- Лишь крайние обстоятельства, Леонид Романович, заставили нас направить в загранточку такое указание. И продиктовано оно было стремлением сохранить закордонные источники для дальнейшей работы с нами.
- Но вы же прекрасно знаете, в разведывательном процессе не бывает и не должно быть никаких перерывов. Не могу себе представить, как можно прекращать работу таких связников, как Лесли и Раймонд. Я настоятельно прошу вас, Павел Михайлович, понять меня правильно: Лесли нельзя отстранять от работы с нами. Да и Луиса тоже, если он приступил к работе. Они же этим живут! Сказать, чтобы они прекратили работу с нашими помощниками, - это просто глупо! Мы так можем навсегда потерять их для разведки!
- Не надо нервничать, Леонид Романович. Мы постараемся сделать все необходимое для этой пары. Яцкову подготовьте телеграмму, чтоб он оказал им материальную и моральную поддержку. Я со своей стороны обещаю вам сделать все, чтобы "Волонтеры" не выключались из разведывательного процесса. Что касается указания, - Фитин развел руками и улыбнулся: мол, не взыщи, мы все ходим под Берия и Меркуловым! - то его надо выполнять... Вопросы есть?
Какие после этого могли быть вопросы!
На другой день Яцкову была направлена шифротелеграмма:
"Сов. Секретно
лично т. Алексею
Полученные от Млада, Чарльза материалы заслуживают высокой оценки.
Лесли в порядке исключения разрешено до конца года проводить самостоятельные заплывы1.
Луиса постепенно готовьте к работе в нелегальных условиях. По-прежнему не снимается с вас вопрос об организации приемопередаточного пункта разведматериалов. Подумайте с Луисом о возможности использования в этих целях торговой лавки его отца, партнером которого он мог бы стать сам.
Работа с другими источниками должна вестись согласно предыдущей директиве.
Виктор".
Прочитав последнюю фразу телеграммы, Яцков пришел в недоумение, поскольку работу с другими источниками вести было невозможно. Тем не менее он по-прежнему сохранял спокойствие и, как всегда, действовал осторожно. Он понимал, что требование Центра ужесточить меры безопасности было обоснованным. Умонастроение "средних американцев" менялось. Люди, питавшие чувство симпатии к Советскому Союзу, рисковали подвергнуться общественному остракизму или лишиться работы, особенно если они были заняты в государственном секторе и оборонной промышленности.
Читатель может задать вопрос: почему же Коэны продолжали после войны сотрудничать с советскими спецслужбами? В конце концов, они сделали все от них зависящее, помогая СССР получать информацию решающего характера для его национальной безопасности. После сокрушительного разгрома нацистской Германии Россия продолжала оставаться великой державой и господствовать в своей сфере влияния. Что же побуждало Коэнов тайно работать на Советский Союз? Ответ на этот вопрос содержится в воспоминаниях Леонтины, написанных в 80-х годах:
"Доподлинно известно, что сразу же после окончания войны политика Америки в отношении России резко изменилась и стала враждебной. Причина такого поворота очевидна: пока шла война, американские монополии получали баснословные прибыли, но как только она закончилась, они поняли, какими бедами грозит для них урезание военных расходов. Это могло обернуться полным развалом экономики. Кроме того, вчерашние союзники пришли к поспешному выводу: они решили, что Советский Союз не в состоянии преодолеть трудности послевоенного восстановительного периода, поскольку он понес колоссальные материальные и человеческие потери. Но вопреки их ожиданиям Россия принялась энергично возрождать разрушенную войной экономику и уверенно идти по пути прогресса. Россия была державой-победительницей, и ее роль на международной арене постепенно возрастала. Все это, разумеется, не устраивало правящие круги Америки.
Чем яснее империалисты осознавали, что престиж Америки падает, тем больше они боялись возвышения СССР. Вот почему они настойчиво рассказывали всему миру байки о "советской угрозе" и способствовали распространению военного психоза..."
Мы оставляем эти слова без комментариев и приводим их только как пример послевоенного умонастроения Леонтины и как объяснение мотивов, побудивших ее продолжить сотрудничество с Советами.
"Я узнала об этом от Герберта, агента, с которым раньше поддерживала связь1. Сведения, которые я получала от него, были настолько серьезными, настолько важными, что они буквально жгли мне руки. Но я не могла передать их Джонни: он отказывался встречаться со мной, хотя я настойчиво его об этом просила. У меня и у моего мужа сложилось впечатление, что отныне никто больше не нуждался в нас. Естественно, это нам не нравилось, поскольку мы связали нашу судьбу да и саму жизнь с советской разведкой. Помимо всего прочего, было слишком опасно хранить у себя дома свежую информацию, исходящую от человека, принадлежащего к американским спецслужбам. С течением времени эта информация теряла свою ценность, что нас очень удручало.
