернее, ее имения, денег и прочего, что она завещает мальчику-мужу. Олег Меньшиков, еще молодой, начинающий, неопытный, уже в ту пору, пусть не очень явно, но обнаруживает тем не менее свою актерскую природу и независимость нрава: он отказывается принимать каноническое прочтение роли. Позже эта черта будет в нем все более и более укрепляться.
Меньшиков никогда не выплескивает сразу смысловое начало образа будущее его героя может сложиться вполне непредсказуемо для зрителей. Ему интересно увидеть человека и его судьбу не в симметрии, скорее - в асимметрии, ему близок скрытый, порой таинственный смысл сущего, внезапно проявляющий себя против всех ожиданий. Потому в роли, как бы случайно к нему пришедшей, Олег Меньшиков предложил свою вариацию, в которой портрет Буланова сочетал эскизную легкость, доносил птичье сознание недавнего школяра-двоечника и агрессивно-эгоистическое начало, которое дремлет в нем до поры до времени, пока не явится основа для активного действия на таком пути.
Пробуждение наступит, когда дряхлеющая Раиса Павловна, не в силах более томиться и бороться с чувством к славненькому мальчику, признается в чувствах юному гостю. В первые минуты опешивший Алешенька не сразу понимает всю значительность ее слов. По-ребячьи приоткрыв рот, уставив на мадам Гурмыжскую удивленный взгляд, чуть не выкатив глаза, он тоскливо замирает, пытаясь сообразить: чего же от него требуется? Но решение приходит точное: он, едва не упав, стремительно бросается к Раисе Павловне с распростертыми руками, желая обнять трепещущую от страсти даму... Шаг точный, бесповоротный и удачный. Поступок беспроигрышный: теперь мальчик будет сладко есть и спокойно смотреть в завтрашний день. И еще спокойнее - в послезавтрашний, когда он станет единоличным хозяином поместья, вдовцом и настоящим господином. Большего ему не надо.
Пройдет совсем немного времени, и мальчик войдет во вкус дарованного ему судьбой случая, ловко им подхваченного. Как теперь говорят: шанс не был упущен. В новой сцене Буланов живет уже в совершенно ином мироощущении. Смешон его костюм из какой-то блестящей, будто в цирке одолженной, ткани. У него нелепая прическа - а-ля модный красавец с журнальной картинки, только в ужасающем исполнении... А на губах бродит улыбка, которую он не в силах удержать. Вместе с тем Алексей Буланов уже успел преисполниться уважения к себе. Суетливый, испуганный юноша стал повелевать, что, оказывается, весьма приятно. Иначе ходит, иначе говорит. Он - барин в этом доме, и повадки у него теперь должны быть барскими.
Конечно, как следует держаться в новом положении он еще не научился. Выступая с тронной декларацией перед соседями-помещиками, Буланов слегка сбивается. Выучить даже несколько фраз кряду ему не под силу. Однако, несмотря на мелкие сбои, жених Раисы Павловны собой, вернее, своей ошеломительно переменившейся внешностью, новым статусом очень доволен. И того не скрывает.
Актер ненавязчиво, тонко набрасывал портрет Буланова в будущем. Пройдет еще немного времени, и Алексей станет поистине главной персоной в брачном союзе с Гурмыжской. Он-то теперь уверен, что тоже сделал ей подарок, променяв молодость на золотой плен, хотя ненадолго. И он прав по-своему.
...В 1962 году на экран вышел фильм Андрея Тарковского "Иваново детство", картина, исполненная трагического накала и пафоса. Повесть о мальчике, чей мир безжалостно разрушен войной. Война не только отняла у Ивана дом, семью, детство, нежность, но сделала мальчика носителем одной, сжигающей его душу и мысли страсти-ненависти, мечты отомстить.
Непреходящая "взвинченная напряженность" Ивана рождала в нем огромную, страшную энергию, которая в итоге, ярко вспыхнув, замкнула его путь на земле. Прошло более двадцати лет. Белорусский драматург Алексей Дударев, чрезвычайно популярный в конце 70-х и начале 80-х, написал пьесу "Рядовые" о последних днях Великой Отечественной войны: пьеса эта удачно поспела к 40-летию Победы. Шел 1985 год...
