_______________
* П о р о к и - стенобитные машины.
Наутро мы, встав рано, двинулись к городу и расположились с войском там, где шатры его стояли. Войска же татарского - треть, или больше, была в набеге, и возвратились они к городу, надеясь, что царь их здесь стоит. Когда же осмотрелись и увидели нас, то ополчились против нас. Мы ж тотчас сразились с ними, и продолжалась битва около полутора часов. Потом помог Бог нам, христианам, взять верх над басурманами, и столько избили их, что мало кто остался - едва весть в Орду возвратилась. Из той битвы и сам я тяжкие раны на теле вынес, как на голове, так и на других местах.
Когда же возвратились к царю нашему с пресветлой победой, тогда повелел он отдыхать тому утомленному войску около восьми дней. А после этих восьми дней сам выступил с воинством к Казани - на город великий, называемый Муром, что лежит уже на окраине перед полем у казанских пределов, а оттуда через дикое поле почти месяц шел к тому прежденазванному новому городу, поставленному на Свияге, где уже воинство, то, что приплыло Волгою, ожидало его с большими пушками и со многими запасами. А нас тогда послал с тринадцатью тысячами людей через Рязанскую землю и далее через Мещерскую, где живет мордовский народ. Потом, преодолев дня за три мордовские леса, вышли мы на великое дикое поле и пошли от царя по правую руку в пяти конных переходах, чтобы заслонить его тем войском, что с нами шло, от заволжских татар (поскольку боялся он, не напали бы на него неожиданно те княжата Ногайские). И почти через пять недель, оголодав и испытывая нужду во многом, вышли мы на Суру, реку великую, к устью речки Борыш, куда и он в тот же день с войском большим пришел. И в этот день хлеба сухого наелись мы с большой радостью и благодарностью, или очень дорого покупая его или беря взаймы у родственников и приятелей и друзей; поскольку у нас его уже дней девять как не стало, и Господь пропитал нас и войско рыбами и иными зверями, ведь в пустых тех полях очень много в реках рыб.
Когда же переправились через Суру-реку, тогда и черемису горную (а сами себя они называют чувашами, и язык у них свой особый) начали встречать по пятьсот и по тысяче человек, вроде бы радующихся цареву приходу (потому что в их земле поставлен тот прежденазванный город на Свияге). И от той реки шло наше войско восемь дней полями дикими и дубравами, иногда же и лесами; а сел с людьми видели очень мало, поскольку села у них хорошо укреплены и спрятаны от глаз, так что невидимы даже вблизи проходящим. И тут уже нам было привезено, и по окрестностям разъезжая, сами смогли купить хлеба и скота. Хоть и очень дорого пришлось платить, но мы, изнемогающие от голода, были все же благодарны. А мальвазию и другие любимые напитки с марципанами там и не вспоминай! Черемисский же хлеб был для нас тогда слаще драгоценных калачей. Но важнее всего было то, что поднялись на бой за отечество и правоверное христианство против врагов креста Христова, к тому же вместе с царем своим - вот за это были более всего благодарны и этому радостны, и не смотрели ни на какие трудности, друг друга ревностней к добрым подвигам стремились; главное же, сам Господь Бог помогал нам.
Когда же подошли к новопоставленному городу, воистину прекрасному, тогда выехали навстречу царю гетманы, как городовой, так и те, что с пушками прибыли, выехали со многими воинами, как положено по чину построенными в полки. Конного войска вышло с ними для встречи тысяч около пятнадцати, также и пеших многое множество; к тому же и отрядов тех варваров, новопокорившихся царю, немало, всего около четырех тысяч человек (земли их и села близ города того были, так что, волей-неволей, покорились). И радовались там тогда немало благополучному прибытию царя со множеством воинов, также и победе преждеописанной, той, что над крымским псом одержали (поскольку очень боялись, что придет и поможет он Казани), и построению города того превеликого. А мы туда приехали после того долгого и очень трудного пути, воистину, как к себе домой, потому что привезено нам было, чуть ли не каждому, из дому по Волге в больших галерах множество запасов; также и купцов бесчисленное множество с различной живностью и со многими иными товарами приплыло, так что был во всем достаток, чего бы душа не пожелала (разве что скверного купить там захочешь, так не найдешь). И, отдохнув там около трех дней, начало войско через великую реку Волгу переправляться, и переправилось все войско к концу второго дня.
