вас повесит, а станицу спалить.
Утомленные переживаниями дня и ночным походом добровольцы быстро разбрелись по станице. Все спить. У Аксая - переправа через Дон по льду. Лед подтаял и трескается. Явился тревожный вопрос - выдержит ли артиллерию и повозки?
Оставили в Аксайской арьергард для своего прикрытия и до окончания разгрузки вагонов с запасами, которые удалось вывезти из Ростова, и благополучно переправились. По бесконечному, гладкому снежному полю вилась темная лента.
Пестрая, словно цыганский табор: ехали повозки, груженые наспех и ценными запасами, и всяким хламом; плелись какие то штатские люди; женщины - в городских костюмах и в легкой обуви вязли в снегу. А вперемежку шли небольшие, словно случайно затерянные среди "табора", войсковые колонны все, что осталось от великой некогда русской армии... Шли мерно, стройно. Как они одеты!
Офицерские шинели, штатские пальто, гимназических фуражки; в сапогах, валенках, опорках... Ничего - под нищенским покровом живая душа. В этом - - все.
Вот проехал на тележке генерал Алексеев; при нее небольшой чемодан; в чемодане и под мундирами нескольких офицеров его конвоя - "деньгонош" вся наша тощая казна, около шести миллионов рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Бывший Верховный сам лично собирает и распределяет крохи армейского содержания. Не раз он со скорбной улыбкой говорил мне:
- Плохо, Антон Иванович, не знаю, дотянем ли до конца похода...
Солнце светит ярко. Стало теплее. Настроение у всех поднялось: вырвались из Ростова, перешли Дон - это главное, а там... Корнилов выведет.
Он здоровается с проходящими частями. Отвечают радостно. И затем, пройдя несколько шагов, продолжают нескладную, но задушевную песню:
Дружно, Корниловцы, в ногу С нами Корнилов идет; Спасет он, поверьте, отчизну, Не выдаст он русский народ.
Молодость, порыв, вера в будущее и вот эта крепкая, здоровая связь с вождем проведут через все испытания.
*** Остановились в станице Ольгинской, где уже ночевал отряд генерала Маркова, пробившийся мимо Батайска левым берегом Дона. Корнилов приступил к реорганизации Добровольческой, армии, насчитывавшей всего около 4 тысяч бойцов, путем сведения многих мелких частей.
Состав 6 армии получился следующий:
1-й Офицерский полк, под командой генерала Маркова - из трех офицерских батальонов, кавказского дивизиона и морской роты. Юнкерский батальон, под командой генерала Боровского - из прежнего юнкерского батальона и Ростовского полка.
Корниловский ударный полк, под командой полковника Неженцева"
В полк влиты части б. Георгиевского полка и партизанского отряда полковника Симановскаго. Партизанский полк, под командой генерала А. Богаевского - из пеших донских партизанских отрядов.
Артиллерийский дивизион, под командой полковника Икишева - из четырех батарей по два орудия. Командиры: Миончинский, Шмидт, Ерогин, Третьяков.
Чехо-словацкий инженерный батальон, под "управлением" штатского инженера Краля и под командой капитана Монетчика.
Конные отряды:*155 а) Полковника Глазенапа - из донских партизанских отрядов.
б) Полковника Гершельмана - регулярный.
в) Подполковника Корнилова - из бывших частей Чернецова.
Сведение частей вызвало много обиженных самолюбии смещенных начальников и на этой почве некоторое неудовольствие в частях. Приглашает меня к себе Алексеев и взволнованно говорит:
- Я не ручаюсь, что сегодня не произойдет бой между юнкерами и студентами.*156 Юнкера считают их "социалистами"... Как можно было сливать такие несхожие по характеру части.
- Ничего, Михаил Васильевич. Все обойдется. Волнуется больше П.,*157 чем батальон.
У Маркова также были некоторые трения, но он с первых же дней взял в руки свой полк.
