Со временем положение ссыльных чуть улучшилось – их стали выпускать из острога, а воинский начальник, майор Петров, и местный воевода Бобровский иной раз приглашали в гости. Когда же у Натальи родился сын Михаил, то Петров даже стал его крестным отцом. Все было бы более или менее благополучно, если бы Иван Алексеевич не подружился с отставным моряком-пьяницей
Овцыным, который стал волочиться за бывшей царской невестой, а князь Иван пустился в загул и во хмелю стал говорить своему новому другу бог весть что. Он рассказывал об оргиях Елизаветы, о ее связи с Шубиным, утверждал, что и он сам тоже был любовником цесаревны. Слухи об этих пьяных сплетнях поползли по Березову, и вскоре отозвались доносом в Петербурге. На первых порах велено было всех Долгоруковых вновь запереть в острог и в город более не выпускать. Но вслед за первым доносом пошел второй, после чего Ивана Алексеевича отделили от семьи и посадили в землянку, под замок.
В мае 1738 года в Березове появился капитан Ушаков – родственник начальника Тайной канцелярии, но под чужой фамилией, и, разумеется, не в мундире. Он перезнакомился со всеми и особенно сошелся с «разрушенной невестой», которая и наговорила ему такого, что брата ее схватили и отправили в Тобольск. «Отняли у меня жизнь мою, беспримерного моего милостивого отца и мужа, с кем я хотела свой век окончить и в тюрьме была ему товарищ; эта черная изба, в которой я с ним жила, казалась мне веселее царских палат… Что я делала? Кричала, билась, волосы на себе драла; кто ни попадет, встречу всем валюсь в ноги, прошу со слезами: „Помилуйте, когда вы христиане, дайте только взглянуть на него и проститься“. Но не было милосердного человека, никто не утеснил меня и словом, а только взяли меня и посадили в темницу. А там через два месяца родился у меня и второй сын – Митенька», – так писала Наталья Борисовна.
В Тобольске Ушаков и прокурор полевых войск Василий Иванович Суворов, отец будущего великого полководца, пытками довели князя Ивана до того, что он сошел с ума. Из Тобольска его увезли в Шлиссельбург, где уже сидели в казематах пять его двоюродных братьев и дядьев Долгоруковых. Ивана приговорили к колесованию, а трех родных братьев его покойного отца – Василия, Сергея и Ивана – к отсечению головы. На казнь их всех увезли в Новгород. Когда Ивану ломали руки и ноги, он читал молитву, чуть вздрагивая при каждом новом переломе. А двух братьев Ивана – Александра и Николая – ободрали кнутом, отрезали обоим языки и заточили в вологодском остроге. Еще одного брата – Александра – сослали на Камчатку. Екатерину же отправили в Томский женский монастырь, где она жила в одной келье с монашками-нищенками, питавшимися подаянием.
А Наталья Борисовна подала Анне Иоанновне прошение. Она просила, если муж ее жив, то позволить ей быть с ним, даже если он в тюрьме, а если мертв, то отпустить ее в монастырь. Императрица разрешила, и Наталья Борисовна, неся на руках младшего – Митеньку, больного и слабого, – пошла с восьмилетним Мишенькой из Березова в Москву. Они вышли в дорогу 17 июня 1740 года и ровно через четыре месяца, 17 октября, пришли в Москву. Они не знали, что именно в этот самый день в Петербурге умерла их гонительница, злой гений их семьи – Анна Иоанновна…
Чтобы закончить эту историю, скажем, что Наталья Борисовна окончила дни свои в одном из киевских женских монастырей. Там-то она и написала свои «Памятные записки», закончив их так: «Надеюсь, что всякая христианская душа обрадуется моей смерти, подумав: она перестала плакать».
Братья герцога Бирона – Карл и Густав
Следом за фаворитом вскоре приехали в Россию и два его брата – старший и младший.