А на третий день двинулись мы в путь, и за три дня прошли всего четыре мили, поскольку там немало рек, впадающих в Волгу, а переправлялись по мостам и гатям, которые перед нами казанцы попортили. И на четвертый день вышли напротив города Казани на великие, и просторные, и гладкие, очень веселые луга, и расположилось все войско подле реки Волги. А по лугам этим до города около мили очень большой, ведь стоит этот город с крепостью не на Волге, но река сквозь него течет, Казань называемая, ее же именем и город назван. А расположен он на высокой горе, особенно со стороны Волги это заметно, а с ногайской стороны, от Камы-реки, от уже названного Арского поля подходы к нему равнинные. Отдохнули мы всего один день, пока пушки, которыми полки вооружены, из кораблей были выгружены. А на другой день, пораньше, после Божьих литургий, двинулось войско из станов с царем своим и, развернув знамена христианские, со многим благочинием стройными полками пошло к городу супостатов. Город же казался пустым, ни человека видно не было, ни единого голоса человечьего не слышалось в нем, так что многие неопытные обрадовались этому и решили, что бежал царь и все воинство в леса от страха перед таким большим войском.
Так пришли мы в окрестности города Казани, который сильно укреплен самим своим расположением: к востоку от него течет Казань-река, а к западу Булак-речка, сильно заболоченная и непроходимая, до самого города течет и впадает под угловой башней в Казань-реку. А вытекает она из озера большого, Кабан называемого, которое находится за полверсты от города. А как переправишься через ту труднопроходимую речку, то за ней между озером и городом возле Арского поля гора будет, очень высокая и для восхождения трудная. А от той реки около города ров выкопан очень глубокий, аж до озерка, Поганым названного, что лежит возле самой Казани-реки. А со стороны Казани-реки гора так высока, что взглядом не охватишь, и на ней крепость стоит, и палаты царские и мечети, очень высокие, каменные, в которых их умершие цари похоронены, числом, помнится, пять их.
Когда же начали подступать к городу тому басурманскому, то войску христианскому повелено было идти тремя полками, переправляясь через прежденазванную речку Булак. Первым, наведя мосты, переправился через нее передний полк, а там привыкли его называть яртоул, в нем же было войска отборного около семи тысяч, а над ним стратилатами двое - князь Пронский Юрий и князь Феодор Львов из рода князей Ярославских, юноши очень храбрые, и пришлось им идти с трудностями прямо на гору на Арском поле между городом и Кабаном, прежденазванным озером, что в двух выстрелах из лука от городских ворот. Другой же - большой полк, только начал переправляться через ту реку по мостам, как царь казанский выпустил войска конного из города около пяти тысяч, а пеших - более десяти тысяч, на первый прежденазванный полк. Конные татары были с копьями, а пешие - со стрелами. И тотчас на склоне горы ударили они в середину полка христианского и прервали ряды его. Но тут оправились стратилаты того полка, уже успевшие более чем с двумя тысячами воинов взойти на гору. И сразились с ними крепко, и была сеча немалая между ними. Потом подоспели другие стратилаты с пешими нашими ручничными стрельцами и смяли басурманов, как конных, так и пеших, и погнали их, избивая, аж до самых ворот городских, а около десяти и живыми захватили. В тот же час, что и сражение то, стрельбу огненную из города начали, и с башен высоких, и со стен городских по войску христианскому стреляли, но никакого, за помощью Божьей, урона не нанесли.
И в тот же день обложили город и крепость басурманские полки христианские и заняли со всех сторон пути и проезды к городу, так что не могли они ни из города, ни в город ходить. Тогда же стратилаты (а на их языке - воеводы полков) передового полка, который ходит у них за яртоулом, и еще другой полк, а с ним были царь Шигалей и другие великие стратилаты, пришли на Арское поле и перекрыли все пути, что из Ногайской страны к городу проложены.
Мне же тогда с другим моим товарищем правый рог, а на их языке - полк правой руки, поручен был; хоть и молод я был годами, ведь всего мне тогда от роду было около двадцати четырех лет, но все же, за благодатью Христа моего, достиг таких высот не без заслуг, но по степеням военным взошел. А было в нашем полку более двенадцати тысяч воинов - и пешие стрельцы, и казаков около шести тысяч. И повелено нам было идти за Казань-реку. И протянулись войска полка нашего от Казани-реки выше города, а другим концом - аж до моста, что на Галицкой дороге, и до той же реки, но уже ниже города; и перекрыли мы все пути, что к городу проложены от луговых черемисов. И пришлось нам стоять в низине на лугу между большими болотами, город же с нашей стороны на превысокой горе стоял, и из-за этого сильно нам, больше всех, доставалось, как от огненной стрельбы из города, так и сзади, из лесов, от частых набегов черемисских. Другие же полки встали между Булаком и Казанью, по эту сторону от Волги. Сам же царь с большим полком, со множеством воинов, встал от Казани за версту, или немного больше, со стороны переправы своей через Волгу на возвышенном месте. И таким образом город и крепость басурманские обложили. Царь же казанский затворился в городе с тридцатью тысячами отборных воинов и со всеми карачами, духовными и мирскими, и с двором своим. А другую половину войска оставил вне города, в лесах, вместе с теми людьми, что ногайский улубей прислал на помощь ему, а было их две тысячи и несколько сотен.
