Наш взгляд, обостренный современной жизнью (теми сдвигами, о которых я выше говорил, а в заключение скажу еще определеннее), безошибочно замечает: тот же феномен, что и в искусстве, действует в философии. Аристотель существует и взаиморазвивается в одном (?) диалогическом (?) культурном пространстве с Платоном, Проклом, Фомой Аквинским, Николаем Кузанским, Кантом, Гегелем, Хайдеггером, Бердяевым.
Но это одно пространство явно "не-евклидово", это - пространство многих пространств. Платон имеет бесконечные резервы все новых и новых аргументов, ответов, вопросов в споре с Аристотелем: Аристотель также обнаруживает бесконечные возможности "формы форм", отвечая на возражения Платона. Кант бесконечно содержателен и осмыслен в беседах с Платоном, Гегелем, Гуссерлем, Марксом... Философия - как феномен культуры - также мыслит в схеме: "Те же... и Софья". Это - опять-таки драма со все большим числом действующих лиц, и бесконечная уникальность каждого философа раскрывается и имеет философский смысл только в одновременности и во взаимополагании философских систем, идей, откровений. Если говорить более крупными блоками: философия живет в сопряжении и одновременном взаимопорождении разных форм бесконечно-возможного бытия и разных форм его понимания.
Я не отрицаю - иногда возможно и даже необходимо распределить философские системы в восходящий, гегелевский ряд. Но тогда это будет феномен цивилизации, или, точнее, цивилизационный "срез" культуры Нового времени. Именно и только в одновременности и бесконечной диалогической "дополнительности" каждого из философов на "Пиру" Платоновой и вообще философской мысли философия входит в единую полифонию культуры.
В сфере нравственности XX век обнаруживает тот же феномен "трагической пьесы" ("те же и Софья..."), или "годовых колец в стволе дерева". Современная нравственность есть сопряжение, нравственная историческая памятливость (и диалог, беседа) различных нравственных перипетий, сосредоточенных в разных образах культуры, - Героя античности, Страстотерпца и Мастера средних веков, - Автора своей биографии в романной остраненности Нового времени. Здесь перипетийна исходная нравственность. Рок и характер (античность); исповедальная грань земной жизни у потусторонней вечности (средние века); открытость моей смертной жизни - в бесконечность временных причинных сцепок и, с другой стороны, полная ответственность и за начало моей жизни - "Быть, или не быть..." Гамлета, - и за ее завершение, за ее замкнутость "на себя" (Новое время). Но не менее перипетийно - в точке взаимопорождения, начала - и само общение, взаимопредполагание этих перипетий в душе современного человека. И это не "релятивизм" и даже не "вариативность" морали, но - полный объем моей личностной ответственности за судьбы и смыслы жизни людей иных культур, иных смысловых спектров. Это уже не мораль "терпимости" (пусть живут, как могут...), но нравственность включения в мою со-весть предельных вопросов бытия других людей, их ответной вести в моей собственной судьбе111.
Но продолжим наше сопоставление. Сознание, пробужденное XX веком, замечает, что в том же едином ключе - и скажу определеннее - в ключе культуры - необходимо сейчас понимать и развитие самой науки, еще недавно породившей схему "восходящего развития", уплотнения знаний и т.д. "Принцип соответствия", идея "предельного" перехода, соотношение дополнительностей, парадоксы теории множеств в математике, вообще - парадоксы обоснования начал математики - все это заставляет утверждать: наука также может и должна быть понята и развиваема как феномен культуры, то есть (теперь отважимся сказать - то есть...) как взаимопереход, одновременность, разноосмысленность различных научных парадигм, как форма общения античных - средневековых нововременных форм ответа на вопрос: что есть "элементарность", "число", "множество" и т.д.? Снова тот же культурологический парадокс:
Не обобщение, но общение различных форм понимания - вот формула движения к всеобщности в современных позитивных науках.
Но тот же схематизм общения (не обобщения) различных всеобщих и уникальных форм бытия действует в конце XX века и в определении "производительных сил" (ориентация на свободное время, на время "самоизменения" не только в духовном, но и в так называемом материальном" производстве, в индивидуально-всеобщем труде)112. В общении различных "формаций" (ср. конвергенция). В элементарных ячейках современной социальности (особая роль малых, динамичных групп и полисов). В странном взаимовлиянии различных форм современного - стремящегося к всеобщности гуманитарного мышления. В этой всеобщности и атом, и электрон, и космос понимаются так, как если бы это были произведения, смысл которых актуализируется в челноке различных форм разумения.
