Некоторые божества, как Мардук у вавилонян и Ваал («господь») финикийцев, хананеев и т. д., вполне возможно, были не более чем сказочными существами, какими и в наши дни дети любят пугать друг друга.
Оседлые народы, как только пришли к мысли о боге, сразу задумались о жене для него. Большинство египетских и вавилонских богов имели жен. Однако боги кочевых семитов не знали этой склонности к семейным узам. Вероятно, в полуголодных условиях пустыни гораздо сложнее было сохранить и вырастить ребенка, и семья для кочевника значила меньше, чем для земледельца в его размеренной и устоявшейся жизни.
Еще более естественным, чем найти богу жену, было стремление построить ему дом, где бог смог бы поселиться и куда можно было бы идти с подношениями. Смотрителем этого дома становился служитель бога — прорицатель, якобы знающий волю своего господина.
Таким образом, развитие и выделение раннего храма и раннего жречества из сельскохозяйственной общины по мере перехода ее к оседлости является вполне естественным, включая и появление собственно храма с фигурой божества, святилищем и алтарем — с одной стороны, и тех, кто пришел поклоняться божеству—с другой.
Храм всегда был средоточием тайны, но, помимо этого, там регулярно записывалось все, что имело отношение к повседневной жизни сообщества. В храме можно было получить совет и наставление. Служили там те, кто отличался умом и живым воображением. Вполне естественно, что храм стал своего рода мозговым центром растущего сообщества.
Отношение к храму и к культу рядовых членов общины, которые трудились на полях, пасли скот, оставалось простым и доверительным. Там обитал бог, всевидящий, пусть и невидимый глазу простых людей. Его благосклонность давала богатство, а гнев — всевозможные несчастья. Небольшими подношениями бога можно было задобрить и в свою очередь заручиться под-
держкой его служителей. Он был настолько чудесным существом, этот бог, и обладал такой властью и знанием, что даже в мыслях нельзя было допустить и тени неуважения к нему. В среде самих жрецов представление о божественном, правда, не было таким ограниченным.
Здесь будет уместным обратить внимание на один весьма интересный момент, касающийся египетских храмов и, насколько нам известно, храмов Вавилонии (руины которых дошли до нас в гораздо худшем состоянии).
Речь о том, что они были особым образом «ориентированы», то есть при строительстве все однотипные храмы возводились так, чтобы вход и алтарь всегда были обращены в одном направлении. В большинстве случаев такие строения ориентированы на восток, точнее — в ту сторону, где восходит солнце 21 марта и 21 сентября, в день равноденствия. Отметим также, что в дни равноденствий Тигр и Евфрат становятся особенно полноводными. Пирамиды Гизы также ориентированы по направлению восток-запад, на восток же обращен и Сфинкс. Но некоторые храмы Египта, расположенные на юг от дельты Нила, ориентированы не на восток, а в направлении, где солнце восходит в день летнего солнцестояния. В Египте разливы Нила происходят приблизительно в это время. Другие храмы, однако, обращены почти точно на север. Некоторые из них ориентированы на восход Сириуса или других заметных звезд.
Возможно, такая ориентация тесно связана с тем, что люди уже в глубокой древности в своих представлениях о божествах значительное место отводили движению солнца и положению на небе неподвижных звезд. Какими бы представлениями ни жила основная масса людей за пределами храма, жрецы начинали связывать движение небесных тел с силами, обитающими в святилище. Жрецы размышляли о воле богов, которым служили, и пытались понять, каким образом те могут влиять на жизнь людей. Вполне естественным было предположить, что светила, так неравномерно расположенные на небосводе, каким-то образом могут предвещать человеческие судьбы.
Кроме всего прочего, ориентация храмов играла важную роль в праздновании наступающего нового года. Утром одного из дней года, и только этим утром, в храме, ориентированном на восход в день зимнего солнцестояния, первые лучи солнца разгоняли полумрак вдоль длинного ряда колонн и освещали фигуру божества, помещенную над алтарем, словно вливая в нее новую жизнь
и силу. Узкая, затемненная планировка древних храмов, словно намеренно, была рассчитана на подобного рода эффекты. Люди, несомненно, сходились в храм затемно, еще до рассвета. В полутьме они распевали религиозные гимны и, возможно, приносили жертвы божеству. Само же божество оставалось отстраненным, до поры невидимым во тьме храма, словно бы наблюдая за поведением собравшихся. Те же еще сильнее взывали к своему божеству, молили его появиться. И вот перед их глазами, уже привыкшими к темноте, в первых лучах солнца, всходившего за их спинами, внезапно появлялся бог.
