Маленький караван тронулся в путь, ведомый Тигровой Кошкой, рядом с которым шагал мрачный незнакомец - проводник мексиканцев.
После нескольких поворотов тропинки, становившейся все круче, так что мексиканцы поднимались на нее с трудом, Тигровая Кошка обернулся к мексиканцу и самым небрежным тоном заметил:
- Прошу извинить, что я веду вас по таким дурным дорогам. К несчастью, другой дороги к моему жилищу нет. Впрочем, мы уже совсем близко.
- Но я не вижу никаких признаков жилья, - ответил дон Педро.
- Это правда, - сказал Тигровая Кошка, улыбаясь. - Однако нам осталось пройти каких-нибудь сто шагов и уверяю вас, мое жилище способно не только вместить всех нас, но и в десять раз больше народу.
- Если только ваше жилище не в подземелье, что предположить весьма трудно, я не могу себе представить, где оно может находиться.
- Вы почти угадали. Я живу не в подземелье в полном смысле этого слова, но все-таки в убежище, находящемся в недрах земли. Однако те немногие лица, которые там побывали, остались здравы и невредимы. Так что опасаться вам нечего.
- Тем хуже, - ответил мексиканец, - тем хуже для них, а особенно для вас.
Тигровая Кошка нахмурился.
- Послушайте, - сказал он, приняв опять небрежный и беззаботный вид, я перестану говорить загадками, слушайте, это очень интересно. Когда ацтеки вышли из Атцтлана, то есть из Соколиной земли, и отправились на завоевание Анахуака, или страны междуводной, им предстояло предпринять длительную экспедицию. Она длилась несколько столетий. Время от времени они устраивали себе передышку и на месте таких остановок основывали города, в которых прочно оседали на продолжительное время. То ли потому, что они намеревались остаться в этих поселениях навсегда, то ли для того, чтобы запечатлеть свое пребывание в пустынной стране для потомков, они строили пирамиды. Вот почему так много развалин встречается на мексиканской земле, в том числе и теокали (Теокали - мексиканский храм.), последние следы исчезнувшего мира. Эти теокали, неподвластные времени, вросли в землю и так слились с ней, что порой бывает трудно их узнать. Впрочем, вот, смотрите, холм, на который мы сейчас выбираемся, не что иное, как ацтекский теокали.
- Теокали! - с удивлением воскликнул дон Педро.
- Боже мой! - продолжал Тигровая Кошка. - Сколько он существует! Однако природа взяла свое, она вернула себе права на эти земли и ацтекский теокали превратила в зеленый холм. Вы, без сомнения, знаете, что теокали пусты внутри?
- Да, - ответил мексиканец.
- В недрах этого теокали я основал свое жилище. Но вот мы и пришли. Позвольте мне пройти вперед и указать вам дорогу.
Действительно, наши путешественники дошли до грубого портика древней постройки, который вел в подземелье, где царствовала глубокая темнота, не позволявшая судить о его размерах. Тигровая Кошка свистнул и немедленно вспыхнул яркий свет.
- Пойдемте, - пригласил партизан, идя впереди, указывая дорогу.
Дон Педро, не колеблясь, приготовился следовать за ним, сделав, однако, своим спутникам знак быть начеку. И словно прочитав мысли мексиканца, незнакомец быстро наклонился к нему и чуть слышно прошептал:
- Остерегайтесь, вы входите в логовище тигра. - И быстро отошел, как будто опасаясь, что это не укроется от внимания Тигровой Кошки. Но хорош или дурен был этот совет, последовал он слишком поздно. Колебание было бы непростительным, а побег невозможен.
Со всех сторон, как бы по волшебству, на скалах появились мрачные силуэты множества людей, неслышно, а главное - непонятно откуда появившихся. Итак, мексиканцы с замирающим сердцем вошли в страшное логовище.
Подземелье было довольно обширным, с высокими стенами. В глубине его помещалась ротонда, в центре которой был зажжен огромный костер. От ротонды отходили четыре длинные коридора. Тигровая Кошка, все так же ведя за собой мексиканцев, направился в один из этих коридоров. Остановившись перед дверью, сплетенной из тростника, он сказал:
- Вот здесь вы можете располагаться. В вашем распоряжении две комнаты, не сообщающиеся с другими частями подземелья. Я распоряжусь, чтобы вам принесли еду, дров для костра и факелы для освещения.