В конце концов я пренебрегла соображениями безопасности, так как мне необходимо было срочно увидеться со своим связным, и, изменив голос, позвонила Джонни в консульство из телефонной будки... Он тут же узнал мой голос и не стал ловчить, ходить вокруг да около. Он произнес обусловленную фразу, назначив мне встречу на углу 12-й улицы Бродвея. Однако не знаю уж по каким причинам, но он не пришел..."
Вот как о том же эпизоде рассказывает Яцков:
"Действительно, в тот момент я не имел возможности встретиться с Лесли. Проблема заключалась в том, что я заметил за собой слежку. Когда я шел по улице, машина, в которой сидели агенты ФБР, все время ехала рядом с тротуаром. Я отчетливо видел ее отражение в витринах многочисленных магазинов этого квартала. Потом я стал останавливаться перед витринами, там, где были припаркованы машины, что мешало моим преследователям наблюдать за мной. Как только они немного отстали от меня, я тут же скрылся в метро. Однако я уже потерял тогда слишком много времени и опоздал на назначенную явку. Так или иначе, но она состоялась на следующий день. Лесли передала мне очень ценные материалы, полученные от нескольких агентов: Герберта, Фрэнка и Мортона.
Помню, что я поблагодарил Лесли и Луиса и объяснил, почему мы не встречались так долго - это было вызвано заботой об их безопасности.
По этой же самой причине я посоветовал им выйти из Коммунистической партии Соединенных Штатов, хотя знал, что им будет трудно это сделать против своей воли, поскольку они оба были убежденными коммунистами. Я заверил их, что в глубине души они могут оставаться верны идеалам коммунизма и что, если их будут упрекать в связях с коммунистической партией, они всегда могут сослаться на "ошибки молодости".
В тот период мы ничего не могли поручить Лесли и Луису. Им просто вменялось в обязанность время от времени поддерживать контакты с членами их группы "Волонтеры". Я помню, что Лесли никак не могла понять, почему они не могут продолжать работать как раньше, только принимая более строгие меры предосторожности. Откровенно говоря, резидентура также не понимала, почему Центр приказал нам прервать отношения с самыми ценными источниками. Тем не менее с некоторыми из них мы продолжали общаться по собственной инициативе, прекрасно осознавая, какая опасность нам грозит. Мы считали, что таков был наш долг..."
Как и другие оперработники, Яцков начал вскоре ощущать на себе последствия послевоенной активизации американской контрразведки. Будучи резидентом по линии НТР и действуя под прикрытием официальной должности, он руководил работой Гарри Голда, супругов Коэн и другими, которые добывали ценную информацию в Лос-Аламосе, Хэнфорде, ЦРУ и на других секретных объектах.
Вскоре из Москвы пришла телеграмма, в которой сообщалось, что "Ромул1 начал больше доверять Артемиде2". Это означало, что Сталин благосклонно отнесся к работе Первого управления МГБ СССР. В телеграмме также говорилось о том, что в Советском Союзе состоялся пуск первого в Европе атомного реактора и упоминались имена Млада и Чарльза. Лишь много лет спустя Яцков смог прочитать строки, где воздавалось должное и его добросовестной и верной работе в Америке:
"Совершенно секретно.
Лично.
Товарищу Абакумову В.С.
Материалы, с которыми меня сегодня ознакомил т. Василевский по вопросам:
а) американской работы по сверхбомбе;
б) некоторые особенности в работе атомных котлов в Хэнфорде, по-моему, правдоподобны и представляют большой интерес для наших отечественных работ.
Курчатов
31.12.46 г.".
Тогда же, в конце 1946 года, закончился срок командировки Яцкова в Нью-Йорк, и он смог вернуться в Москву. Потом его перевели на работу в Париж. Перед тем как поехать туда, Центр поручил ему подготовить характеристики на Луиса и Лесли и разработать план предстоящей встречи с ними во Франции.
Тогда Яцков и узнал, что Луис и Лесли тоже должны приехать в Париж.
Обед в Париже
Коэны "ушли на дно" на несколько месяцев. Они путешествовали по Америке, завязывали новые знакомства, которые могли пригодиться в их дальнейшей работе, однако не имели четкого задания. Они знали, что мир после войны изменился и, следовательно, их жизнь также должна измениться. Тем не менее они испытывали чувство ностальгии по разведывательной работе, подавленность и депрессию.