"Рядовых" поставили сразу в нескольких московских театрах, в том числе и в ЦТСА. Олег Меньшиков играл "совсем мальчишку" (ремарка Дударева) Леньку, по прозвищу Одуванчик, юного солдата-разведчика, который был подобран бойцами где-то на сожженной белорусской земле. У Леньки, как и у Ивана из картины Тарковского, на глазах убили мать и маленькую сестру. Спалили его деревню. Во время пожара на Леньку упала горящая головня. Потом, когда он лежал в бреду, ему почудилось, что это Бог явился к нему, "снял с неба Солнце и стал ему на голову напяливать..." Ленька выжил, но остался "меченым" тем огнем: беловолосым, за что и прозвали его Одуванчиком.
При определенной сюжетной схожести судеб Ивана и Леньки-Одуванчика Меньшиков сыграл нечто совершенно противоположное тому, что было создано на экране Андреем Тарковским и исполнителем роли Ивана Николаем Бурляевым. Разумеется, уникальный дар Тарковского позволил ему создать свою дебютную ленту как повесть о мире, сотрясаемом насилием. О герое, чья душа будто истекла кровью, раздавленная этим насилием, которое он в конце концов принял для себя как данность, как закон бытия.
Ни в коей мере не сопоставляя впрямую персонажей "Иванова детства" и пьесы Алексея Дударева, замечу, однако, что в Одуванчике и после всего пережитого остались пылкая преданность живой жизни, неугасший к ней интерес. Он, как дитя, по-прежнему восприимчив к дружбе. Он наивно влюблен в медсестру Лиду, женщину старше его, опытнее, искушеннее. Но именно Одуванчика выбрала и полюбила Лида из круга мужчин, истосковавшихся на войне по женской ласке. Каждый из них был бы счастлив остаться с ней, но она покорена беззаветной преданностью мальчишки, для которого все на ней, Лиде, замкнулось, может быть, навсегда. Для парня она - любимая, мать, сестра, жизнь. Беда и здесь подстерегает Леньку. Лида тонет на переправе. Дударев вообще склонен к драматическим перегрузкам, что создавало для актеров дополнительные трудности. Кажется, после гибели Лиды Одуванчик окончательно сломается. Исчезла обретенная им опора, как жить? Но Олег Меньшиков настойчиво продолжал дорисовывать своего рано поседевшего "сына войны", оставляя в нем, несмотря на пережитую трагедию, тягу к бесконечному бегу жизни, к радости - как смыслу человеческого существования, принимая дары и потери. Правда, с оговоркой - домой, в свое село, он не хотел возвращаться. "Хочу туда, где обожженных печей нет,- произносил он в финале с тихой и робкой надеждой.- Где тихо-тихо..."
Тишина была ему нужна, чтобы заново интегрироваться в мире. Он напоминал маленькую лампадку, оберегающую свой огонек от жестоких ветров истории. И так сохранял право на надежду.
Одуванчик, наверное, последний герой Меньшикова, наделенный бесхитростным, детским оптимизмом, если иметь в виду по-настоящему серьезные работы актера на сцене. В кинематографе он еще попытается сыграть победу добра и порядочности над алчностью и корыстью, снимаясь в фильме Михаила Туманишвили "Полоса препятствий", но усилия Меньшикова не спасут плоскую и однозначную, как партийный лозунг, картину. Об этом речь впереди. На сцене работе Меньшикова в "Рядовых" предшествовала самая значительная для него за годы пребывания в театре Советской Армии роль - Ганя Иволгин в инсценировке романа Достоевского "Идиот". В спектакле были заняты два состава. "Взрослый", как назвал его мне Андрей Ташков, замечательно сыгравший князя Мышкина в другом составе, и "маленький". Я видела и тот и другой спектакли. Положа руку на сердце, и спустя годы скажу, что, на мой взгляд, "маленькие" были трепетнее, увлеченнее, темпераментнее старших коллег Аристарха Ливанова, Людмилы Чурсиной и т.д. Определенное преимущество младшего поколения было и в их возрастном соответствии главным действующим лицам, это вносило несомненную достоверность в сценическую жизнь романа.