А через три дня начали мы возле города шанцы устраивать. А басурманы этому всеми силами мешали, и стреляли из города, и, выходя, врукопашную рубились, так что пало с обеих сторон множество народа, но, однако, больше басурманов, нежели христиан; и в этом был знак Божьего милосердия к христианам, и духом храбрости наши исполнились.
Когда же прочно и надежно устроили шанцы и стрельцы со стратилатами их окопались в земле, так что уже в безопасности от стрельбы из города и от вылазок почувствовали себя, тогда приволокли пушки и большие, и средние, и зажигательные, которыми вверх стреляют, ближе к городу и крепости, а помнится, всего их было около полутораста, и больших, и средних, за всеми шанцами со всех сторон города и крепости поставлено. А были еще и небольшие, по полторы сажени в длину, кроме того, и полевых много, около царских шатров. Когда же начали бить со всех сторон по крепости, то подавили сильную стрельбу со стен, то есть не дали им стрелять из больших пушек по войску христианскому, только гаковничную и ручничную стрельбу не смогли подавить, и ею они большой урон наносили войску христианскому в людях и в конях.
К тому же тогда еще и иную хитрость выдумал царь казанский против нас.
- Какую же? Умоляю, поведай мне.
- Поистине, таковую. Но слушай внимательно, изнеженный воин!
А был у него такой уговор со своими, с тем войском, что оставил он вне города, в лесах. Уговорился он с ними про некий знак, а на их языке ясак. Как вынесут на высокую башню, или иногда в крепости на самое высокое место, знамя их, самое главное у басурманов, и начнут им размахивать, тогда, говорю, - позже удалось нам об этом узнать - ударят басурманы со всех сторон из лесов очень грозно и стремительно на расположение полков христианских. И из города во все ворота тотчас выбегают они на наши шанцы, и так крепко и храбро наваливаются, что и поверить трудно. А однажды вышли сами карачи с двором царским и с ними тысяч десять войска на те шанцы, где были пушки большие установлены, и такую сечу злую и жестокую басурманы христианам устроили, что уже всех наших далеко от пушек отогнали было, но, за помощью Божьей, подоспела шляхта Муромского повета, поскольку тут же поблизости станы их были (а между русскими те шляхтичи известны как очень храбрые и мужественные мужи, из стародавних родов русских), и тогда тотчас смяли карачей со всеми силами их, и те принуждены были им тыл показать, а они аж до ворот городских гнали и рубили их, и не так много порубили, сколько в воротах подавилось из-за тесноты; многих же и живыми поймали. В тот же час и у других ворот вылазка была, но там не так крепко бились.
И воистину, почти три недели каждый день такая беда случалась, так что не раз и пищу столь необходимую не давали нам принимать. Но так нам Бог помогал, что храбро, с помощью Божьей, сражались с ними, пешие с пешими, из города выходящими, конники же с конниками, из леса наезжающими; к тому же и пушки большие с железными ядрами разворачивали от города и стреляли по тем полкам басурманским, что вне города из лесов наезжали. А хуже всех было от их набегов тем христианским полкам, что стояли на Арском поле, а также и нам на Галицкой дороге от набегов луговых черемисов. А которое войско наше стояло под городом, за Булаком, на той же стороне Волги, где и царь наш стоял, те от внешних нашествий басурманских в покое пребывали; только из города частые вылазки отбивали, поскольку ближе всех под стенами города стояли при пушках. А кто бы поведал, какой нам урон в людях и в конях был, когда слуги наши добывали траву, выезжая на конях наших (хотя ротмистры и охраняли их с полками своими, но не могли везде уберечь из-за злохитрости басурманской и наглости, внезапности, стремительности их набегов), - воистину, и взявшись описывать, не описал бы по порядку, сколько бито их было и поранено.
