Берия оставалось только смириться с плохими новостями и попытаться оправдаться.
В заключение Сталин велел Берия передать Курчатову и его команде, чтобы они ускорили темпы работы, а также спросить у профессора, в чем он нуждается для быстрейшего завершения программы.
Когда Сталин закончил, Берия робко спросил:
- Могу ли я высказать свое мнение по этому поводу?
Сталин, естественно, ответил "нет" и повесил трубку. Берия постоял несколько минут в оцепенении, держа трубку в руке, затем наконец опустил ее на рычаг.
Ценные материалы
Очутившись в положении попавшей в ловушку мыши, железный нарком, сидя в своем кабинете на Лубянке, быстро собрался с мыслями, чтобы затем вновь превратиться в рычащего льва. Вне себя от ярости он схватил трубку внутреннего телефона ВЧ и набрал номер Фитина.
- Павел Михайлович! Срочно зайди ко мне.
Как все тираны, Берия был человеком крайностей. Он либо принимал человека, либо отвергал его, причем целиком и полностью. Если он отвергал человека, то тот даже не имел права на жизнь. Как любой член Политбюро испытывал страх, когда представал перед Сталиным, так и каждый офицер НКВД, не говоря уже о заключенных, знал, что от взгляда Берия, сверлящего сквозь стекла пенсне, зависит его судьба.
Павел Фитин, возглавлявший внешнюю разведку, хорошо понимал, что случилось непредвиденное, и догадывался, что это было связано с атомной проблемой. На всякий случай, уходя из кабинета, он захватил с собой дело, где хранились оценки Курчатова научных материалов, полученных из Соединенных Штатов.
Фитин вошел, встал по стойке "смирно" и стал ждать.
- Сядь, не торчи как столб.
Фитин послушно сел.
- Имей в виду, - сказал Берия резко, - твой Квасников теперь не увильнет от подвалов.
Хотя на Лубянке и не было подвалов с камерами для смертников и пыток, однако сами сотрудники НКВД порой повторяли это народное выражение в своего рода метафорическом смысле. Так или иначе, Фитин понял, что его начальник имел в виду.
- Ты отозвал Квасникова из Нью-Йорка? - продолжал Берия.
- Нет.
- Почему?
- Не было причины.
- Что значит "не было причины"? Да он у тебя занимается махинациями. Товарищ Сталин только что звонил мне из Берлина. Он сказал, что американцы провели испытание атомной бомбы не десятого июля, как уверял нас Квасников, а неделей позже. Как ты это объяснишь?
- Я могу вас заверить, Лаврентий Павлович, что товарищ Квасников никогда не станет ловчить. Я работал с ним многие годы, и в течение всего этого времени он был искренне предан Родине. Именно благодаря ему у нас есть специальный отдел научно-технической разведки. Леонид Романович стал резидентом по НТР в начале сорок третьего года, и с тех пор мы располагаем весьма надежными источниками сведений по атомной проблеме.
Берия скептически усмехнулся. Этим он дал понять, что ему требовались доказательства. Фитин раскрыл дело, которое принес с собой, и протянул его наркому:
- Разрешите мне показать вам отзывы Лаборатории номер два о последних материалах, поступивших из Нью-Йорка.
Берия выхватил дело из рук Фитина. Докладная записка на трех страницах, написанная рукой Курчатова и датированная 16 марта текущего года, заинтересовала его:
"Материал представляет большой интерес: в нем наряду с разрабатываемыми нами методами и схемами указаны возможности, которые до сих пор у нас не рассматривались. К ним относится:
1) применение уран-гидрида-235 вместо металлического урана-235 в качестве взрывчатого вещества в атомной бомбе;
2) применение "взрыва вовнутрь" для приведения бомбы в действие... (см. Приложение № 2)".
Ученые-физики, не знакомые с происхождением поступавшего к ним от Курчатова готового исследовательского материала, были твердо убеждены, что такая ценная информация шла к ним из других параллельных научных центров; они предполагали, что опыты, требовавшие уникального и дорогостоящего оборудования, ставились где-то на Урале или в Сибири запасной "командой" ученых. Что эта "команда", подобранная Берия, может в любой момент заменить их, если только произойдет какой-нибудь непредвиденный сбой при предварительном испытании отдельных узлов и компонентов бомбы. А если она вообще не взорвется, то в ход, считали они, может вступить двойная бухгалтерия Берия. Под этим подразумевалось: в случае неудачи одним грозит расстрел, другим - длительное тюремное заключение; в случае удачи - одним звание Героя Социалистического Труда, другим - ордена и медали.
Действительно было такое, когда Берия собственной рукой вписал себя под первым номером в список лиц, заслуживающих звания Героя. Он же, кстати, составлял и проект приказа на тех ученых, которым не сносить бы головы в случае провала атомной программы. Поэтому все - и Курчатов, и Харитон, и Кикоин, и Алиханов, и Зельдович, и многие другие ученые и специалисты прекрасно понимали гигантскую угрозу, нависшую над ними, и стремились оперативно, со знанием и с пользой для дела использовать данные развединформации.
Отдавая дань высокой секретности агентурных материалов НКГБ, Курчатов около двух лет не решался показать их непосредственным исполнителям, и лишь 7 апреля 1945 года впервые поставил вопрос об этом в своем шестистраничном заключении к препроводительной № 1/3/6134:
"Сов. секретно.
Материал большой ценности. Он содержит данные: 1) по атомным характеристикам ядерного взрывчатого вещества; 2) по деталям взрывного метода приведения атомной бомбы в действие; 3) по электромагнитному методу разделения изотопов урана".