Михаил Бахтин называл личную жизнь героев Достоевского "своеобразной, бескорыстной и принципиальной". В этом ключе играли Андрей Ташков, Наталия Николаева (Аглая). Как ни парадоксально - и Олег Меньшиков, хотя его героя трудно вообразить "бескорыстным и принципиальным".
Сочетание великого и ничтожного, трагического и светлого, черт злодея и ангельской доброты в одном человеке, существенное для Достоевского, было принято молодым актером Олегом Меньшиковым как безусловная невероятность одной человеческой личности. Он ощутил и игру светотени, присущую характеристикам писателя, его резкость границ между светом и тенью, добром и злом при отсутствии плавных переходов и, в конечном счете, драматической душевной раздвоенностью. С нарастающей тоской, поначалу неожиданной в "Ганьке-подлеце", каким обычно толкуют и играют Ганю люди банального мышления, Меньшиков искренне искал "человека в человеке", как говорил Достоевский.
"Проработанность спектакля вообще неровная,- писала Инна Соловьева,- и в той части его, где речь идет об отношениях князя с Настасьей Филипповной и Аглаей, неровность особенно видна. Подчас кажется, что отношения князя не только с Рогожиным, но и с Ганей, даже с Лебедевым, даже и с Бурдовским режиссеру важнее. Прекрасно, когда возникает законченность. Именно законченность есть у Олега Меньшикова, который играет Ганю. Законченность при неожиданности толкования. Ту фразу, которую ему бросают с издевкой,что он за три рубля на Васильевский остров проползет на карачках,- этот ясноглазый, худенький, как Бонапарт на Аркольском мосту, устремленный мальчик в "третьегоднем" сюртуке без единого пятнышка не только не желает опровергнуть, а готов поднять над собою как знамя... Когда Настасья Филипповна пачку свою в огонь бросает - тут еще один торг, еще одна ломка, еще один перепляс. А идет он опять же не совсем так, как в романе, и даже совсем не так, потому что в романе герою самолюбие мешает в огонь полезть, а в спектакле Гане самолюбие диктует в огонь лезть. Рукава засучивает, перчатки прочь швырнув: да, мы вот такие, мы без перчаточек унижения не побоимся - ни-ни... В обморок падает не потому, что не может видеть, как сто тысяч сгорят, а потому, что унижение - сам не ждал - непереносимо: ни за трешкой на Васильевский, ни за ста тысячами нет таки сил ползти..."5
В безупречно точном, как бы штрихами набросанном портрете героя из давнего спектакля хочется выделить (касательно Меньшикова) два глубинных, сущих момента. Первый относится к актерскому почерку его, который он уже тогда четко заявил: умение создать завершенный образ, органически цельный, когда каждый фрагмент жизни персонажа запечатлен в неразрывной связи, сцепленности одного с другим. Перетекании и развитии одновременно, вплоть до исхода сценической или экранной жизни его, его судьбы, представленной артистом зрителю.
Иосиф Бродский писал: "Человек есть конец самого себя и вдается во Время".
Второй момент оценки Соловьевой столь же верно и принципиально точен в постижении природы Меньшикова-актера, когда критик говорит о "неожиданности толкования". Я уже писала об этом в связи с Алексеем Булановым из "Леса". Человек, и в жизни отрицающий банальность, Меньшиков не ходит истоптанными тропами. Дело не в его натужно-принципиальном отказе от традиционного прочтения, допустим, классики или сложившихся на данный период зрительских пристрастий к тому или иному характеру. Просто у него свой, определенный и культивируемый им взгляд на мир, который не может не сказаться в том, что он делает в своей профессии.