Как увидел царь казанский, что уже изнемогает войско христианское, особенно же то, что близ стен городских, укрепившись шанцами, расположилось, и от частых вылазок, и от набегов их из лесов, и от скудости питания, поскольку очень дорого стала стоить всякая еда (войско, как уже говорил, из-за постоянной тревоги не могло и хлебом сухим наесться, а к тому же почти все ночи проводило без сна, охраняя пушки больше жизни и чести своей), когда же, как уже сказал, и царь их, и вне города бывшие басурманские воеводы, уразумели, что измучено войско наше, тогда еще сильнее и чаще стали извне налетать и из города на вылазки выходить. Царь же наш со всеми синклитами и стратилатами стал советоваться об этом, и решение наилучшее, благодати ради Божьей, принял: повелел разделить свое войско. Половину его под городом при пушках оставя, части немалой особу свою стеречь повелел, при шатрах своих быть, а тридцать тысяч конников выделил, разбив их на полки по чину рыцарскому и поставив над каждым полком по два, а иногда и по три стратилата, в богатырских делах испытанных. Также и пеших около пятнадцати тысяч выделил, стрельцов и казаков, разделив их на полки под командованием стратилатов. И поставил над всеми ними гетмана великого, князя Суздальского Александра, по прозванию Горбатый, мужа весьма разумного и достойного и в военных делах испытанного. И повелел выжидать, укрыв все войско христианское за горами, а когда выйдут басурманы из лесов, по обыкновению своему, тогда повелел сразиться с ними.
Поутру же, в третьем часу дня, вышли на большое поле, называемое Арским, из лесов полки басурманские и сначала ударили на ротмистров, что на страже полков стояли, а тем было приказано уклониться от боя и отступать аж до шанцев. Они же, думая, что от страха христиане побежали, погнались за ними. А когда заманили их уже в обоз, тогда начали у шанцев круги водить и гарцевать, поливая их стрелами как дождем. Те же стройными полками медленно двигались, конные и пешие - уже пожрать христиан хотели. Тогда вот, тогда, говорю, вылетел тотчас гетман с войском христианским, также многими рядами построенным, и с рвением ринулся в сражение. Увидев это, басурманы и рады были бы назад к лесу возвратиться, но уже не могли, поскольку далеко отъехали от него в поле. И вот, волей-неволей, пришлось им дать битву, и крепко сразились они с первыми полками. Когда же подоспел большой полк, а с ним был и сам гетман, также и пешие полки приблизились, обходя их со стороны леса, тогда сразу же в бегство ударились все полки их. Христианское же воинство гналось за ними, избивая их, так что на полутора милях трупов басурманских множество лежало, а к тому же около тысячи и живыми захватили. Вот такую, за Божьей помощью, тогда пресветлую победу христиане над басурманами одержали.
Когда же привели тех пленных связанными к царю нашему, тогда повелел он, за шанцы выведя, привязать их к столбам, чтобы своих, в городе засевших, молили и упрашивали сдать город Казань царю христианскому. То же и наши, выезжая, предлагали им, обещая жизнь и свободу от царя нашего, как тем, связанным, так и засевшим в городе. Они же, эти слова выслушав молча, тотчас начали стрелять со стен городских, не столько по нашим, сколько по своим, говоря при этом: "Лучше увидим вас мертвыми от рук наших, басурманских, чем порубят вас гяуры необрезанные!" И иные слова бранные отрыгали с яростью многою, так что все мы дивились, глядя на это.
А после этого, дня через три, повелел царь наш идти тому князю Александру Суздальскому с тем же войском походом на засеку, поскольку басурманы соорудили стену на горе одной между большими болотами, мили за две от города, и там после разгрома того множество их собралось, и задумали они оттуда, как бы из некоей крепости выезжая, снова наносить удары по войску христианскому. И еще к тому прежденазванному гетману придан был другой гетман, а на их языке - великий воевода, с полками его, по имени князь Семен Микулинский из рода великих княжат Тверских, муж очень храбрый и в богатырских делах искусный. И дано им было повеление такое: если Бог им поможет ту стену проломить, то пусть идут всем войском аж до Арского города, который лежит от Казани в двенадцати милях больших. Когда же пришли они к той стене, то уперлись басурманы и начали обороняться крепко, так что почти два часа бились. Потом, за Божьей помощью, одолели их наши, как пушечной стрельбой, так и ручничною, и побежали басурманы: наши же погнали их. Когда же перевалило все войско большое за ту стену, то оттуда к царю с вестью послали. И там наше воинство ночь провело и обрело в шатрах и станах басурманских немало богатств. А дня через два пришли наши к тому прежденазванному городу Арскому и нашли его покинутым жителями, со страху бежали из него все за самые дальние леса. И опустошало войско наше землю ту в течение десяти дней, поскольку в земле той поля большие и весьма преизобильные и урожайные на всякие плоды. Также и дворы княжат их и вельмож очень красивы и, воистину, удивления достойны, и сел много; хлеба же всякого такое там множество, воистину, и поверить трудно: подобно множеству звезд небесных, также и стад скота различного бесчисленное множество, и богатств драгоценных, особенно мехов различных зверей, в той земле обитающих. А водятся там куницы драгоценные, и белки, и прочие звери, которые и для шитья одежды, и для еды пригодны; а немногим далее соболей добывают множество, также и меда: не знаю такой страны под солнцем, где бы всего этого больше было. А через десять дней с бесчисленными богатствами и с множеством пленных басурманских жен и детей возвратились они к нам благополучно, к тому же и своих многих, издавна захваченных, от басурманов освободили, от многолетнего рабства. И была тогда в воинстве христианском великая радость, и благодарение к Богу воспевали. И так стала дешева в войске нашем всякая живность, что корову покупали за десять денег московских, а вола большого за десять аспр*.