Однако общение и бытие в культуре (по схематизму: "Явление четвертое. Те же и Софья...") совершаются не линейно, не в профессиональном отщеплении философ с философом, поэт с поэтом... но в контексте целостных исторических "пьес" - античной, средневековой, нововременной, западной, восточной...
Культура - трагедия трагедий, когда одна - в другую (как в китайской костяной головоломке) вточены многообразные шаровые поверхности драматического действа и катарсиса; когда реальное общение и взаиморазвитие отдельных персонажей осуществляется как общение и диалог различных трагедий.
Обращу внимание на два таких сопряжения.
Так, все названные феномены культуры - искусство, философия, нравственность... - имеют действительно культурный смысл не перечислительно, но - конструктивно, в Органоне данной культуры. Внутри каждой культуры искусство, философия, нравственность, теория также приобретают свою особую "персонажность", персонализируются в общении друг с другом, на грани этих различных форм бытия в культуре. Здесь действующие лица: Поэт, Философ, Герой, Теоретик, постоянно погружающие в себя свой внешний диалог. Между этими действующими лицами складывается своя трагедия, со своим единством места, времени, действия. Платон современен Канту и может быть его Собеседником (в культуре) лишь тогда, когда Платон понят в своем внутреннем общении с Софоклом и Евклидом; Кант - в общении с Галилеем и - Достоевским.
Но если так, то угадывается еще один, возможно - конечный, или изначальный, - трагедийный строй.
Эта культура способна жить и развиваться (как культура) только на грани культур113, в одновременности, в диалоге с другими целостными, замкнутыми "на себя" - на выход за свои пределы - культурами. В таком конечном (или изначальном) счете действующими лицами оказываются отдельные культуры, актуализированные в ответ на вопрос другой культуры, живущие только в вопрошаниях этой иной культуры. Только там, где есть эта изначальная трагедия трагедий, там есть культура, там оживают все, вточенные, встроенные друг в друга, трагедийные перипетии. Но совершается это общение (и взаимопорождение) культур только в контексте настоящего, то есть для нас - в культуре конца XX века.
Причем вся данная культура (скажем, античности) должна быть понята как единое произведение, созданное и пересоздаваемое одним (воображаемым) автором, адресованное насущному и возможному "читателю" - в канун века XXI. Итак, мы снова зафиксируем слово "произведение" и пойдем дальше.
2. Первый феноменологический образ (не хочется говорить - признак") культуры неявно перерастает в новый целостный образ, в новый круг представлений.
Культура есть моя жизнь, мой духовный мир, отделенный от меня, транслированный в произведение (!) и могущий существовать (больше того, ориентированный на то, чтобы существовать) после моей физической смерти (соответственно после "физической смерти" данной цивилизации, формации) в ином мире, в живой жизни людей последующих эпох и иных устремлений. Отвечая на вопрос: "Что есть культура?" - мы всегда - до конца сознавая это или нет - отвечаем на другой вопрос: "В какой форме можем существовать - и развивать себя - мой дух, и моя плоть, и мое общение, и насущная - в моей жизни жизнь близких людей после моей (моей цивилизации) гибели, "ухода в нети"?.. Ответ - в форме культуры. Великий русский мыслитель М.М.Бахтин всегда настаивал, что смысл любому нашему высказыванию всегда придает ясное понимание того, на какой вопрос (обращенный ко мне - явный или тайный) отвечает это высказывание, это утверждение. Так вот, культура не только понимается, но и возникает (как культура) в попытках ответить (и самому себе, своими деяниями и творениями) на вопрос о рукотворных формах "потустороннего бытия". Бытия в других мирах, в иных, отстраненных, остраненных, заранее воображенных культурах. И здесь не существенно, что я в своем непосредственном бытии в культуре - могу обращаться к моим непосредственным Собеседникам и Современникам. Существенно то, что и в этих, наиболее, кстати, напряженных, ситуациях я обращаюсь к своему Собеседнику так, чтобы он смог воспринять меня - в моем произведении - и тогда, когда я исчезну из его сиюминутного кругозора (выйду из комнаты, уеду в другой "полис", уйду из жизни). Чтобы он воспринял меня как бы ("как если бы"...) из другого, бесконечно отдаленного мира. Но сие означает также и особую обращенность культуры во-вне, ее сквозную адресованность в иное (и - вполне земное) бытие.