Олегу было двадцать три года, когда он сыграл Ганю Иволгина. Кажется, это возраст неопытности и обезоруживающей смелости. Меньшиков выбирает для себя второе, с чем входит в мир Достоевского, в описанную им особую сущность тонких связей и глубоких явлений, в борьбу страстей в душе человека, что и есть обычное состояние для героев писателя. Трагизм становится едва ли не обычной сюжетной ситуацией. Меньшиков понял, что у Достоевского невозможно прямое деление на два противоположных лагеря - либо палач, либо жертва. Альтернатива "или-или" заменена противоположной соединительной связью "и-и". Оттого Олег Меньшиков не приемлет сложившегося представления о Гане - маленьком, заурядном, жадном человечке. У его Гани есть своя, главная, идея, своя испепеляющая страсть - "прорваться", как сказали бы теперь, состояться и обрести свободу через деньги, очень много денег. Обрести таким способом положение в обществе максимально высокое. По молодости, по несомненной доле наивности (представьте, она жила в Гане Меньшикова!) он не понимает, что большой капитал и значительный общественный статус сделают его заложником достигнутых высот. Позже подросток Аркадий Долгорукий воплотит эту сторону устремленности Гани Иволгина. Меньшиков играл словно предвосхищение "Подростка" - мальчика, одержимого желанием стать Ротшильдом и потому - неуязвимым для жизни.
Знакомство Гани с князем Мышкиным игралось без слов - мимикой и пластикой. Хорошо воспитанный, вымуштрованный сын генерала Иволгина, даже работая (пишет какой-то документ, вероятно), сидел с прямой, гордой спиной. Красиво наклонял голову, привычно двигая рукой. Дописав, начинал разглядывать странного гостя, оценивая его внешность с тайной насмешкой: "этот" плащик, кто носит такое в петербургские холода?! Да, нищий, нищий явился в дом. Щурился - кто таков сей пришелец? Стоит ли с ним говорить? Да нет, пожалуй...
И позже у Гани будет еще несколько таких встреч с князем: глаза в глаза. К тому времени Ганя уже успеет изрядно разобраться в "идиоте", который оказался непомерно выше всех окружающих в нравственном отношении. Осознать, что Мышкин - конечно же, явление необыкновенное. Даже по-своему привязаться к князю, но отказываясь принять его способ жизни, общения, в корне противоречащие идее Иволгина и вместе с тем манящие Ганю своей исключительностью, быть может, самой своей непорочностью. Противоположные полюса, как известно, довлеют к притяжению.
Ганя понимает и не понимает: исключительность дается князю необыкновенно легко и просто. Гане же приходится осуществлять свою "идею" через усилия, муку, унижения. Здесь-то открывается неодолимая розность этих молодых людей. Князь принимает ее, не задумываясь. Более того - толкует Гане о его "обыкновенности", чем, сам того не подозревая, будто больно швыряет Иволгина оземь. Такого Ганя уж простить никому не может.
Услышав князя, он, кажется, терялся: Мышкин уничтожал так спокойно все Ганины опоры! Он ведь на брак с Настасьей Филипповной шел, этот мальчик! Шел как на подвиг! По крайней мере себя в том убеждал и, вроде, кажется, убедил! Ради идеи-де можно стерпеть и позор, став мужем содержанки. Ради этого смирился с приездом Настасьи Филипповны в их благородный, но обнищавший дом, терпел Рогожина, вынес плевок в лицо от родной сестры. Помогала мысль: "Я герой!" Тот герой, который еще о себе ох как еще заявит, которого поймут, признают! Пока же он молчит... Но до той минуты, когда какая-то тайная сила (наверное, та самая сила притяжения меж разными полюсами) не заставит Ганю открыться в сокровенном.
Разговор этот с князем поставлен так, что Ганя стоит лицом к залу. Ему был нужен не только Мышкин, но и все мы, чтобы поддержать мечту о семидесяти пяти тысячах, дававших возможность движения все выше и выше. "Я, князь, не по расчету в этот брак иду,- голос Гани Иволгина набирает силу.Я по страсти, по влечению иду, потому что у меня цель есть. Деньги тем и подлее, что талант дают и будут давать - до скончания мира!"
