Вооружение магрибских флотов парусниками способствовало усилению пиратства. В Алжир прибывало все больше товаров и пленников.
Процессию пленников вели через весь город. Потом несчастных загоняли в подземные тюрьмы, и там приступал к делу переводчик: имя, страна, род занятий, финансовое положение.
- Капитан? Кормчий? Главный пушкарь? Мастер-конопатчик? Сюда!
Специалисты по мореплаванию могли быть уверены, что их не отправят на невольничий рынок; их знания представляли слишком большую ценность. Они попадут на пиратские суда, где могут сделать карьеру и, быть может, вновь занять капитанскую должность, если откажутся от своей веры и согласятся на обрезание. К врачам относились не хуже. Сменив веру, они тоже могли сделать карьеру. На невольничьи рынки не попадали также красивые девушки и молодые женщины. Поставщики гаремов платили хорошо. Красивые юноши тоже ценились.
Может удивить, что сортировка живого товара происходила в присутствии европейских чиновников. В Алжире имелся французский консул, а в Тунисе вице-консул. Эти дипломаты пытались добиться возвращения без выкупа пленников или пленниц (кроме молодых и красивых), имеющих во Франции влиятельных родственников. В зависимости от времени и политической конъюнктуры им удавалось или не удавалось освободить их. Мавры всегда стояли перед дилеммой: либо пойти навстречу требованиям консулов за те или иные дипломатические уступки, либо сорвать крупный куш. Они выясняли ранг пленников по одежде, ухоженным рукам, бумагам, найденным при них. Так, Сервантес, привезенный пленником в Алжир (1575 год) и имевший при себе рекомендательное письмо к губернатору Нидерландов дону Хуану Австрийскому, оставался в неволе очень долго и пережил немало драматических событий, пока его не выкупили за громадную сумму. Пленников, за которых не могли дать выкуп, ждала участь каторжников.
Крупнейший невольничий рынок в Алжире, Бадестан, действовал несколько дней в неделю. Там продавали женщин постарше и менее привлекательных. Их покупали в качестве домашней прислуги. Детей, даже самых маленьких, без всякой жалости отрывали от матерей и отправляли на сравнительно легкие работы. Продавали и мужчин, за которых не могли дать выкуп. Все происходило точно так же, как в XVIII веке на невольничьих рынках Луизианы: возможные покупатели щупали мышцы, осматривали зубы, требовали от продавца:
- Пусть он побегает. Пусть отнесет мешок с зерном. Пусть эти двое поборются. Я возьму того, кто посильнее.
Пленников покрепче покупали за хорошую цену, а затем их владельцы сдавали своих рабов внаем. Землевладельцы и хозяева огородов покупали рабов для сельскохозяйственных работ.
И наконец, представители раисов приобретали гребцов для судов.
Одно время несчастные надеялись, что их выкупит какой-нибудь религиозный орден. И они знали, что выкуп будет тем выше, чем больше за них заплатят покупатели, а потому всегда жаловались на плохое здоровье и бедность. С другой стороны, если вас покупали за хорошую цену, к вам относились лучше, как к доброй лошади или ценной утвари. По свидетельству англичанина Окли, хозяева встречались всякие - и жестокие, и обычные.
Его купил моряк-мавр, чтобы сделать кузнецом на своем судне, которому предстояло отправиться в пиратскую экспедицию.
- А если придется напасть на соотечественников? Никогда!
- Я тебя понимаю. Отправляйся на сушу и зарабатывай себе на жизнь. Но помни, что ты мой раб и должен ежемесячно платить мне определенную сумму.
Окли некоторое время был кузнецом, потом открыл харчевню. Доходы от харчевни позволили ему войти в долю с одним из его соотечественников-рабов, который держал портняжную мастерскую для рабов.
"Рэндел работал вместе с женой и сыном, которые попали в плен вместе с ним, и их, по счастью, не разлучили. На материальное положение жаловаться не приходилось, но мы страдали от отсутствия свободы и религиозного утешения. Случайно мы встретились с товарищем по несчастью, англиканским священником Спрэтом. Три раза в неделю он читал нам Евангелие и молился вместе с нами. Мы собирались в подвале, который я арендовал. Иногда собиралось шестьдесят-восемьдесят человек, и, хотя наши молитвы доносились до прохожих, ни мавры, ни турки ни разу не помешали нам".
Мавританский капитан, владелец Окли, потерпел несколько неудач, разорился и продал все свое имущество и рабов. Окли попал к "одному пожилому господину", который проникся к своему рабу дружескими чувствами и стал относиться к нему как к сыну.