_______________
* А с п р а - серебряная монета.
Вскоре после возвращения того войска, дня через четыре, собралось черемисов луговых немало, и ударили они на наши станы задние на Галицкой дороге, и немало табунов коней наших отгромили. Мы же тотчас послали в погоню за ними трех ротмистров, а вслед за ними другие легкие полки для устройства засады; и нагнали они их в трех или четырех милях - одних побили, а других живыми взяли.
А если бы писал по порядку, что там под городом каждый день делалось, то целая книга вышла бы. Но вкратце вот о чем следует упомянуть - как они на войско христианское чары насылали и большие дожди наводили. Началось это вскоре после окружения города: едва солнце начнет подниматься, выходят на стены, так что все мы их видели, или престарелые мужи их, или бабы и начинают выкрикивать сатанинские слова, размахивая одеждами своими на войско наше и вертясь неблагочинно. И тогда тотчас поднимется ветер и собираются облака, хотя бы день и как совершенно ясный начинался, и хлынет такой дождь, что сухие места в болото превратятся и влагой наполнятся. И все это было только над войском, а по сторонам - нет, точно воздух здесь другой по своей природе. Глядя на это, мы тотчас стали советовать царю послать в Москву за древом спасенным, вделанным в крест, который всегда при царском венце лежит. И исполнено было, за Божьей помощью, очень скоро: водою до Новгорода Нижнего добрались за три или четыре дня на вятских, очень быстро плавающих корабликах, а от Новгорода аж до Москвы быстроходными подставами. Когда же привезен был честный крест, а в него частичка вделана от распятия Спасителя, на котором Господь наш Иисус Христос плотью страдал за людей, тогда пресвитеры собором, с церемониями христианскими, шествие устроили и по обычаю церковному освятили им воды, и, силою животворящего креста, сразу же с того часа исчезли бесследно чары те поганские.
И в то же время, благодаря подкопу, воды их лишили, а было это за две или три недели до взятия. Был подкоп подведен под башню большую и под тайники, откуда они для всего города воду брали, и пороха было подставлено бочек двадцать больших - так башню и взорвали. А к тому же и наши башню необычно большую и высокую за две недели сработали втайне, в полумиле от города. И за одну ночь была она возле рва городского поставлена, и внесли на нее десять пушек и пятьдесят гаковниц. И очень большой урон в городе и в крепости каждый день причиняли с нее, так что до взятия города побито было с той башни люда басурманского военного, кроме женщин и детей, около десяти тысяч со всех сторон, и из пушек, и при вылазках их. А как она строилась, и каким образом, и как иные различные стенобитные хитрости делались, о том умолчу для краткости этой истории, поскольку пространно в летописной русской книге это описано. Только о взятии города немного вспомним, то, что сможем вспомнить, и вкратце опишем. Бог тогда не только разум и дух храбрости даровал, но и явления некоторые достойным и чистым совестью мужам. В ночных видениях объявил он о взятии города басурманского, воодушевляя на это воинство, для того, думаю, чтобы отомстить бесчисленное и многолетнее пролитие крови христианской и чтобы оставшихся еще там в живых избавить от многолетнего рабства.
Когда же истекло семь недель от начала осады города, было нам еще днем приказано ожидать утренней зари и восхода солнца и готовиться со всех сторон к штурму. И дано было такое повеление: когда взорвут стену порохом, что в подкопе (а был еще один подкоп сделан и заложено под городскую стену сорок восемь бочек пороха), тогда большая половина войска пешего должна на штурм идти, а треть войска всего, или немного больше, на поле остаться, прежде всего для охраны царской особы. Мы же, как было приказано, заранее к этому изготовились, еще часа за два до зари. Я тогда послан был самые нижние ворота брать, в верхнем течении Казани-реки, и было со мною двенадцать тысяч войска. Ко всем же четырем сторонам также были посланы пресильные и храбрые мужи, некоторые со многими своими слугами. Царь же казанский и сенаторы его уведали об этом и так же к бою с нами изготовились, как и мы с ними.