Это не покаяние. Это желание заставить князя пустить его, Ганю, в свою жизнь, увидев в нем равного. Одновременно Ганя неосознанно понимает всю недоступность такого желания и мечется. Дает пощечину - от бессилия. От ненависти - к себе. Темные глаза вспыхивают злобой - он беспомощен! "Да вечно, что ли, ты мне дорогу переступать будешь?" - кричит Ганя. По сути, князь переступает дорогу не самому Гане, а его вере, надежде, что он всего достигнет... Перед тем, как рвануться в огонь за пачкой денег, Ганя срывал с рук перчатки. Он шел к огню, как солдат бросается на амбразуру: сейчас, вот сейчас он это сделает! Одолеет всех и вся! Себя - в первую очередь!.. Но падал, подкошенный невозможностью это сделать. Значит, еще жива бедная Ганина душа, еще противится она тому, чтобы задушить в себе все человеческое.
На каторге, в "Записках из Мертвого дома", Достоевский пришел к выводу, что в иных случаях самым точным определением человека является: "Существо, ко всему привыкающее". В "Преступлении и наказании" он повторит: "Ко всему-то человек-подлец привыкает!"
У Меньшикова "Ганька-подлец" к низости еще до конца не привык. Потом, скорее всего, привыкнет, хотя и через острую, невыносимую боль. А может быть, и остановится где-то на полпути в тоске, и минуты размышлений покажутся вечностью. Бедный Ганечка поймет, что верил он в призрак, и этот призрак исказил все его существо, его судьбу... Кто знает? Во всяком случае, в первом акте у Олега Меньшикова Гавриил Ардальонович Иволгин такого будущего не был в принципе лишен.
Второй акт такую вероятность серьезно корректировал. Поначалу актер интересно продлевал душевное состояние Гани после обморока у камина. Он словно все еще спрашивал себя: отчего не сумел, не смог преступить ту черту, за которой как будто уже начинался путь в вымечтанное будущее? Что это? Слабость душевная? Нелепое благородство и чувство чести? Или ничтожность плебея, спасовавшего перед первой же преградой?
В это время его брат Коля читает вслух статью, родившуюся на свет усилиями Лебедева и его окружения, всячески чернящую князя Мышкина. Здесь же и сам князь, но Ганя поначалу как бы в стороне от него. Чуть в стороне. Потом первый испытующий взгляд с короткими торжествующими искрами. Ганя метнет его на Мышкина, когда тот заговорит, что готов удовлетворить претензии Бурдовского. Потом, на первых порах еще сдерживая себя, Ганя поведет речь довольно гладко, давая понять, что ему совсем не в радость участвовать в этом деле. Он играет роль благородного защитника. Но постепенно интонация меняется. Осуждая Бурдовского, он говорит о князе, не очень стесняясь в выражениях: все встало на острие ножа. Иволгин больше не страшится своего недавнего фиаско, опять возвратившись к своей идее, к мысли о самодовлеющей власти и силе денег - как принципе возвышающем и все оправдывающем.
Но почему-то в эти мгновения мне было жаль Ганю, и много больше, чем когда он падал перед огнем. Жаль, потому что Ганя неосознанно признавался в бессилии перед собственными темными страстями, ведущими его к духовной гибели.
Идея-страсть - одна из доминант Достоевского. Она оказалась исключительно близка исканиям молодого Олега Меньшикова. Не раз он будет возвращаться к власти такой идеи-страсти в своих лучших ролях в спектаклях и фильмах.
А пока... Пока роль Гани Иволгина открыла новое для сцены яркое имя. Заканчивается срок армейской службы сержанта О. Е. Меньшикова. Он покидает Центральный театр Советской Армии, но не возвращается в Малый. Меньшиков получил приглашение вступить в труппу Театра имени Ермоловой.
В 1985 году - первом году перестройки - главным режиссером этого театра был назначен Валерий Фокин, фигура весьма заметная в театральном процессе последнего десятилетия. Ему минуло сорок лет. Пятнадцать из них он, выпускник театрального училища имени Щепкина, ставил в основном спектакли в "Современнике", причем многие имели звучный резонанс. Ставил пьесы Вампилова, Рощина, инсценировку по повести Бориса Васильева "Не стреляйте в белых лебедей". Его любимые авторы - Достоевский и Гоголь. Он работает в польских театрах, на телевидении идет спектакль "Иван Федорович Шпонька и его тетушка". В постановках Фокина заняты Марина Неелова, Олег Табаков, Нина Дорошина, Константин Райкин.