Старший брат Бирона, Карл, еще в ранней молодости поступил на русскую службу, но вскоре попал в плен к шведам. Карл бежал из плена и, вступив в польскую армию, дослужился до подполковника. Как только Анна Иоан-новна стала императрицей, Карл приехал в Москву, был удостоен чина генерал-аншефа и должности военного коменданта Москвы. Однако образцом дисциплины комендант не был: из-за постоянных драк в пьяном виде Карл Бирон получил так много ран и увечий, что стал инвалидом, и вследствие этого оказался неспособным к службе.
Младший брат герцога, Густав Бирон, приехал в Россию, как и старший его брат Карл, тоже из Польши и тоже из военной службы. Он появился при дворе Анны Иоанновны одновременно с Карлом. Сначала Густаву был дан чин майора гвардии, а потом, очень скоро, и генерал-аншефа. Он не отличался ни умом, ни храбростью, и если бы не знаменитый брат, то о нем не осталось бы ни следов, ни памяти. Крушение фаворита повлекло за собой арест и отправление в ссылку обоих его братьев, которые и потом разделяли участь Эрнста Иоганна. Но об этом дальше.
Сенат и Кабинет министров
Анна Иоанновна восстановила Сенат, а 18 октября 1731 года (по инициативе Остермана) был образован Кабинет министров – «для лучшего и порядочнейшего отправления всех государственных дел, подлежащих рассмотрению императрицы». Будучи Советом при императрице, Кабинет министров обладал широкими правами в области законодательства, управления, суда и контроля за всеми государственными учреждениями в столице и на местах.
В его состав вошли три кабинет-министра: граф Гавриил Иванович Головкин – родственник матери Петра I, канцлер и президент Коллегии иностранных дел князь Алексей Михайлович Черкасский – сенатор, один из активнейших врагов «верховников», и граф Андрей Иванович Остерман, фактически определявший русскую внешнюю политику во все годы правления Анны Иоанновны.
В 1735 году, по указу императрицы, подписи всех трех кабинет-министров равнялись ее собственной подписи. После смерти Головкина его место в Кабинете министров занимали последовательно Павел Иванович Ягужинский, Артемий Петрович Волынский и ближайший сподвижник Бирона Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. По властным прерогативам Кабинет министров стал верховным учреждением государства, отодвинув Сенат на второе место.
Андрей Иванович Остерман
Генрих Иоганн, на русский манер Андрей Иванович Остерман, был видным соратником Петра I. Остерман поступил на русскую службу еще в 1703 году, в Амстердаме, Он и тогда уже был одним из самых образованных сотрудников Посольского приказа, а впоследствии сделал блестящую дипломатическую карьеру, подписав Ништадтский мир и став в 37 лет вице-президентом Коллегии иностранных дел. Он вовремя отошел от «верховников», сохранив тем самым свое влияние на Анну Иоанновну и Бирона.
Фельдмаршал Миних
Среди сорока девяти российских фельдмаршалов, состоявших на русской службе в течение двух веков, десятым был Бурхард Христофор Миних, начавший службу при Петре I и окончивший ее при Екатерине II, через 46 лет. Он пережил семь царствований, верой и правдой служа России. Но, пожалуй, наибольшее значение имела его деятельность в 30-е годы XVIII столетия, когда Миних был президентом Военной коллегии и командовал русскими войсками в двух победоносных кампаниях – русско-польской и русско-турецкой.
Ниже публикуются фрагменты статьи выдающегося русского историка Н. И. Костомарова «Фельдмаршал Миних и его значение в русской истории», опубликованной в журнале «Вестник Европы» в 1884 году.
«У людей с громадным умом и сильною волею, людей, способных к разносторонней деятельности, бывают, однако, предметы, которым они предаются более, чем другим. У Петра Великого было такое пристрастие к воде. Водоплавание до того занимало его существо, что он вздумал основывать посредине материка, в Воронеже, гавань, и неглубоководный Дон хотел сделать прямым путем в Черное море. Государь и на Руси, и за границей искал людей, которые бы, подобно ему, любили те же водяные упражнения. Никто в этом отношении не был до такой степени подходящим человеком, как Миних, так же, как Петр, разносторонний, ко всему способный, подвижный, неутомимый и так же до страсти лелеявший водяное дело.
