- Поведай-ка, - обратился князь к посольнику.
- Москва мстит нам за Лопасню, - ответил Юрий.
Один из пронских старых бояр рода Булгаковых спросил с ехидцей:
- А отчего князь Рязанский не обратился к нашему господину за советом или помощью, когда собрался на Лопасню?
За Юрия ответил другой боярин, именем Богдан, из рода Голыгиных, мордастый и красный, как рак:
- Оттого, что не захотел поделиться добычей.
Засмеялись сухо, едко, будто потрясли мешок с костями. Но Юрий не был бы окольничим князя Рязанского, коль не умел бы вывертываться:
- Лопасня - чирей рязанский, а не пронский. Да и взять её не составило труда.
- Хорош чирей, - опять ввернул Голыгин. - Нам бы такой...
- Они меж собой дерутся, а нам их разнимай.
- Неча чужую бороду драть.
- Чужую драть - свою подставлять.
Пока бояре высказывались, князь лишь пошевеливал бровями, удивляясь меткости замечаний. Потом заключил:
- Вишь, не хотят мои боляре отдавать животы за Ольга Рязанского.
Юрий взмолился:
- Князь-батюшка! Да как же без твоей помоги? Что я скажу Ольгу Ивановичу? Ты же крест целовал ему на верность!
Напоминание о крестоцеловании - одном из самых трогательных обрядов на Руси - смутило Владимира Дмитриевича. Прикрыв на секунду глаза, он вспомнил, как давал клятву верности Олегу Рязанскому в присутствии рязанского епископа и целовал золотой крест, возложенный на договорную грамоту. Все это происходило в кафедральном Борисоглебском соборе и сопровождалось торжественным богослужением. Казалось тогда - навеки договорились дружить. И ещё вспомнилось, как он сосватал у Олега его первую дочь, Марию, и на свадьбе целовался с ним, тоже не сомневаясь - навеки они друзья. А как били вместе Тагая?
Но это была минутная слабость. Владимир Дмитриевич открыл глаза - они блеснули твердой дамасской сталью - тихо и устало сказал:
- Не пошлю я ему ни полка, ни малой дружины, ни одного воина. Отныне я ему не подручный!
- Князь-батюшка! - Юрий упал на колени. - Смилуйся надо мной! Как я ворочусь к Олегу ни с чем?
- А ты и не воротишься. Свяжите его!
Несколько дюжих бояр подступили к Юрию с ремнями. Юрий, поначалу прикидываясь покорным, вдруг мощным броском сбил с ног всем своим телом боярина Голыгина и побежал к двери. Но, не добежав, почувствовал режущую боль на горле - то захлестнулась на нем петля брошенного ему вдогонку волосяного аркана.
- Кто его возьмет домой на стереженье? - обратился князь к боярам.
- Пущай у меня в амбаре томится, - предложил тот самый мордастый Голыгин, которого сбил с ног Юрий.
- Добре, пусть он побудет у тебя. Но не умори его и не обижай. Смотри за ним в оба, чтоб не убежал.
- От меня не убежит, - заверил Богдан.
Юрия и его слуг развели по разным боярским дворам.
Глава восьмая
Владимир Пронский решается
Иначе встречал князь Владимир Дмитриевич Пронский два дня назад гостей из Москвы - старшего посла Федора Андреевича Кошку, его свиту и охранников. Едва перед Федором Кошкой (родным братом Александра Елко) распахнулись ворота княжого дворца, как сам князь вышел на крыльцо, покрытое красным ковром, сел на подведенного ему богато убранного коня и в окружении нескольких своих богато разодетых бояр поехал навстречу послу. От крыльца до ворот всего тридцать шагов - тем выше честь московитам, их встречают не в санях, не на крыльце, - что тоже было бы почетно, - а у самых ворот. После взаимных торжественных приветствий Владимир Дмитриевич сошел со своего коня, взял под уздцы коня Федора Кошки и повел к крыльцу. Многих ли так встречал? Разве лишь Олега Рязанского во времена их дружбы да ордынских послов.