Такая ориентация характерна не только для большинства храмов Египта, Ассирии, Вавилонии и всего Востока, ее можно встретить в греческих храмах. На восход солнца в день летнего солнцестояния ориентирован и Стоунхэндж, а также большинство мегалитических круговых храмовых сооружений Европы. Алтарь Неба в Пекине ориентирован по зимнему солнцестоянию. В дни китайской империи важнейшими из всех обязанностей императора были жертвоприношение и молитвы за урожайный и благополучный год, совершаемые в храме в день зимнего солнцестояния.
Египетские жрецы составили карту созвездий и выделили двенадцать знаков зодиака уже к 3000г. до н.э.
Астрономические исследования — наиболее очевидное, но не единственное свидетельство той значительной работы ума, которая совершалась в древности в стенах храмов. У многих современных авторов есть склонность принижать роль жречества, говорить о жрецах так, будто бы они всегда были мошенниками и трюкачами и только стремились обвести вокруг пальца темный люд. Да, долгое время они оставались единственным образованным классом, только жрецы были мыслителями и хранителями духовности того времени. Очень долгое время не существовало другого пути приобщиться к духовной жизни, открыть для себя мир литературы, вообще знаний, как только через жречество, монашество, священничество. Храмы были не только обсерваториями, библиотеками и лечебницами, они еще служили музеями, сокровищницами. Оригинал истории о плавании Ганнона, например, хранился в одном из храмов Карфагена; шкуры «горилл» были выставлены для обозрения в другом. Все, что представляло хотя бы какую-то ценность и значимость для жизни общины, хранилось в храме.
Геродот, первый греческий историк (ок. 484—425 гг. до н. э.) большую часть своего исторического материала собрал, общаясь
с жрецами в тех странах, в которых он побывал. И совершенно очевидно, что жрецы были рады путешественнику-иноземцу и охотно беседовали с ним о том, что интересовало Геродота в их стране.
За пределами храма мир по-прежнему жил заботами одного дня, не задумываясь о его истоках и смысле. В древних источниках почти не встречаются свидетельства того, что простые люди понимали, что жрецы их обманывают, или испытывали к ним что-либо еще, кроме доверия и преданности.
Даже великие завоеватели более поздних времен старались привлечь на свою сторону священнослужителей тех народов и городов, покорности которых они добивались. И причина тому — исключительная популярность жрецов.
Нет сомнения, что образованность и нравственность отдельных жрецов были разными. Среди них могли быть жестокие, порочные и жадные, нередко встречались недалекие или косные, не желавшие знать ничего, кроме догм своего учения. Однако существовали строгие рамки — и об этом не следует забывать — допустимой деградации жречества, или неэффективности его служения. Брожение в умах верующих было губительно прежде всего для самого жречества, и жрецы старались не переступать черту того, что люди могли вытерпеть, ни в сторону тьмы, ни в сторону света.
Авторитет жреца в конечном счете основывался на всеобщем убеждении, что его служение приносит благо.
4
Самые ранние цивилизованные формы правления были, таким образом, правлением жрецов. Именно жрецы, а не цари или вожди, заставили людей взяться за плуг и перейти к оседлой жизни. Именно они, насаждая представления о боге, о плодородии и изобилии, преодолевали инертность простых людей. Ранние правители Шумера, о которых нам известно, все были жрецами, а царями лишь потому, что на них одновременно возлагались обязанности верховного жреца.
Такое правление отличается как своеобразной силой, имеющей глубокие корни, так и очевидной слабостью. Власть жреца распространялась только на собственный народ. Очевидно, это было подчинение воли людей воздействием на их подсознательные страхи и чаяния. Жрецы могли сплотить свой народ для отпора врагу, но из-за отсутствия необходимой гибкости сами методы жреческого воздействия на людей не годились для того, чтобы руководить народом на поле брани. Против вражеского нашествия народ, управляемый жрецами, оказывался бессильным.
Более того, жрец — человек подневольный. Он имел особую подготовку, посвящение и принадлежал к обособленному сословию, клану, поневоле живущему корпоративными интересами; жизнь жреца принадлежала богу и храму. Он жил и умирал только во славу своего бога. И это внутреннее горение наполняло силой и его служение, и духовную жизнь его храма. Но в соседнем городе или селении был другой храм с другим богом. И жрецу приходилось постоянно следить за тем, чтобы не допустить своих верных в этот храм. Религиозным культам и верованиям по природе присущ дух сектантства. Они могут подавлять друг друга, переманивать или силой обращать людей в свою веру, но они никогда не захотят добровольно объединиться.