Перед самым солнечным восходом, когда понемногу стало уже солнце показываться, взорвало подкоп, и по повелению царя войско христианское тотчас ударило со всех сторон по городу и крепости. Да свидетельствует каждый о себе; я же о том, что перед глазами тогда имел и что делал, поведаю истину вкратце. Разделил я войско мое двенадцатитысячное на отряды под началом стратилатов, и потекло оно к городским стенам и к той большой башне, что перед воротами стояла на горе. Пока еще были вдалеке от стен, ни одного выстрела ни из ручницы, ни стрелою по нам не было сделано. А когда уже вблизи были, тогда, первым делом, огонь по нам открыли со стен и башен, тогда стрелы так густо, подобно частоте дождя, полились на нас, тогда камней такое множество бесчисленное обрушилось, что и света белого не видать! Когда же с большими трудностями и бедами к самым стенам пробились, тогда воду кипящую начали на нас лить и целые бревна метать. Все же Бог помогал нам тем, что храбрость и силу и презрение к смерти даровал, и, воистину, с воодушевлением сердца и с радостью бились с басурманами за православное христианство: за полчаса, стреляя из луков и ручниц, сумели отбить их от бойниц. К тому же еще и пушки наши помогали нам, из-за шанцев стреляя по ним, поскольку они открыто уже стояли на башне той большой и на стенах города, не укрываясь как прежде, но крепко с нами лицом к лицу врукопашную бились. И тогда же могли бы мы их победить, но много нас на штурм пошло, да мало к стенам городским пришло: кто возвратился, а многие залегли, притворяясь убитыми и ранеными.
Но потом Бог помог нам! Первым брат мой родной на стену города взошел по лестнице и еще некоторые воины храбрые с ним, другие же рубились и кололись с басурманами и в окна той большой башни влезли, а из башни кинулись в большие городские ворота. Басурманы же тотчас тыл показали, стены городские оставив, побежали за высокую гору к царскому двору, поскольку был он сильно укреплен - среди палат и мечетей каменных стеной высокой обнесен. Мы же за ними к царскому двору бросились, хотя и отягощены были доспехами, а многие храбрые мужи на теле и раны уже имели, и совсем мало нас, сражающихся с ними, осталось. А войско наше, те, что остались снаружи, как увидели, что мы уже в городе, а татары со стен побежали, то все в город ринулись - и лежавшие, будто раненные, вскочили и те, что якобы сном смерти спали, воскресли. И со всех сторон не только эти, но и из станов, и кашевары, и те, что были у коней оставлены, и купцы, что с товарами приехали, - все сбежались в город, но не для боя с врагами, а за добычей многой, поскольку город тот, воистину, полон был драгоценных богатств: золотом, и серебром, и камнями драгоценными, и соболями был изобилен, и другими великими богатствами. Татары же с нашей стороны укрылись на царском дворе, а низинную часть города те, кто смог убежать, покинули. А с другой стороны, от Арского поля, там, где подкоп взорвало, царь казанский с придворными своими отступил до половины города и укрепился на Тезицком рву, а по-нашему - на Купеческом, крепко сражаясь с христианами. А города этого две части плоски и на горе стоят, а третья часть очень низинна, как в пропасти; поперек же от стены через полгорода Булак течет аж до низинной части, образуя ров немалый. Сам же город этот велик, немногим меньше Вильно.
И длилась эта описанная выше битва, помнится, уже часа четыре и даже больше - и стены со всех сторон штурмовали, и в городе сеча шла. И тут увидели басурманы, что христианского войска мало осталось - чуть ли не все за добычей кинулись: многие, говорят, по два и по три раза к станам отходили с добычей и снова возвращались, храбрые же воины беспрестанно сражались. Вот увидели басурманы, что утомлены уже воины храбрые, и, ударив на них, стали крепко налегать. Добытчики же те прежденазванные, когда увидели, что наши вынужденно отступают понемногу, отбиваясь от басурманов, в такое тотчас бегство ударились, что многие и в ворота не попали, а вместе с добычей со стены бросались, а некоторые, и добычу побросав, только вопили: секут, секут! Но, за благодатью Божьей, храбрые сердцем не дрогнули. Также и нам, с нашей стороны, очень тяжко было от напора басурманов - за то время, как ворвались в город и вышли из него, в моем полку девяносто восемь храбрых мужей было убито, не считая раненых. Однако, благодати ради Божьей, устояли с нашей стороны против них недвижимо. С другой же, прежденазванной стороны немного отступили, как уже говорил, из-за большой силы натиска их. И подали о себе весть царю нашему и всем советникам, возле него в то время бывшим. Да и сам он видел бегство из города тех прежденазванных беглецов, и не только сильно в лице изменился, но и сердце его дрогнуло, поскольку решил он, что уже войско христианское басурманы из города изгнали. Увидели это мудрые и искусные синклиты его и повелели хоругвь великую христианскую возле городских ворот, называемых Царскими, воздвигнуть, и самого царя, хотел он того или не хотел, за узду коня его взяв, возле знамени поставили. А некоторые из синклитов этих были мужами в возрасте отцов наших, состарившимися в добродетелях и во всяческих делах ратных. Половине же большого полка царского, в котором было более двадцати тысяч отборных воинов, тотчас приказано было сойти с коней, то же самое не только детям своим и родственникам повелели, но и самих их половина сошла с коней, и двинулись они в город на помощь тем утомленным воинам.