- Благодарю вас за внимание, которого я, признаться, не ожидал, ответил дон Педро.
- Почему же? Неужели вы думаете, что при желании я не сумею оказать гостеприимства, подобающего мексиканскому?
- О!.. - дон Педро торопливо замахал рукой.
- Словом, вы мои гости на эту ночь. Спите спокойно, никто не нарушит ваш сон. Через час я пришлю человека с лекарством. До завтра!
Поклонившись изящно и непринужденно, чего дон Педро никак не ожидал от подобного человека, Тигровая Кошка простился и ушел. Несколько минут его шаги слышались под мрачными сводами коридора, потом затихли. Мексиканцы остались одни. Дон Педро решился тогда войти в отведенные ему комнаты.
IV
Поверхностные сведения
Что бы ни говорили некоторые несведующие авторы, асиенды испанской Америки вовсе не майораты, а всего лишь большие земледельческие фермы, как ясно следует из их названия. Эти поместья, разбросанные на большом расстоянии одно от другого и окруженные обширными землями, по большей части необитаемыми, располагаются обычно на вершине крутого холма в таком месте, которому легко обеспечить защиту.
Так как собственно асиенда, то есть дом владельца, составляет центр колонии и включает в себя конюшни, многочисленные надворные постройки, хранилища, жилье для пеонов и капеллу, она окружена высокой и толстой стеной и рвом с внешней ее стороны, чтобы служить надежной защитой от нападения.
В таких поместьях обычно проживает шестьсот - семьсот человек разного ремесла. Земли, принадлежащие такому поместью, нередко превышают размеры целого департамента во Франции.
В поместьях, как правило, много лошадей и волов, пасущихся на свободе в лугах под присмотром пеонов и вакерос, таких же неукротимых, как и животные.
Поместье Лас-Нориас де Сан-Антонио, то есть колодезь св. Антония, возвышалось на вершине холма, поросшего лесом, сквозь густую листву которого кое-где проглядывала матовая белизна высоких стен, украшенных менасами, то есть зубцами определенной формы, по которым угадывалось благородство происхождения владельца поместья.
Действительно, дон Педро де Луна принадлежал к роду первых испанских завоевателей и в крови его предков не было ни единой капли индейской крови.
Хотя после объявления независимости старые обычаи начали утрачивать свою силу, дон Педро де Луна гордился своим благородным происхождением и дорожил своими альменасами, которые имели право себе позволить одни только дворяне во время испанского владычества.
С того момента, как в свите Фернанда Кортеса, знаменитого авантюриста, Лопес де Луна ступил ногою в Америку, состояние этой семьи, до той поры очень бедной - у дона Лопеса не было ничего, кроме шляпы и шпаги, - стало быстро расти и вскоре достигло невероятных размеров. Семья достигла такого благоденствия, что впоследствии уже ничто не могло его уменьшить, и дон Педро де Луна, истинный представитель этого древнего рода, уже обладал богатством, размеры которого он не мог даже определить. Богатство это еще более преумножилось за счет владений дон Антонил де Луна, его старшего брата, исчезнувшего двадцать пять лет назад во время событий, к которым мы еще вернемся. Полагали, что он трагически погиб в пустыне или, что более вероятно, попал в руки апачей, этих неумолимых врагов белых, с которыми они непрестанно ведут ожесточенную войну.
Словом, дон Педро был единственным представителем своего рода и состояние его не поддавалось исчислению. Кстати, не будучи в Мексике, невозможно представить себе размеры богатства, накопленного землевладельцами. Если бы они занялись подсчетами, то обнаружили бы, что они в пять или шесть раз богаче самых крупных европейских капиталистов.
Казалось бы, судьба всячески благоволит к богатому землевладельцу, и он наслаждается безоблачным счастьем, однако изрезанный глубокими морщинами лоб дона Педро, печальная строгость лица, отчаяние во взгляде, обращенном к небу, наводили на мысль, что он отнюдь не так безгранично счастлив, как это может показаться со стороны, что его терзает какая-то тайная тоска, с годами становившаяся все более тягостной.