- Не много же вас здесь - обратился он к собравшимся в первый раз офицерским батальонам. - По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь. Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем, а то все равно скажу, что идем к черту за синей птицей. Теперь скажу только, что приказом Командующего армией, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром 1-го Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов и из роты моряков, хорошо известной нам по боям под Батайском.
Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров; но и тут, господа, не огорчайтесь. Ведь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон.
Спешно комплектовали конницу и обоз, покупая лошадей с большим трудом и за баснословную цену у казаков. Патронов было очень мало, снарядов не более 600 - 700. Для этого рода снабжения у нас оставался только один способ - брать с боя у большевиков ценою крови.
Меня Корнилов назначил "помощником командующего армией". Функции довольно неопределенные, идея жуткая - преемственность. На беду у меня вышло недоразумение еще в Ростове с вещами: чемодан с военным платьем быль отправлен вперед в Батайск еще тогда, когда предполагалось везти армию по железной дороге, и там во время захвата станции попал в руки большевиков. В поход пришлось идти в штатском городском костюме и в сапогах с рваными подошвами. В результате после двух пеших переходов - тяжелая форма бронхита, благодаря которому потом долгое время на походе я ехал с войсками, а на остановках принужден был лежать в постели.
В Ольгинской разрешился, наконец, вопрос о дальнейшем плане нашего движения.
Корнилов склонен был двигаться в район зимовников,*158 в Сальский округ Донской области. Некоторые предварительные распоряжения были уже сделаны. Обеспокоенный этим генерал Алексеев 12 февраля писал Корнилову:
"В настоящее время с потерей главной базы армии - г. Ростова, в связи с последними решениями Донского войскового круга и неопределенным положением на Кубани - встал вопрос о возможности выполнения тех общегосударственных задач, которые себе ставила наша организация".
"События в Новочеркасске развиваются с чрезвычайной быстротой. Сегодня к 12 часам положение рисуется в таком виде:
атаман слагает свои полномочия; вся власть переходить к военно-революционному комитету; круг вызвал в Ноеочеркасск революционные казачьи части, которым и вверяет охрану порядка в городе; круг начал переговоры о перемирии: станица Константиновская и весь север области в руках военно-революционного комитета; все войсковые части (главн. образ. партизаны), не пожелавшие подчиниться решению круга, во главе с походным атаманом и штабом, сегодня выступают в Старочеркасскую для присоединения к Добровольческой армии".
"Создавшаяся обстановка требует немедленных решений не только чисто военных, но в тесной связи с решением вопросов общего характера".
"Из разговоров с генералог Эльснером и Романовским я понял, что принят план ухода отряда в зимовники, к сев.-зап. от станицы Великокняжеской. Считаю, что при таком решении невозможно не только продолжение нашей работы, но даже при надобности и относительно безболезненная ликвидация нашего дела и спасение доверивших нам свою судьбу людей. В зимовниках отряд будет очень скоро сжат с одной стороны распустившейся рекой Доном, а с другой - железной дорогой Царицын - Торговая - Тихорецкая - Батайск, при чем все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно возможности получать пополнения людьми и предметами снабжения, не говоря уже о тоя, что пребывание в степи поставить нас в стороне от общего хода событий в России".
"Так как подобное решение выходит из плоскости чисто военной, а также потому, что предварительно начала какой-либо военной операции, необходимо теперь же разрешить вопрос о дальнейшем существовании нашей организации и направлении ее деетельности - прошу Вас сегодня же созвать совещание из лиц, стоящих во главе организации с кх блмжайшшш помощниками)".
На военном совете, собранном в тот же вечер, мнения разделились. Одни настаивали на движении к Екатеринодару, другие, в том числе Корнилов, склонялись к походу в зимовники.