Первое, что мы узнаем о Шумере,— это вражда жрецов и богов. Пока шумеры не были завоеваны семитами, они так и не смогли объединиться. Тот же неизлечимый конфликт жрецов оставил свой отпечаток и на всех руинах храмов Египта. Иначе и быть не могло, если принимать во внимание все те элементы, из которых возникла религия.
В Старом Свете эпоха, когда жрецы безраздельно властвовали над остальной общиной, закончилась около двух с половиной тысяч лет назад. Но в Америке жречество, связанное с примитивным жертвоприношением, и тысячу лет назад правило целой цивилизацией. Речь идет о цивилизациях Центральной Америки и Юкатана. В Мексике жрецы и светская власть правили, так сказать, рука об руку (как и в Вавилонии), храм соседствовал с дворцом правителя. В Перу верховная власть принадлежала божественному правителю наподобие фараона. А в цивилизации майя, оставившей после себя удивительные руины, скрытые в джунглях южной Мексики, жреческая каста удерживала верховенство, замешанное на крови и беспрекословном подчинении требованиям культа.
Во всем остальном мире верховная власть жрецов в определенное время миновала пик своего могущества, уступив место другим формам правления. Но у майя она достигла каких-то крайних форм, превратившихся в итоге в карикатуру на сам жреческий класс. Жрецы усложняли и совершенствовали свой календарь, пока он не превратился в головоломку, недоступную для непосвященных. Ритуал человеческого жертвоприношения также был доведен до крайнего эмоционального напряжения. Скульптура майя, очень сложная и мастерски выполненная, несет на себе отпечаток помешательства, отчетливо видимого в переплетении причудливых форм.
Два эти основные изъяна жреческого правления — неспособность к действенному военному руководству и неизбежная ревность ко всем иным религиозным культам — послужили причиной усиления положения светского властителя. Им становился
или предводитель иноземцев, распространявший свою власть на завоеванный народ, или военный лидер, сохранявший определенное влияние и в мирное время, с которым жрецы, не желавшие уступать друг другу, соглашались.
Светский правитель окружал себя свитой чиновников и начинал, опираясь на военные структуры, принимать участие в управлении народом. Таким образом, из жреческой среды вырастал и постепенно начинал теснить жреца его защитник, ставший соперником,— царь. Не раз человечеству в его дальнейшей истории придется переживать события, которые можно истолковать лишь как развитие, усложнение или противодействие, подспудное или намеренное, между двумя системами управления и контроля — храмом и дворцом.
Этот антагонизм пережил свою кульминацию в тех местах, которые были исходными центрами цивилизации. Варварские арийские народы, которые в итоге стали править всеми древними цивилизациями Востока, возможно, миновали стадию жреческого правления. Они поздно пришли к цивилизации, и эта часть мировой драмы к их появлению уже была наполовину сыграна. Арийские народы переняли оба понятия — и храма, и царства — у более цивилизованных семитских и хамитских народов в уже сложившемся и развитом виде.
Огромное влияние жречества и культа проявлялось на ранних стадиях развития цивилизации Месопотамии. Но постепенно светская власть начала заявлять о своих правах, и в конечном итоге, ощутив силу, она повела борьбу за главенствующее положение в обществе.
Поначалу дворец был малозаметен в сравнении с храмом. Ему не хватало союзников в обществе. Чиновники были слишком невежественны, чтобы соперничать со жрецами. На стороне жреца были образованность и знания, а еще страх, который люди испытывали перед его магической силой. А шансом дворца была постоянная вражда различных культов. Из других городов, из числа пленников, служителей разгромленных храмов дворец набирал людей, которые тоже умели читать и умели совершать чудеса напоказ. Сведения о жизни и хозяйстве общины, кроме храма, стекались и в царский суд при дворце. Сам царь начинал осмысливать свое место в жизни общины и становился политиком. Торговцы и иноземные посланники стремились получить прием у правителя страны. Пусть царскому дворцу и недоставало утонченной образованности и глубины знаний в сравнении со жрецами, но во дворце больше и из первых рук знали о том, чем жил окружающий мир. Царь был ближе к действительности, чем жрец.
Жрец приходил в храм в еще очень молодом возрасте. Не один год длилось его ученичество. Но и выучившись грамоте, жрец все
равно жил в основном среди теней прошлого, мало общаясь с окружающим миром. Кое-кто из тех жрецов, кто был поживее и помоложе, с завистью поглядывали на своих ровесников, состоящих на службе у царя.
На фоне борьбы за власть между жрецом и царем на протяжении многих столетий разворачивалась не одна подобная драма. Малозаметная на первый взгляд, она продолжалась со многими повторами и вариантами, в противостоянии права рождения, наследования и права силы; учености и собственного мнения; в столкновении обычаев и привычки — с одной стороны, и творческой воли и воображения — с другой.