Что же так глубоко печалило дона Педро?
Мексиканцы самые забывчивые и беззаботные люди на свете. Это во многом объясняется условиями, в которых они живут, в том числе и удивительно переменчивым климатом. Мексиканец живет на вулкане, земля постоянно дрожит у него под ногами, поэтому он стремится жить сегодняшним днем. Вчера для него не существует уже сегодня, а завтра может не наступить. Единственное, что реально для него существует, это - сегодня.
Жители асиенды Лас-Нориас, беспрерывно подвергавшиеся набегам краснокожих, беспрерывно занятые защитой от нападения и грабежа, были еще более забывчивыми, чем их соотечественники в отношении прошлого, совершенно их не интересовавшего. Следовательно, тайна печали дона Педро, если только такая тайна существовала, она принадлежала ему одному. А так как он никогда не жаловался, никогда не рассказывал о ранних годах своей жизни, то трудно было даже высказать какие-то предположения, а поэтому никто ничего не знал.
Единственное существо было способно разгладить морщины на лбу дона Педро и вызвать мимолетную улыбку на его устах - его дочь.
Пятнадцатилетняя донна Гермоза была редкостная красавица. Агатовые дуги бровей, словно начертанные кистью, подчеркивали прелесть лба матовой белизны, большие голубые задумчивые глаза, опушенные длинными ресницами, контрастируя с черными как эбеновое дерево волосами, локонами ниспадавшими на нежную шею, вызывали ощущение удивительной гармонии.
Маленького роста, как все знатные испанки, она отличалась необычайно гибким станом. Эта восхитительная девушка излучала радость и веселье, а ее звонкий голосок звучал в асиенде с утра до вечера, соперничая с голосами птиц.
Дон Педро боготворил свою дочь, он любил ее беспредельно, что может быть понято только отцами, в полной мере заслужившим право так называться.
Гермоза, выросшая в асиенде, лишь изредка и ненадолго появлялась в больших городах и была чужда городских обычаев. Привыкнув жить как вольная птичка и размышлять вслух, она была до крайности откровенна и наивна. Все обитатели асиенды, о которых она трогательно заботилась, обожали ее. Но, живя в этой отдаленной провинции, привычная к грозным кличам краснокожих, а то и являясь свидетельницей кровавой резни, она рано свыклась с постоянно угрожавшей их асиенде опасности, демонстрируя мужество и душевную силу, которых никак нельзя было заподозрить в этом слабом существе. Сила, которую ощущали все соприкасавшиеся с ней, была необъяснима и удивительна. Поэтому все безоговорочно подчинялись ее обаянию и были готовы даже пожертвовать ради нее жизнью.
Несколько раз нападавшие на асиенду апачи и команчи, будучи раненными, оказывались в руках мексиканцев. Донна Гермоза не позволяла дурно обращаться с этими несчастными, приказывала старательно ухаживать за ними, а потом, когда они выздоравливали, возвращала им свободу. В результате краснокожие мало-помалу отказались от нападения на асиенду, и девушка в сопровождении всего лишь одного человека, с которым мы скоро познакомим читателя, безбоязненно отправлялась на дальние прогулки верхом по степи и часто, влекомая азартом, уезжала далеко от асиенды, а индейцы при этом не только не мешали ее прогулке, а напротив, из чувства суеверного благоговения, оставаясь невидимыми, старались всячески обеспечить ее безопасность.
Краснокожие, с присущей им поэтичностью, звали ее Белой Бабочкой, такой легкой и нежной она им казалась, когда скакала по высокой траве, едва сгибавшейся под тяжестью ее тела.
Чаще всего девушка направлялась к одинокому домику неподалеку от асиенды. В домике этом, выстроенном в живописном месте, окруженном старательно возделываемыми землями, жила женщина лет пятидесяти с сыном, статным красавцем двадцати пяти лет, с гордым взором и с пылким сердцем, которого звали Эстебан Диас.