Помимо условий стратегических и политических, это второе решение казалось весьма рискованным и по другим основаниям. Степной район, пригодный для мелких партизанских отрядов, представлял большие затруднения для жизни Добровольческой армии, с ее пятью тысячами ртов. Зимовники, значительно удаленные друг от друга, не обладали ни достаточным числом хилых помещений, ни топливом. Располагаться в них можно было лишь мелкими частями, разбросано, что при отсутствии технических средств связи до крайности затрудняло бы управление. Степной район кроме зерна (немолотого), сена и скота не давал ничего для удовлетворения потребностей армии. Наконец, трудно было рассчитывать, чтобы большевики оставили нас в покое и не постарались уничтожить по частям распыленные отряды.
На Кубани, наоборот: мы ожидали встретить не только богато обеспеченный край, но, в противоположность Дону, сочувственное настроение, борющуюся власть и добровольческие силы, которые значительно преувеличивались молвой. Наконец, уцелевший от захвата большевиками центр власти Екатеринодар давал, казалось, возможность начать новую большую организационную работу.
Принято было решение идти на Кубань.
Однако, на другой день вечером обстановка изменилась: к командующему приехал походный атаман, генерал Попов и его начальник штаба, полковник Сидорин. В донском отряде у них было 1500 бойцов, 5 орудий, 40 пулеметов. Они убедили Корнилова идти в зимовники. Наш конный авангард, стоящий у Кагальницкой, получил распоряжение свернуть на восток... Поднявшись с постели, я пошел в штаб отвести душу. Безрезультатно. Некоторое колебание однако посеяно: решили собрать дополнительные сведения о районе.
В Ольгинской - прилив и отлив.
Присоединилось несколько казачьих партизанских отрядов, прибывают офицеры, вырвавшиеся из Ростова, раненые добровольцы, бежавшие из новочеркасских лазаретов. Притворяются здоровыми, боясь, что их не возьмут в поход.
Приехал из Новочеркасска генерал Лукомский. Накануне нашего выступления из Ольгинской, он вместе с генералом Ронжиным,*159 переодетые в штатское платье, поехали в бричке прямым путем на Екатеринодар для установления связи с Кубанским атаманом и добровольческими отрядами. Но в селе Гуляй-Борисовке они были пойманы большевиками, томились под арестом и едва спаслись от расстрела.
Уехал полковник Лебедев с небольшим отрядом "особого назначения", состоявшим при генерале Алексееве. Ему было поручено связаться с Заволжьем и Сибирью. Лебедев впоследствии пробрался в Сибирь и стал начальником штаба у адмирала Колчака; часть его спутников, по советским сообщениям, попала в тюрьмы Поволжья. Уехали вовсе, по личным побуждениям, несколько офицеров, в том числе генеральн. штаба генерал Складовский и капитан Роженко (бьиховец). Оба они в Великокняжеской были убиты большевиками, исключительно за "буржуйный" вид, и тела их бросили в колодец...
Определилось яснее настроение донских казаков. Не понимают совершенно ни большевизма, ни "корниловщины". С нашими разъяснениями соглашаются, но как будто плохо верят. Сыты, богаты и, по-видимому, хотели бы извлечь пользу и из "белого", и из "красного" движения. Обе идеологии теперь еще чужды казакам, и больше всего они боятся ввязываться в междоусобную распрю... пока большевизм не схватил их за горло. А, между тем, становилось совершенно ясно, что тактика "нейтралитета" наименее жизненная. Налетевший шквал суров и беспощаден: горячие и холодные - в его стихии гибнут или властвуют, а теплых он обращает в человеческую пыль...
Впрочем, неопределенная судьба армии ставила в трагическое положение и тех, кто ей сочувствовал.
- Генерал Корнилов нас здорово срамил у станичного правления говорил мне тоскливо крепкий, зажиточный казак средних лет, недавно вернувшийся с фронта и недовольный разрухой. - Что ж, я пошел бы с кадетами *160, да сегодня вы уйдете, а завтра придут в станицу большевики. Хозяйство, жена...