Нашего Миниха отец Антон Гюнтер Миних служил в датской службе с чином подполковника и получил звание надзирателя за плотинами. У него родился 9 мая 1683 года второй сын – Бурхард Христоф. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, молодой человек вступил в военную службу по инженерной части. Он был в походах, получил чин полковника, наблюдал за устройством каналов и шлюзов. Но его чрезвычайно живой нрав и потребность сильных ощущений увлекали его. Миних стал выискивать себе иного отечества, колебался, к кому ему пристать из двух соперников: к Карлу XII или к Петру I, остановился на Петре.
С этого времени Миних стал всецело принадлежать России. Ему было 37 лет. Он был высок ростом, статно сложен, красив лицом; его быстрые проницательные глаза выказывали то величие духа, которое заставляет любить, уважать и во всем повиноваться.
Заботясь о Петербурге, своем любимейшем произведении, Петр беспокоился о том, что водяное сообщение города со внутренними странами России затрудняется. Еще с 1710 года начат был Ладожский канал с целью дать возможность судам избежать Ладожского озера, беспокойного и бурного в осеннее время. Работы шли чрезвычайно медленно. Петр назначил комиссию. Генерал-майор Писарев, заведовавший до того времени канального работою, был в числе членов этой комиссии. Большинство членов комиссии одобрили мнение Писарева потому единственно, что Писареву покровительствовал всесильный Меншиков. Миних, человек самолюбивый и горячий, сказал: «Если канал поведется так, как хочет Писарев, то он никогда не будет окончен. Пусть государь посмотрит собственными глазами». Осенью 1723 года Петр отправился в путь по болотистому бездорожью. Писарев употребил все усилия, как бы не допустить государя ехать. Сторону Писарева держал царский лейб-медик: он представлял царю, что езда повредит его здоровью. Петр был очень утомлен, однако обозрел часть работ Писарева, они ему очень не понравились. Петр соскочил с лошади, лег животом на землю и показывал рукою Писареву, что берег канала идет не по одной линии, что дно не везде равной глубины и так далее. Это была полная победа Миниха: царь поручил ему строение канала. Через год Петр прибыл на канал, приказал спустить воду и собственноручно стал прокапывать плотину. Вода ринулась с быстротою. Вблизи стоял маленький ботик. Петр вошел в него и приказал Миниху садиться. Ботик понесло по течению. Петр пришел в восторг, беспрестанно скидал с головы шляпу, махал ею и кричал: «Ура! Ура!», – обнял и расцеловал Миниха. Прибывши в Петербург, Петр сказал Екатерине: «Труды моего Миниха радуют меня и подкрепляют мое здоровье. Недалеко то время, когда мы с ним сядем в шлюпку в Петербурге и выйдем на берег в Москве в Головинском саду».
Петр не дожил до окончания Минихом Ладожского канала.
Настало новое царствование. Падение Меншикова, не любившего Миниха, проложило ему путь к возвышению. В январе 1728 года поручили ему управление Ингерманландиею, Карелиею и Финляндией), пожаловали графское достоинство. В этом же году окончен был совершенно Ладожский канал, и по нему открылось судоходство. Значение Миниха увеличилось с дарованием ему должности генерал-губернатора в Петербурге. В 1729 году Миних сделан главным начальником артиллерии.
Наступило царствование Анны Иоанновны. Миних не вмешивался в политические затеи «верховников», пытавшихся ограничить самодержавную власть, и не склонялся ни на ту, ни на другую сторону. Новой государыне он понравился. В Петербурге, оставив по себе память очищением реки Мойки и устройством мостов и каналов, Миних начертал новый порядок для гвардии, полевых и гарнизонных полков, дал самостоятельный вид инженерной части, прежде слитой с артиллерийской, и учредил Сухопутный кадетский корпус, в котором шляхетских детей обучать следовало, на помещение их отдали на Васильевском острове дом князя Меншикова, конфискованный после его ссылки.
Петр Великий для приманки иностранных офицеров установил иностранцам двойное жалованье против природных русских. Миних сознавал несправедливость такого различения и уравнял тех и других в одинаковой степени.