Когда пришло в город внезапно так много воинства свежего, в пресветлые доспехи облаченного, тотчас царь казанский со своим воинством начал отступать назад, упорно при этом отбиваясь. Наши же неотступно и напористо их преследовали, сражаясь с ними на саблях. Когда же прогнали их аж до мечетей, что близ царского двора стоят, тогда вышли навстречу нашим абазы их, сеиды, муллы, а за ними - великий епископ их, а на их языке великий анарый, или эмир, по имени Кулшерифмулла, и сразились с нашими так ожесточенно, что все до единого перебиты были. А царь со всеми оставшимися затворился на дворе своем и начал обороняться так крепко, что бились еще часа полтора. Когда же увидел, что неоткуда уже ждать ему помощи себе, тогда приказал в сторону жен и детей своих в прекрасных и изукрашенных одеждах, числом около десяти тысяч, собрать и оставил их в одной стороне громадного прежденазванного двора царского, надеясь, что прельстится войско христианское красотой их и в живых оставит. Сами же татары с царем своим собрались в одном углу и порешили не даваться живыми в руки, только бы царя живым сохранить, и пошли от царского двора в низинную часть города к нижним воротам, где я возле царского двора против них стоял. И не осталось уже со мною и полутораста воинов, а их еще было около десяти тысяч. Однако, благодаря тесноте улицы, оборонялись мы от них, отходя и отбиваясь, крепко. Наше же войско главное с горы той сильно потеснило их, особенно задний конец татарского полка, рубя их и избивая. Тогда еле-еле, с большим трудом, за Божьей помощью, смогли выйти мы из городских ворот. Наши со стороны большой горы сильно налегали и теснили их, мы же по эту сторону стояли и, в воротах сражаясь, не пускали их из города (а на помощь нам уже два полка христианских подоспели). Они же, поневоле, из-за сильнейшего натиска с горы в такой тесноте оказались, что вровень с башней высокой, которая над воротами стояла, трупы их лежали, а средние и задние воины их принуждены были по людям своим отступать в город и на башню. Когда же возвели царя своего на башню, тогда принялись кричать, прося немного времени для переговоров; мы же, понемногу успокоившись, выслушали их прошение. Вот что тогда порешили они и сказали: "Пока, сказали, царство стояло и город главный, где престол царский был, до тех пор, не жалея жизни, сражались мы за царя и отечество. А ныне царя отдаем вам в целости - ведите его к своему царю. Мы же, оставшиеся, хотим выйти на широкое поле, испить с вами последнюю чашу". И отдали нам царя своего с одним карачем, что самым старшим у них был, и с двумя царскими молочными братьями. Царю их было имя басурманское Едигер, а князю тому - Зениеш. И, передав нам царя в целости, тотчас ударили по нам стрелами, а мы по ним. И не пошли на нас в ворота, но кинулись со стены прямо через Казань-реку, рассчитывая как раз против моего стана пробиться сквозь шанцы через те места, где шесть больших пушек стояло.
И тотчас по ним ударили изо всех тех пушек. Они же развернулись оттуда и пошли налево вниз подле Казани-реки, берегом, на расстояние трех выстрелов из лука к концу шанцев наших. Там остановились и начали облегчать себя - сбрасывать доспехи и разуваться, чтобы преодолеть реку, а оставалось их еще целый полк, тысяч шесть или немного меньше. Мы же видели все это, а кое-кто из нас сумел добыть себе коней в своих станах за рекой, и вот, вскочив на своих коней, устремились мы быстро против них и преградили путь, которым хотели они уйти, и застали их еще не переправившимися через реку. А собралось нас против них чуть больше двухсот всадников, поскольку уж очень быстро все это произошло, так что по эту сторону стен все то войско, которое осталось, при царе было, а чуть ли не все - уже в городе. Они же, перейдя реку (а на их счастье была она мелкой в том месте), стали ожидать нас на самом берегу, готовясь к сражению и вооружаясь в различные доспехи, чуть ли не у каждого в руках луки были и уже на тетивах стрелы приготовлены. И вот начали они понемногу от берега продвигаться, выдвинув сильный передовой отряд, а за ним остальные все вместе шли очень плотно и вытянувшись, если на глаз прикинуть, на два хороших выстрела из лука. Войска же христианского множество бесчисленное со стен городских, а также из палат царских видело все это, но помощи нам из-за большой высоты и крутизны горы никак не могло подать.