Наконец с ними был установлен контакт и они получили приглашение совершить весной путешествие в Париж. В те времена Париж был идеальным местом для тайных встреч. Французская коммунистическая партия являлась самой влиятельной компартией в Европе. В октябре 1946 года она завоевала 183 места в парламенте, собрав около 30% голосов, и только то обстоятельство, что ее противники образовали коалицию, помешало ей получить большинство. В мае следующего года она потерпела поражение. Отказав правительству в доверии, компартия на этом проиграла, и ее представители, потеряв места в парламенте, вышли на улицу и начали устраивать манифестации и бурные митинги. Коммунисты стали всюду развешивать свои плакаты, проводить собрания, открывать книжные магазины.
Коэны были просто счастливы совершить путешествие за границу. Для них все оказалось в новинку: город, картинки повседневной жизни, новый иностранный язык. Словно пожилые супруги, переживающие второй медовый месяц, они впервые за десять лет сотрудничества с советской разведкой позволили себе расслабиться, почувствовать себя свободными людьми. Они хлопотали, болтали без умолку, предвкушая удовольствие от новых контактов со старыми товарищами. По этому случаю Лесли даже обновила свой гардероб.
Встреча была назначена на улице Опера-де-Пари. Лесли настолько обрадовалась, увидев Джонни и Сэма, что, вопреки всем правилам и формальностям, бросилась им навстречу с распростертыми объятиями. Сэм Семен Семенов - не виделся с ними на протяжении шести лет. Теперь он работал в Париже, как и Джонни - Яцков. Как обычно, Луис проявил больше сдержанности, чем жена, однако и он был взволнован. Эта экспансивная встреча в центре Парижа настолько походила на свидание старых друзей, что ее даже нельзя было рассматривать как нарушение правил конспирации.
Покончив с объятиями, они пошли в кафе на Итальянском бульваре. Там можно было спокойно разговаривать, не боясь вызвать подозрений. Хозяин заведения симпатизировал коммунистам. Он принимал у себя политических друзей до глубокой ночи. Яцков свободно говорил с ним по-французски.
Между собой разведчики, как обычно, говорили на английском.
Луис сразу же захотел узнать, будут ли им поручены какие-то новые задания. Яцков посоветовал ему сохранять терпение и спросил их о положении в Америке. Луис рассказал, что в июне 1947 года в прессе на все лады обсуждались доктрина Трумэна и план Маршалла, поскольку именно эти программы предвосхищали новую антисоветскую направленность американской политики. Западная пресса все чаще и чаще употребляла термин "холодная война", а общество начинало бояться "красной угрозы". В заключение Яцков поинтересовался у Коэнов, что им известно о судьбе Млада, Стара и других агентов советской разведки.
- Конечно известно, - ответила Лесли. - Тот самый ученый из Лос-Аламоса, из-за которого я потеряла работу, недавно приезжал в Нью-Йорк. Я встречалась с ним. Он сказал мне, что после испытаний первой атомной бомбы и бомбардировок Хиросимы и Нагасаки его за левацкие политические убеждения лишили допуска к секретным работам в Лос-Аламосе. И потому он решил жениться. А теперь он вместе со своей женой Джоан ударился в политику. Они оба присоединились к сторонникам движения за мир, которые хотят добиться запрета на атомную бомбу. Я пыталась убедить его, что он не должен этим заниматься, что он, как одаренный ученый, должен остаться в ядерной физике. Что только тогда он принесет больше пользы и самой науке, и той стране, которой он дал обязательство помогать разрушать американскую монополию на атомную бомбу. Но где там? Он и слушать не хотел о том, что я говорила ему. Сказал, что вместо себя он готов дать Москве имена двух молодых физиков, которые будут информировать Советы лучше, чем он в последующее время. У них, мол, больше возможностей для этого - у них научная база пошире.
- А почему он думает, что мы можем доверять им так же, как ему? поинтересовался Сэм.
- Потому что они уже дважды передавали ему ценные сведения по Хэнфорду. И впредь согласились делать это только через него - Млада. В Хэнфорде, сказал Млад, продолжаются вестись фундаментальные исследования на самой большой плутониевой промышленной установке.
- А где же он сам теперь работает? - подал голос Яцков.
- Вернулся в Чикагский университет. Но когда я тоже задала ему такой вопрос, то он ответил мне философски, сказал: "У каждого должно быть свое Ватерлоо".