Бирон боялся, чтобы Миних не оттеснил его, так как сам Бирон не обладал ни большим умом, ни образованностью и чувствовал собственную малость перед Минихом. Невзлюбили Миниха обер-шталмейстер Левенвольде и канцлер граф Головкин. Оба они чувствовали, что Миних их даровитее. Соперники искали повода удалить его вовсе из столицы. Случай к тому представился. Затевалась война, куда пришлось отправляться Миниху. То была война с Турциею. Армия двинулась в степь. Перекоп был занят. Миних настаивал, что надобно идти вперед и нанести страх татарам. И пошло войско по безводной пустыне. Солдаты пропадали от жажды и зноя. Миних выбрал путь вблизи моря: татары не ожидали, что русские пойдут туда, и не делали опустошения, поэтому русские могли на этом пути доставать фураж. Войско приблизилось к ханской столице, Бахчисараю.
Татары бежали. В Бахчисарае в то время было две тысячи домов: треть их принадлежала христианам греческого происхождения. Русские все сожгли. Красивый ханский дворец был обращен в пепел. Генерал-лейтенант Леонтьев взял Кинбурн, Миних приказал взорвать перекопские укрепления и двинулся в Украину. Весною 1737 года опять предпринят был поход против турок. Петербургское правительство заключило конвенцию с венским двором о взаимном действии войск. Миних направился к Очакову, сам подкреплял идущих на приступ, под ним была убита лошадь. Гарнизон положил оружие. Сообразно плану, Миних должен был идти на Бендеры, но он узнал, что на всем пути татары выжгли поле; сверх того, и войско российское умалилось».
Победоносный поход 1738 года
«Начался новый поход в 1738 году, армия перешла Днепр у Переволочной и направилась к пределам турецких владений, но в Молдавии свирепствовала зараза: вести туда армию было бы безрассудно, Миних отступил. 16 (27) августа 1739 года у деревни Ставучан неприятели замкнули русских со всех сторон. Положение наступало почти такое же, как при Петре на берегах Прута. Приходилось либо сдаваться, либо отчаянно пытаться вырваться. Миних заметил, что протекавшая влево от неприятельского стана болотистая речка не так непроходима, как полагали турки, оставив эту сторону без укреплений. Миних дает приказ отряду идти вправо, там начинают возводить батареи и в то же время влево везут бревна, доски. Русские навели двадцать семь мостов и проложили себе дорогу через болота, очутились при подошве возвышения, на котором располагался турецкий стан. Турки обратились в бегство. Победа была полная и неслыханная, так как это была первая битва русских с турками в открытом поле. Победитель двинулся скорым маршем к Хотину, который достался русским с превосходными укреплениями и орудиями.
Австрийские войска терпели поражения за поражениями. Франция и вся Европа смотрели с завистью на возвышение России. По соображениям Миниха, Россия могла еще вести войну одна, но не так решили наверху. Миних получил предписание вывести войско в пределы российских владений. Коварные друзья и тайные недруги могли уразуметь, что у руководящих судьбою России нет политической проницательности, что при самых блестящих успехах русского войска русское государство всегда может остаться в проигрыше».
РУССКИЕ И ИНОЗЕМЦЫ В РОССИИ
Академик С. М. Соловьев о русских и иностранцах в России
В «Истории России с древнейших времен» великий русский историк С. М. Соловьев обращал внимание на три фактора в истории нашего Отечества: первый, субъективный, но в условиях самодержавия очень мощный, – позиция императрицы Анны Иоанновны, второй – позиция и роль поддерживающих самодержицу иностранцев, как уже осевших при русском дворе, так и приехавших с новой императрицей, и, наконец, третий – оппозиция русского сановного дворянства, потерпевшего поражение из-за отсутствия должной организованности.