"Мне хотелось обрести свободу, но из честности я не решался на побег". Окли считал, что, если побег удастся, его хозяин потеряет деньги, которые он заплатил за него, а это были деньги на старость. Честный раб поделился сомнениями со священником, и тот объяснил ему, что никто не имеет право на владение существом, созданным по образу Бога. В подвале, где они молились, Окли вместе с шестью соотечественниками собрали по частям лодку, которую закончили ночью на берегу. После многих приключений они доплыли до Майорки, а затем добрались до Англии.
Пример Окли показывает, насколько различны были условия жизни христиан-рабов в Берберии. Совершенно иным было существование несчастных, посаженных гребцами на галеры.
Полторы тысячи лет галера была самым распространенным судном на Средиземном море. С античности до XVIII века их формы, такелаж, оснастка, характеристики постоянно совершенствовались, но условия жизни гребцов на галерах - было ли это берберское, папское или королевское судно - не менялись.
В одной из книг я описал галеру в то время, когда она достигла совершенства, и объяснил, чем достигается слаженная работа этого пятидесятивесельного механизма, приводимого в движение пятьюстами рук. Этот живой движитель использовался на изящных суды с низкой посадкой длиной до 50 метров. На галерах имелись две мачты н паруса, но ими пользовались редко. Полуобнаженные гребцы стояли лицом к корме и впятером ворочали весло, садясь на скамью после каждого гребка. Живую машину поддерживали в рабочем состоянии с помощью кнута.
На платформе на носу галеры располагались пушки. На христианских галерах на корме устраивалось некое подобие каюты, затянутой тканями, где жили капитан и офицеры, обычно непомерно тщеславные люди знатного происхождения. Эти господа общались с гребцами через галерного старосту (нечто вроде боцмана), который командовал своим помощником и надсмотрщиками. Длинный узкий мостик от носа до кормы делил галеру пополам. По нему расхаживали помощник старосты и надсмотрщики, наблюдавшие за гребцами. На берберских галерах галерный староста, его помощник и надсмотрщики именовались иначе, но их функции оставались теми же.
Участь гребцов была ужасна не только из-за нечеловеческих условий труда и побоев (все тело рабов покрывали рубцы от бича), но и потому, что их приковывали к скамьям за щиколотку. Спали они валетом, в промежутках между скамьями. Тут же ели и справляли нужду. От грациозных галер несло, как от бочек золотарей.
На мусульманских судах гребцами были только рабы-христиане. На христианских судах их состав был значительно разнообразнее. На них работали и добровольцы (в малом количестве, оплата - один су в день), закованные в цепи, как и невольники, и жившие в тех же ужасных условиях; и мусульманские рабы, купленные королевскими чиновниками на специальных невольничьих рынках Европы (в Венеции, Палермо, Генуе) или захваченные на магрибском берегу либо в море; преступники (от закоренелых убийц до контрабандистов, торговавших солью, и просто бродяг, которым "посчастливилось" встретить жандармов как раз в то время, когда флот нуждался в людях и судьям были разосланы циркуляры: "Его величеству нужны осужденные на галерные работы").
Кроме того, после отмены Нантского эдикта на французских галерах появилось множество протестантов.
Большинство галерников имели разные сроки наказания, в их мрачной жизни им светила звезда надежды. Гугенотов осуждали пожизненно. К ним особо жестоко относились надсмотрщики, священники требовали от них отказа от веры, их не допускали к отправлению религиозного культа, тогда как католикам вменяли в обязанность присутствие на мессе.
На борту мусульманских галер рабам позволяли слушать мессу или молиться согласно своему культу, если имелись священники обеих религий, а такое случалось часто.
Рабы-христиане в Магрибе могли всегда надеяться на выкуп. По крайней мере теоретически. До XVI века из-за отсутствия рабочих рук цены на рабов в Магрибе были так высоки, что семья зачастую была не в состоянии выкупить пленного родственника. Оставалась единственная надежда на "выкупные сообщества".
Эти религиозные ассоциации занимались сбором необходимых средств для выкупа христианских рабов в Берберии. Они собирали милостыню в церквах, ходили по домам, совершали паломничества, а также участвовали в процессиях выкупленных христиан. Старейшим обществом, основанным в XIII веке, был Орден Святой Троицы для выкупа пленных. Люди называли их тринитариями. На всех невольничьих рынках и во всех портах Магриба встречались люди в белом одеянии с капюшоном и голубыми или красными крестами на груди. Мусульмане не трогали этих монахов, которые регулярно привозили деньги и выкупали рабов.
Выкупом занимались и монахи Ордена благодарения, основанного святым Петром Ноласким, а также доминиканцы и францисканцы. Священники и монахи занимались не только сбором и доставкой выкупа. Они строили в Магрибе больницы для рабов.