Затем следовала длинная записка Курчатова, написанная четыре дня спустя. В ней давалась оценка материалам, поступившим три месяца назад, 25 декабря предыдущего года. (У нас сложилось впечатление, что уставший ученый не успевал осмысливать материалы, поступавшие к нему из разведки непрерывным потоком.) Записка начиналась словами: "Материал очень богатый и во многих отношениях поучительный. Он дает ценные в теоретическом отношении ориентиры, содержит описание технических процессов и методов анализа..." На девяти следующих страницах Курчатов подробно рассуждает об ураново-графитовых реакторах и реакторах, работающих на уране и тяжелой воде.
Даже беглое ознакомление с этими оценками выявляло тесную связь между Лабораторией № 2 и Лос-Аламосом. Именно это обстоятельство и убедило Берия в ценности Квасникова. Однако следующая страница дела вновь напомнила о неприятном недоразумении, случившемся с резидентом. Это была короткая записка, написанная на основе сообщения Квасникова из Нью-Йорка, где утверждалось, что плутониевая бомба пройдет испытание 10 июля. Отпечатанная на машинке, по-видимому, начальником отдела Львом Василевским, она была устно доложена Курчатову1.
Следующая страница также вызвала у Берия удивление. Речь шла об оценке, подготовленной на этот раз не Курчатовым, а физиком-экспериментатором Исааком Кикоиным. Берия оцепенел. Что же это такое? Выходит, Курчатов был не единственным физиком, допущенным к ознакомлению с научными материалами, полученными из Америки? Прежде чем Фитин смог вставить слово, народный комиссар обвинил его в неподчинении приказу, в отсутствии большевистской бдительности и в злоупотреблении полномочиями. Когда наконец Фитину было дозволено ответить, он, оскорбленный, счел своим долгом объяснить, что Курчатову пришлось уехать за Урал, чтобы проконтролировать строительство заводов по обогащению урана, и он, Фитин, попросил Гайка Овакимяна разрешить академикам Кикоину, Харитону и Алиханову ознакомиться с данными разведки, поступающими из-за рубежа.
Фитин знал, что Берия очень уважал Овакимяна, и поэтому постарался как можно скорее произнести его фамилию. Берия действительно оставил свои обвинения и проворчал:
- Отныне все вопросы о допуске к секретной информации будешь решать лично со мной. Сегодня я ограничусь выговором. Надеюсь, что в будущем ты исправишь свои ошибки. Что касается Квасникова, - Берия вновь вспыхнул злобой, - скажи ему, что он дезинформировал страну относительно дня испытания атомной бомбы.
- Но ведь испытание действительно состоялось, и Квасников, возможно, не виноват, - упорствовал Фитин. - Вероятно, они перенесли испытания по политическим причинам. Они, наверное, хотели приблизить его к конференции в Германии, чтобы поразить товарища Сталина и заставить его пойти на уступки.
- Возможно, - согласился Берия и тут же добавил, не желая оставлять Квасникова в покое: - Итак, Квасников должен искупить свою вину. Прикажи ему немедленно прислать сообщение о результатах испытаний атомной бомбы.
Аудиенция закончилась.
После Хиросимы:
миссия в Копенгагене
Когда "Малыш" и "Толстяк" прошли испытания в августе 1945 года, Сталин убедился, что атомная бомба не только явилась самым разрушительным оружием в истории человечества, но и станет основой послевоенных международных отношений. Долгое время считавший атомную программу экспериментальной и вторичной по отношению к неотложным военным потребностям, теперь он стал придавать ей приоритетное значение. Молотов был отстранен от руководства программой. На его место Сталин назначил Берия. Борис Ванников стал заведовать атомной энергетикой - новой отраслью промышленности, включавшей в себя научно-исследовательские институты, конструкторские бюро и заводы. Стали создаваться новые институты и лаборатории, проводиться геологические изыскания с целью обнаружения залежей урановой руды. Для обработки данных разведки и новых материалов по проблеме № 1 была разработана новая система, предусматривавшая вовлечение более широкого круга физиков в разведывательные операции, о чем мы говорили в первой главе1.
В этой программе данные, добытые разведывательными службами, занимали приоритетное место. НКВД следил за растущим движением ученых за мирные способы решения спорных вопросов. Из всех ученых-атомщиков исключительной независимостью ума выделялся Нильс Бор. В течение 1944 года он пытался убедить президента Франклина Рузвельта и премьер-министра Уинстона Черчилля посвятить маршала Сталина в проект создания атомной бомбы, а после войны вместе с ним установить контроль над ядерным оружием. Бор рассматривал атомную бомбу как фантастическое обоюдоострое оружие. Оно могло и уничтожить планету, и служить гарантом продолжительного мира во всем мире.
Рузвельта, конечно, смущали убеждения Бора, но он считал, что на Сталина можно рассчитывать в серьезных ситуациях. А вот у Черчилля попытки Бора вмешаться в политику вызывали негодование, и он настоял на строгом соблюдении положений Квебекского соглашения. Черчилля также интересовали возможные связи Бора с СССР, тем более что ученый рассказал, как академик Капица прислал ему в прошлом году приглашение поработать в Москве. Инициатива Бора так и не имела успеха. Соединенные Штаты и Великобритания не захотели раскрывать своих секретов, а уязвленный датчанин в августе 1945 года вернулся из США в Копенгаген.
Бор стремился всеми силами войти в число миротворцев. Однако, по мнению американцев и англичан, он стал представлять угрозу для их безопасности. Для советских же спецслужб он сделался одним из объектов, заслуживающих оперативного внимания:
"Совершенно секретно.
1372/6.
28 ноября 1945 года.