Соловьев писал: «Неприятно было положение Анны при великом дяде; еще неприятнее при Екатерине I и Петре II. Чаша унижения была выпита до дна, а натура была жесткая, гордая, властолюбивая, чувствительная к унижению. Выбрали в императрицы, когда уже Анне было 37 лет; но князь Василий Лукич Долгоруков привез ограничительные пункты. Наконец она – самодержавная императрица; наконец-то можно пожить, но уже молодость прошла, оставив много горечи на сердце; да и дадут ли спокойно пользоваться властью? Выбрали с ограничением; ограничительные пункты разорваны, но остались недовольные, и недовольны сильные и знатные люди; при первом неудовольствии к ним пристанут и другие и начнут смотреть в другую сторону: в Голштинии соперник опасный – родной внук Петра Великого! Надобно смотреть зорко и жить в постоянном страхе, а подозрительность и страх – это такие чувства, которые не умягчают душу. Русское знатное шляхетство подозрительно; правда, оно было против верховников, но оно сочиняло разные проекты государственного устройства и 25 февраля просило свободы просмотреть эти проекты и составить один наиболее удовлетворительный; только энергическое движение гвардии заставило поспешить с восстановлением самодержавия. Надобно сосредоточить всю власть в руках людей вполне преданных, которых интересы неразрывно связаны с интересами Анны, которым грозила и постоянно грозит беда, если власть перейдет в руки русской знати. Эти люди – иностранцы.
Самый приближенный человек, фаворит, был иностранец низкого происхождения. Анна и Бирон понимали очень хорошо, что русские люди, и прежде всего русская знать, не могли сносить этого спокойно; Анна и Бирон чувствовали, что есть оскорбленные, и, естественно, оскорбители питали неприязнь к оскорбленным. Естественно было окружить себя людьми, которые не могли быть оскорблены иноземством фаворита; таков был Остерман, умнейший и опытнейший государственный человек в делах внешних и внутренних, которого сами русские признавали необходимым; таков был неразлучный друг Остермана Левенвольде, генерал-фельдцейгмейстер Миних, военный талант первоклассный. Таким образом, опираясь на Остермана в делах внутренних и в делах внешней политики, на Миниха – в делах военных, на Левенвольде – при дворе, можно быть покойну. Можно ласкать и русских, людей неопасных, без претензий: таков князь Алексей Михайлович Черкасский, знатный человек и первый богач, но не опасный по личным средствам, способный удовольствоваться одним почетом; Салтыковы – родственники императрицы; великий канцлер граф Головкин и в молодости не отличался беспокойным характером: его можно держать в большом почете как развалину славного царствования великого дяди; очень беспокоен зять его Ягужинский, но с одним человеком можно справиться.
Уже в мае 1730 года иностранные министры замечают, что Бирон и Левенвольде управляют императрицею как хотят, и русские ненавидят этих немцев, но сзади их стоит Остерман и управляет империею. Против неудовольствия надобно принять меры. Надобно увеличить число гвардейских полков. Выбрано было 2000 человек для составления нового гвардейского полка, который назван Измайловским, – по имени села Измайлова, любимого подмосковного пребывания императрицы. Императрица сама назначила графа Карла Густава Левенвольде полковником нового полка и поручила ему набрать остальных офицеров «из лифляндцев, эстляндцев и курляндцев, и прочих наций иноземцев, и из русских». Шотландец Кейт, перешедший из испанской службы в русскую, назначен был подполковником Измайловского полка.
Сила немцев упрочена, потому что у них есть вожди – Остерман, Миних».
Истинное значение иностранцев для России
Вопреки широко распространенному стереотипу о тлетворном влиянии иноземцев в государственном аппарате, в армии и флоте, науке и культуре, Е. В. Анисимов опровергает эту концепцию. Он пишет: «В литературе есть известная тенденция принизить значение Бирона как государственного деятеля, представить его либо человеком устраненным от управления, либо мало что понимавшим в делах. И то и другое неверно. И во внешней, и во внутренней политике влияние Бирона было огромным. В той системе власти, которая сложилась при Анне, без Бирона – ее доверенного лица, человека властолюбивого – вообще не принималось ни одного важного решения. В своих письмах временщик постоянно жалуется на загруженность делами, но при этом показывает себя как человек весьма осторожный, стремящийся не выпячивать свою роль в управлении, остаться в тени.