Это означает острую необходимость быть - навеки - вне собственного бытия, быть в ином мире. В этом смысле культура - всегда некий корабль Одиссея, совершающий авантюру плавания в иной культуре, оснащенный так, чтобы существовать вне своей территории (Ср.: Бахтин М.М. Культура собственной территории не имеет).
Но если уж вспомнились античные образы, скажу еще так: каждая культура есть некий "двуликий Янус". Ее лицо столь же напряженно обращено к иной культуре, к своему бытию в иных мирах, сколь и внутрь, в глубь себя, в стремлении изменить и дополнить свое бытие (в этом смысл той "амбивалентности", что присуща - по Бахтину - каждой целостной культуре).
Проецирование насущного Собеседника в ином мире (каждая культура - это возглас SOS, обращенный к другой культуре) предполагает, что этот мой Собеседник насущен мне больше, чем собственная жизнь. Вот та основа, на которой вырастают две дополнительные интуиции "бытия в культуре".
Во-первых. В культуре возникает решающее, заторможенное и замкнутое в плоти произведений - несовпадение автора (индивида) с самим собой. Все мое сознание преображается этой обращенностью "извне" - "в-меня" - моего "другого Я", моего насущного читателя, отдаленного (во всяком случае, по замыслу) в вечность. Ясно, что для читателя (зрителя, слушателя...) таким насущным, "другим Я" ("Ты"...) оказывается автор произведения культуры... Это несовпадение, эта возможность видеть "со стороны" мое собственное бытие, как бы уже завершенное и отдаленное от меня в произведении, - это и есть изначальное основание идеи личности. Личность - та ипостась индивида, в горизонте которой он способен перерешить свою - уже предопределенную привычками, характером, психологией, средой - судьбу. Итак, индивид в горизонте культуры - это индивид в горизонте личности.
Во-вторых. В общении "через" плоть произведения каждая личность - автор и читатель - формируется, назревает "на горизонте" как - потенциально-особая и неповторимая культура. Как особый бесконечный мир возможных перевоплощений этого - свободно предполагаемого произведением - общения. Общение в культуре, то есть бытие в культуре, - это всегда - в потенции, в замысле общение между различными культурами. Даже если мы оба (автор и читатель) живем в одной и той же культуре.
3. Понятие культуры. Культура как общение культур. Мир впервые
Предположу теперь, что феноменологический образ (еще не понятие) культуры возник в сознании читателя. Точнее, сосредоточился из тех внутренних интуиций, что, как я предполагаю, всегда присущи всем современникам конца XX века.
Тогда - если это произошло - попытаюсь кратко очертить смысл понятия, или - лучше - идеи культуры.
Переход от образа культуры к понятию (и - далее - идее) культуры имеет в логике культуры - следующий смысл.
Это - смысл трех, переходящих друг в друга и обосновывающих друг друга всеобщих определений того, что есть культура (пока еще это не ответ на вопрос, как возможна культура). Каждое из, таких определений, доведенное до предела, трансформируется в иное, столь же всеобщее определение, образуя в цельности некий континуум идеи начала культуры.
Вот эти три определения, дающие, как я полагаю, в совокупности единое понятие культуры:
Первое определение культуры (почти тавтологическое, фокусирующее тот образ культуры, что был намечен выше).
Культура есть форма одновременного бытия и общения людей различных прошлых, настоящих и будущих - культур, форма диалога и взаимопорождения этих культур (каждая из которых есть... См. начало определения).
И - несколько дополнений: время такого общения - настоящее; конкретная форма такого общения, такого со-бытия (и взаимопорождения) прошлых, настоящих и будущих культур - это форма (событие) произведения; произведение - форма общения индивидов в горизонте общения личностей; форма общения личностей как (потенциально) раз-личных культур.
В этом определении смысл культуры в жизни человека осмыслен, во-первых, на грани различных культур, в момент (в точке) их взаимоперехода, и - уже в этом плане - изначален, раскрывает момент, в котором культура определяет самое себя. Этот момент крайне важен для реального понятийного определения культуры. Во-вторых, это определение дает тот "логический круг", что не только не отрицает, но составляет суть новых логических определений, свойственных логике культуры, ее пониманию понятия. В-третьих, это определение дает единство предметного смысла логики культуры (идея произведения) и ее основных идеализаций, возможность развертывания различных культур в процессе общения автора и "читателя" произведений культуры. В-четвертых, это определение дает исток основных идей новой логики, как логики общения (а не обобщения) всеобщих понятийных систем. И наконец, самое основное - только понимание культуры как формы общения культур есть основание перехода ко второму, столь же всеобщему определению, ответу на вопрос, что есть культура?