В то время, как московитов повели в трапезную, потных коней их покрыли попонами и медленно водили по двору и только потом попоили и дали пахучего лугового сена. Гости сидели в застолье долго, ели плотно, пили много. Кубки поднимали за князей Московского и Пронского, за их княгинь и детей, за бояр. За единачество Москвы и Пронска. Много было речей, но о том, для чего встретились, - ни гугу. Лишь на другой день, в кругу самых близких (пронские бояре заняли лавку по правую руку князя, московские - по левую), большерослый Федор Кошка, подложив руку под длинную, до пупа, русую бороду и потряхивая ею, повел речь плавно, тихо. Вкрадчиво прожурчал о намерении Москвы проучить рязанцев за Лопасню. Сказал, сколько у московитов сил (и произвел впечатление на прончан) и кто назначен главным воеводой. И о главном - опять же вкрадчиво:
- А теперь, Владимир Дмитрич, обдумай хорошенько и скажи, под чью ты руку встанешь, - Ольга ли Рязанского, который будет держать тебя в своей узде до тех пор, пока Москва не вступится за тебя, либо нашего благословенного великого московского и владимирского князя Дмитрея Ивановича...
Владимир Дмитрич сидел в свободной позе - тело обмякло, коленки раздвинуты. А теперь он невольно подобрался. Думал, что Москве будет достаточно и того, чтобы ему не вставать под руку Олега. Оказалось, этого ей было мало. Москва брала круче - предлагает ему не отсиживаться в сторонке, а воевать против Олега.
Ответил сухо:
- Я давал Ольгу клятву быть с ним заедино. Целовал крест на верность. Как я подниму на него руку?
- Неужто не хочешь отложиться от Олега?
- К этому давно стремлюсь.
- А коль так - сними с себя крестоцелование. И иди с нами.
- Под руку Ольгу не встану - этого разве мало Дмитрею Ивановичу?
- Мало, - твердо сказал Федор Кошка.
Князь объяснил причину своего колебания:
- Московская рать сойдется в бою с рязанцами и уйдет, а мне с Ольгом соседничать. Вздыблюсь на него - он не простит мне, - и откинулся на спинку престола.
Тогда Федор Кошка подался вперед и сказал тихо-тихо, как бы пожурчивая, так, как умел только он один:
- Ты же, Володимер Дмитрич, прямой потомок родоначальника рязанских князей Ростислава Ярославича...
Намек был настолько прозрачный, что лбы некоторых пронских бояр покрылись испариной. Кто-то снял с головы шапку, вынул из неё плат и стал отирать пот на челе. Кто-то сдавленно кашлянул. Взор самого князя стал затуманенным. Посол наступил ему на больную мозоль - он сам думал об этом же не раз и не два... А Федор Кошка лишь поколыхивал бороду засунутой под неё рукой. И вновь - вкрадчиво:
- По родовитости ты равен Ольгу. У вас с ним один далекий предок и даже один дед - Александр Михайлович Пронский. И что Ольг - великий Рязанский князь, а ты его подручный - дело случая.
- Случая, случая дело! - подхватили пронские бояре.
Владимир Дмитриевич кивнул - ему самому давненько приходили в голову такие же мысли.
- А коль так - не разумно ль воспользоваться новым случаем? продолжал Федор Кошка. - Ольга мы скинем. Укажем ему дорожку из Рязанской земли (посольник засмеялся, обнажив белокипенные зубы). Не знаю, куда и побежит он. В Литву путь ему заказан - навряд ли Ольгерд успел позабыть обиду на него. Муромский князь ныне под Москвой ходит - не с руки ему укрывать у себя рязанца. К Мамаю Ольг, пожалуй что, и сам не пойдет считает того за разбойника. Одна у него дорожка - в Сарай. А там, в Сарае, при ихних раздорах, не до рязанского князя.