И не всегда, как мы увидим позже, жрец, священнослужитель, выступал в роли консерватора-мракобеса. Иногда царь боролся с косным духовенством, которое стояло на пути его политики. Иногда же только в священнической среде удавалось сберечь последнюю искру былой культуры, сохранить ее среди своеволия, жестокости и дикости сильных мира сего.
Мы можем здесь более-менее обстоятельно рассмотреть лишь один-два примера подобного противостояния, от 4000г. до н.э. и до дней Александра Великого.
Конфликты такого рода служили одной из движущих сил на ранних стадиях формирования политических отношений.
5
В самые ранние дни Шумера и Аккада правители городов-государств были, по сути, скорее жрецами и целителями, чем царями. Лишь с возникновением реальной внешней угрозы различие между жрецом и царем становилось более определенным. Но бог жрецов по-прежнему оставался господином и царя, и жреца, верховным владыкой всего сущего. Богатство и влияние его храмов затмевало все то, что имелось в распоряжении царя.
В особенности такое положение дел было заметно внутри городских стен. Хаммурапи — основатель первого Вавилонского царства — был одним из первых правителей, который, как нам известно, обладал реальной властью в своей державе. Он пользовался этой властью с предельным выражением покорности и преклонения перед божеством. Одну из сохранившихся надписей, в которой перечислены труды Хаммурапи по орошению земель Шумера, он начинает так: «Когда Ану и Бел доверили мне правление над Шумером и Аккадом...» Самый ранний из известных нам сводов законов был составлен тем же Хаммурапи. Стела со сводом законов в верхней своей части украшена рельефом с изображением того, как вручает Хаммурапи этот закон сам его
изначальный составитель — бог Шамаш. Еще более ранней является стела, обнаруженная во время раскопок Ура. На ней бог Луны повелевает царю Ур-Энгуру построить ему храм и помогает в этом строительстве. Сам же царь — не более чем слуга бога.
Огромное политическое значение во время завоевания города имело вынесение фигуры бога из храма. С этого момента прежний бог занимал подчиненное положение в храме бога своего победителя. Это было куда важнее, чем покорение одного царя другим. Эламиты вынесли статую Мардука — вавилонского Юпитера, и вавилоняне не чувствовали себя свободными, пока не вернули ее обратно.
Но случалось и так, что победитель боялся бога, которого он завоевал. В собрании писем из Тель-эль-Амарны в Египте, адресованных Аменхотепу IV, о котором мы уже упоминали, есть письмо от Тушратты — царя государства Митанни, который завоевал Ассирию и забрал статую богини Иштар. Пользуясь случаем, он передал эту статую в Египет, чтобы таким образом засвидетельствовать свою преданность Аменхотепу и вдобавок избавиться от статуи и от гнева богини. В Библии рассказывается (1 Цар., 5:1-6), как филистимляне в бою взяли у иудеев ковчег завета Господня и принесли его в храм своего морского божества Дагона в Азоте. Однако на следующий день жители Азота обнаружили, что статуя Дагона упала и разбилась, а затем и на сам Азот обрушилась губительная эпидемия. Во всей этой истории действующими лицами являются боги и жрецы, о царях же даже не упоминается.
На протяжении всей истории Вавилонского и Ассирийского царств ни один правитель не мог быть уверенным в своей власти над Вавилоном, пока он не «держал руку Бела», иначе говоря, пока жрецы Бела не объявляли его сыном и представителем бога. По мере того как растут наши знания об истории Ассирии и Вавилона, мы все больше убеждаемся в том, что политика тех дней (перевороты, захваты власти, смены династий, интриги с иноземными державами) в основном отражала взаимоотношения между влиятельным и богатым жречеством, с .одной стороны, и растущими, но пока еще не соразмерными силами светской власти — с другой. Царь мог опереться на свое войско, но оно обычно состояло из иноземных наемников, готовых в любой момент поднять бунт, если не было платы или военной добычи. Такое войско было легко подкупить противникам царя.
Мы уже говорили о Синахерибе, сыне Саргона II, одного из правителей Ассирийского царства. Синахериб, который оказался втянут в жестокий конфликт с вавилонским жречеством, так и не «взял Бела за руку». В результате он узурпировал власть, разрушив храмовую часть города в Вавилоне (691 г. до н. э.), и перевез статую Бела-Мардука в Ассирию.
Он был убит одним из своих сыновей, и его преемник, Асархаддон (его сын, но не тот, что был убийцей) счел за лучшее вернуть Бела-Мардука на прежнее место, отстроить его храм и таким образом помириться с богом.