Второе определение культуры.
Культура - это форма самодетерминации индивида в горизонте личности, форма самодетерминации нашей жизни, сознания, мышления; то есть культура это форма свободного решения и перерешения своей судьбы в сознании ее исторической и всеобщей ответственности.
Об этом смысле культуры в жизни человека дальше я скажу специально, поскольку этот смысл особенно напряжен и естествен в конце XX века. Именно этому смыслу - и прежде всего его понятийной логике - посвящена вторая часть моей работы.
И наконец, третье определение культуры.
Культура - это из-обретение "мира впервые"114.
Культура - в своих произведениях - позволяет нам - автору и читателю как бы заново порождать мир, бытие предметов, людей, свое собственное бытие - из плоскости полотна, хаоса красок, ритмов стиха, философских начал, мгновений нравственного катарсиса. Вместе с тем в произведениях культуры этот, впервые творимый, мир с особой несомненностью воспринимается в его извечной, независимой от меня абсолютной самобытийности, только улавливаемой, трудно угадываемой, останавливаемой на моем полотне, в краске, в ритме, в мысли.
В культуре человек всегда подобен Богу в афоризме Поля Валери: "Бог сотворил мир из ничего, но материал все время чувствуется". Вне этой трагедии и иронии культура невозможна; всякий разговор о культуре становится пустышкой и риторикой.
Причем именно понимание культуры в определений "мир впервые" является логически - исходным основанием и первого определения (общения на грани культур), и второго определения (возможность самодетерминации) культуры.
Именно в этом определении становится особенно явным, что предметным основанием всех "срезов" и "проекций" идеи культуры выступает сфера произведений как неделимых единиц ("атомов", "монад") бесконечного культурного бытия.
Произведение - вот ответ на вопрос: "Что значит быть в культуре, общаться в культуре, - самодетерминировать свою судьбу в напряжениях культуры, - порождать в культуре - мир впервые..." Вот почему я так упорно, начиная с первой страницы, тормозил внимание читателя на этом понятии. Но что такое произведение? Думаю, что, не прибегая к дефиниции, но раскрывая культурный смысл жизни произведений, и уже ответил на этот вопрос.
И все же совсем вкратце напомню, в каком контексте вводилась идея произведения.
(1) Произведение - в отличие от продукта (потребления), предназначенного, чтобы исчезнуть, или от орудия (труда), могущего работать в любых умелых руках, - есть отстраненное от человека и воплощенное в плоть полотна, звуков, красок, камня собственное бытие человека, его определенность как этого, единственного, неповторимого индивида.
(2) Произведение всегда адресовано; точнее, в нем, в его плоти, адресовано мое - авторское - бытие. Произведение осуществляется - каждый раз заново - в общении "автор - читатель" (в самом широком смысле этих слов). Это - общение, воплощенное в "пло(т)скость" (плоть... плоскость...), предполагающее и полагающее - вновь и вновь - воображаемого автора и воображаемого читателя.
(3) В общении "на основе" произведения (когда его участники могут и, по сути дела, должны находиться на бесконечном - во времени и пространстве расстоянии друг от друга) мир создается заново, впервые - из плоскости, почти - небытия - вещей, мыслей, чувств, - из плоскости холста, хаоса красок, ритма звуков, слов, запечатленных на страницах книги. Произведение это застывшая и чреватая форма начала бытия.
Но в ключе актуального создания произведений возникает (решающая для XX века) форма понимания бытия, космоса, вещей, "как если бы..." они были произведением. Так складывается онтология и философская логика культуры.
Теперь возможно вернуться к понятию культуры и к тому исходному образу культуры, что намечен в начале этого очерка. Понимание произведения как феномена культуры и понимание культуры как сферы произведений - два эти понимания "подпирают" и углубляют друг друга.
Бытие в культуре, общение в культуре есть общение и бытие на основе произведения, в идее произведения. (Но это краткое определение имеет смысл, лишь впитав в себя целостное определение культуры.)
Каждое из этих трех осмыслений культуры единственно и всеобще, оно вбирает в себя все "признаки" и "феномены" культуры. Культура целостна и едина, я говорю лишь о "трех осмыслениях" этой целостной, неделимой культуры - в жизни и сознании человека. Мои определения не подразделяют культуру на какие-то отдельные отсеки, но являют собой разные осмысления единого целостного ядра.