Религиозные общества развили такую активную деятельность, что с середины XVI века для большей части мусульман-рабовладельцев рабы стали уже не столько дешевой рабочей силой, сколько источником доходов. Покупка раба с целью его выгодной перепродажи превратилась в обычную торговую операцию. Стоимость рабов менялась в зависимости от дипломатической конъюнктуры, избытка или недостатка захваченных пленников, размеров выкупа, предлагаемого религиозным орденом. Их члены пользовались уважением, как комиссионеры. А когда на смену галерам пришли парусники и нужда в гребцах отпала, раб стал восприниматься лишь как предмет спекуляции, а не как рабочая сила. К тому же рабов уже не принуждали принимать ислам: сменивший веру раб не уезжал из Магриба, а значит, выкуп за него пропадал.
В ту эпоху из Магриба бежало много рабов. Точное количество удачных побегов неизвестно, но они, по-видимому, были довольно часты, поскольку моряки Майорки и Валенсы стали профессиональными организаторами бегства морем. К ним обращались семьи пленников, а в Магрибе они содержали агентов, подыскивающих возможных беглецов. Клиентов хватало, и, как всегда в подобном случае, появились и обманщики, которые предавали или убивали доверившихся им людей.
Берберское пиратство получило в первой половине XVII века такой размах и силу, что хронисты говорят о нем как о государственном предприятии, почти не упоминая о похождениях отдельных личностей. Но все же следует вспомнить о голландском ренегате Яне Яйце, который взял в кормчие раба-датчанина, знавшего северные моря, и с тремя судами отправился в 1627 году в Исландию. Мавры разграбили Рейкьявик, бывшую колонию викингов! Поскольку добыча состояла лишь из соленой рыбы и моржовых шкур, они прихватили с собой несколько сот исландцев - мужчин, женщин и детей. Этот набег свидетельствует об отваге пиратов-берберов того времени. Пиратство наносило ущерб торговле не только средиземноморской, но и многих западноевропейских наций.
Политика европейских государств по отношению к подобной тирании выглядит жалкой. Объединившись, они могли прочесать Средиземное море и уничтожить пиратов, как это сделал в свое время Помпей. Но нет. Каждое правительство имело свои причины для защиты мавров. Франции нужна была их поддержка в войне против Испании; голландцы с удовольствием наблюдали, как гибнет морская торговля их конкурентов; англичане и шведы выглядели не лучше. Каждый рассуждал таким образом:
- Зачем наказывать мавров, лучше установим с ними добрые отношения! Обеспечим себе статус привилегированной нации.
За деньги. И лишь в собственных интересах заключая с каждым из североафриканских государств - Алжиром, Тунисом, Сале - "договоры", чтобы избежать пиратских нападений. Участь соседей никого не беспокоила. Политика не только отвратительная, но и до глупости близорукая. Мавры соблюдали договор полгода и, восполняя убытки, грабили с еще большей жестокостью тех, кто не подписал договора. Затем они забывали о договоре. Иногда налеты возобновлялись раньше, чем через полгода. В 1620 году сэр Роберт Мэнсел прибыл по поручению английского правительства в Алжир, чтобы заключить очередной договор о ненападении и заплатить оговоренные деньги. Не успел он вернуться в Англию, как в алжирские порты было приведено сорок английских судов, захваченных пиратами.
Но даже по отношению к самому доверчивому противнику опасно переходить некие границы вероломства. Берберское пиратство процветает и опьянено своими успехами, когда в 1620 году, в отместку за обман, допущенный по отношению к сэру Роберту Мэнселу, пушки английского флота открывают огонь по Алжиру. Двадцать лет спустя мальтийский флот захватывает врасплох и топит на стоянке Ла-Гулетт суда тунисского дея. Едва последний успевает заново отстроить свой флот, как адмирал Блейк, посланный Кромвелем, сжигает его и направляется в Алжир. Алжирский дей так напуган гибелью тунисского флота, что тут же принимает ультиматум Клейка и возвращает ему всех пленных англичан. Европа, которой опротивела прежняя трусость, празднует победу.
Но репрессии не оказывают сильного воздействия на пиратов по одной простой причине: пиратство - единственное прибыльное занятие берберских государств. Этот промысел дал жизнь блестящей цивилизации; гибель пиратства равносильна ее гибели. И раисы снова отправляются в море.