Итак, первый стереотип: «бироновщина» – засилье иностранцев, преимущественно немцев. Многим памятна эффектная, но, к сожалению, весьма легковесная фраза В. О. Ключевского, что при Анне «немцы посыпались в Россию точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались во все доходные места в управлении». Между тем немцы «посыпались» в Россию задолго до царствования Анны, и их количество никогда не было устрашающим для русского народа».
Действительно, иностранцы приезжали в Россию с давних пор. Иногда они оставались здесь на долгие годы, а то и на всю жизнь.
В XVIII веке в Петербургскую академию наук и художеств прибыли и надолго в ней обосновались многие иноземцы. Четыре первых президента академии были немцами. Это Л. Л. Блюментрост (1725-1733), Г. К. фон Кайзерлинг (1733-1734), И. А. Корф (1734-1740), К. фон Бреверн (1740-1741).
Лаврентий Блюментрост, лейб-медик Петра I, в конце жизни был назначен первым куратором Московского университета; его преемник Герман Карл фон Кайзерлинг за короткое время упорядочил деятельность академии, добился дотаций в 30 тысяч рублей, а затем проявил себя как прекрасный дипломат, занимавший посты российского посла в Варшаве и Вене. Барон Иоганн Альбрехт Корф, хотя и выдвинулся благодаря тому, что служил Анне Иоанновне еще в Митаве, все же не был случайным человеком на посту президента, ибо, по общему признанию, почитался интеллектуалом и эрудитом. Следующий президент, Карл фон Бреверн, был одним из лучших российских дипломатов и имел не меньшее влияние на внешнеполитические дела, чем любой из кабинет-министров.
С самого начала в академию были приглашены из-за границы одиннадцать профессоров. И среди них были такие светила европейской науки, как братья Николай и Даниил Бернулли – швейцарские естествоиспытатели и математики, немецкий натуралист Иоганн Георг Гмелин, отказавшийся от заведования кафедрой химии в пользу М. В. Ломоносова, видный историк Герард Фридрих Миллер, соз-давший фундаментальный труд «История Сибири», написанный на основе большого числа архивных документов, полученных им в результате многолетних экспедиций по Сибири.
Академиками были: гравер и искусствовед немец Якоб Штелин, астроном и географ француз Николя Делиль, его брат Луи, участвовавший во Второй академической экспедиции на Камчатку. В этой экспедиции он и погиб. Погиб и ее руководитель – датчанин, командор Беринг, оказавшись в результате кораблекрушения на необитаемых Командорских островах.
Выдающимися архитекторами Доменико Трезини и Бартоломео Растрелли были созданы многочисленные дворцы, дома и церкви Петербурга и Москвы.
Е. В. Анисимов приводит любопытные сведения о количестве офицеров и генералов – русских и иноземцах: «Именно при Анне, по инициативе немца Миниха, было устранено болезненное для русских офицеров различие в жалованье: они стали получать столько же, сколько иностранцы, а не в два раза меньше, как было при Петре I. Сохранилось немало постановлений правительства о недопущении особых привилегий для иностранных специалистов, поступивших в русскую службу. Сохранились ведомости о составе офицерства накануне „бироновщины“ и в ее разгар. Согласно ведомостям 1728 года, в полевой армии служил 71 генерал, из них иностранцев было 41, или 58 %. К 1738 году доля иностранцев-генералов даже понизилась: из 61 генерала их было 31, то есть в абсолютном исчислении даже меньше, чем до „бироновщины“. Если же считать иностранцев-генералов вместе со штаб-офицерами (включая майоров), то в 1729 году в армии генералов и штаб-офицеров было 371, иностранцев из них – 125, или 34 %. В 1738 году генералов и штаб-офицеров было 515, а иностранцев из них – 192, или 37,3 %. Этого явно недостаточно, чтобы говорить об усилении чужеземного влияния в русской армии во времена Бирона, хотя численность иностранцев в армии, особенно в заново созданном Измайловском полку, и была достаточно высока.