Морское могущество (а оно есть у европейских держав) позволяет применять против упрямого врага и другие средства, в частности блокаду. Начиная с 1650 года европейские эскадры - голландские, французские, английские - сначала поочередно, а затем совместно блокируют берберские порты, вынуждая раисов к бездействию или перехватывая их добычу. В это время мы становимся свидетелями появления новой тактики, хорошо знакомой по второй мировой войне: европейцы вооружают торговые суда или организуют конвои под охраной военных судов.
Поддержание блокады и защита конвоев - дело дорогое. Поэтому стоит полузадушенным блокадой деям раскаяться в грехах, стоит им послать своих эмиссаров тому или иному правительству с уверениями в добрых намерениях и обещанием неукоснительно соблюдать договоры о ненападении, как к ним начинают прислушиваться. Им снова платят, и не только деньгами, но и оружием - эта новая форма оплаты выдержит испытание временем. Тот, кто раскошеливается, получает временную передышку, а затем берберы, не отказавшиеся от прежних привычек, забывают о договоре. И возобновляется цикл вероломство - репрессии. Огневая мощь европейцев растет, и необъявленные войны становятся все более и более кровопролитными. За вероломство деев расплачивается мирное население.
Когда в 1671 году Блейк возвращается, он громит и сжигает алжирский флот в порту Бужи (Беджайя): многие дома разрушены, мертвецами усеяны все улицы. Жители города столь возмущены, что восстают, убивают царька - агу и преподносят его голову англичанам. Английские корабли пять лет могут спокойно плавать в Средиземном море. Последствия другой карательной экспедиции, состоявшейся двенадцать лет спустя, совершенно иные.
В 1683 году перед Алжиром со своей эскадрой появляется Дюкен [французский адмирал]. Начинается обстрел. Несколько кварталов разрушено, 8000 человек убито. Население восстает и, пока обстрел продолжается, убивает дея и ставит на его место капитана галер Хаджу Хассана, прозванного Мертвой Головой из-за лица, напоминающего череп. Мертвая Голова желает спасти город, но считает, что мольбы не помогут. Он посылает эмиссара к Дюкену:
- Если обстрел не прекратится, я привяжу к жерлу каждой пушки по французу и начну стрелять.
Дюкен выслушал посланца и приказал: "Продолжать огонь". Мертвая Голова выполняет угрозу. Первым из французов привязан к пушке апостолический викарий Жан ле Ваше, отдавший тридцать лет служению пленникам-христианам. Затем наступает очередь еще двадцати французов, в том числе и консула.
Французский флот ушел, когда кончились боеприпасы. Через пять лет история повторяется. Снова к жерлам пушек привязаны французы, которых разрывает вылетающее ядро: так погибает еще сорок восемь человек.
Итак, соотношение сил между европейскими и берберскими государствами незаметно изменилось. Мы присутствовали при анархическом рождении пиратства, затем оно развилось и укрепилось под сенью Османской империи. Когда последняя пришла в упадок, пиратство стало индустрией, постоянно совершенствуя свою технику и организацию. Оно стало экономической основой общества, которое проводило по отношению к европейской торговле почти бескровную политику действенного и тонкого шантажа. И вдруг жестокость, которую трудно объяснить. Что же произошло? Дело в том, что со сцены ушли все ренегаты.
Организаторами берберского пиратства были европейские ренегаты. Они создали почти мировую процветающую индустрию с конвенциями по выкупу и религиозной терпимостью. Но ренегаты, европейские авантюристы, которые подняли технику берберского мореплавания до европейского совершенства (Дансер и иже с ним), перестали заниматься пиратством, когда европейские государства ввели в Средиземное море настоящие военные эскадры: против них пираты были бессильны. Мавры остались в одиночестве.
Берберские государства приходят в упадок. Монахи религиозных орденов, занимавшихся выкупом, либо изгнаны, либо перебиты, больницы и часовни разрушены. Беднеет техника магрибского мореплавания. У оставшихся раисов нет ни знаний, ни отваги раисов-ренегатов. В 1788 году весь флот алжирского дея состоит из восьми барок, и двух галиотов.
Но закат еще не означает сумерек. Еще многие христианские суда станут жертвой мусульманских пиратов в Средиземном море. Алжирское пиратство вновь расцветет во времена Французской революции и империи. Даже новый обстрел Алжира англо-голландским флотом в августе 1816 года не покончит с пиратством. Но оно теперь носит случайный и анархический характер, как и при рождении. Раисы с их устаревшими суденышками, подчиняясь приказу султанов, нападают только на мелкие одиночные торговые суда.
Султаны жалуются, что в их гаремы попадает меньше женщин, чем во времена великих раисов, и подстегивают своих капитанов. Напрасно. Западные страны перестают рассматривать пиратство как нормальное явление. Они перестают мириться с ним, как мирилсь прежде.