Дали мы отойти им немного от берега, так, что конец их еще из реки не вышел, и тогда ударили по ним, рассчитывая смешать их и строй полков их разорвать. Молю, да не посчитает меня кто безумным за то, что сам себя нахваливаю! Правду, воистину, говорю, дух храбрости от Бога дарован мне, не скрою; к тому же и конь у меня очень быстрый и сильный был. Самым первым врезался я в полк тот басурманский. Помню, как в сечи три раза конь мой в них упирался, а на четвертый раз, сильно израненный, повалился посреди них вместе со мною, и что дальше было, из-за ран тяжелых не помню. Очнувшись уже потом, спустя немного времени, увидел я двух слуг моих, надо мной стоящих, плачущих и рыдающих как над мертвецом, и других двух воинов царских. Себя же увидел лежащим обнаженным и многими ранами покрытым, но живот был цел, поскольку доспех на мне был праотеческий, очень крепкий, ну а главное - так благоволила благодать Христа моего, который заповедал ангелам своим сохранять меня недостойного на всех путях моих. Потом уже, впоследствии, узнал я, что все те благородные мужи, что намеревались на них ударить, а их собралось тогда уже около трехсот, устремились было со мной вместе, но лишь скользнули по полку их, так и не сразившись с ними (или из-за того, что враги некоторых из них, вырвавшихся вперед, сильно поранили, подпустив поближе, или от страха перед толщью полка их), а возвратились вспять и начали сзади тот басурманский полк рубить, налетая и давя их. Передовой же отряд их прошел беспрепятственно через широкий луг к большому болоту, куда проехать на коне было уже невозможно, а за тем болотом начинался уже бескрайний лес.
Тогда же, рассказывают, подоспел и он, прежденазванный брат мой, тот, кто первым на стену городскую взошел, и еще будто бы посреди луга застал их и в самый передовой отряд стремительно, отпустив все поводья у коня, врезался так мужественно, так храбро, что поверить трудно, но, однако, все свидетельствуют, что два раза проехал он сквозь них, разворачивая коня и рубая врагов. Когда же в третий раз врезался он в них, то присоединился к нему некий благородный воин, и, помогая ему, вместе с ним стал бить басурманов. В городе же все удивлялись, глядя на это, а те, которые не знали о пленении царя, думали, что это сам царь казанский среди них ездит. И так его поранили, что по пяти стрел в ногах его торчало, не считая других ран; но живот цел остался, Божьей благодатью, поскольку доспех очень крепкий на нем был. И было у него такое мужественное сердце, что когда уже конь под ним так изранен был, что с места двинуться не мог, то он себе другого коня нашел, взял его у одного дворянина царского брата с его позволения, и, забыв, а точнее и не думая, о своих жесточайших ранах, вскочил на него и догнал снова полк басурманский, и рубил его с другими воинами аж до самого болота. Воистину, такой вот был у меня брат храбрый, мужественный и добронравный и к тому же весьма разумный, так что во всем войске христианском не нашлось бы храбрее и лучше, чем он, а если бы и нашелся кто, Господи Боже, то такой же был бы! Я же очень его любил, воистину, готов был за него душу свою положить и ценой жизни своей здоровье ему возвратить, поскольку умер он чуть позже, на следующий год, от тех жестоких ран.
На этом кончаю краткое описание взятия Казани, великого города басурманского.
А на третий день после той преславной победы царь наш, вместо благодарности воеводам и всему воинству своему, отрыгнул нечто неблагодарное, на одного мужа разгневался и такое слово изрек: "Ныне, сказал, защитил меня Бог от вас!" Как бы говоря этим: "Не мог я вас мучить, пока Казань была не побеждена, поскольку нужны вы мне были всячески; а теперь ничто уже не мешает мне злобу и жестокость свою вам показать". О слово сатанинское, объявляющее несказанно злую долю человеческому роду! О продолжение и умножение кровопийства отцовского! Следовало нам, христианам, от всего сердца человеческого, между благодарственными молитвами к Богу всемогущему, сказать таковое слово: "Благодарю тебя, Господи, что защитил ныне нас от врагов наших!" Но использовал сатана человеческий скверный язык как орудие и поклялся губить роды христианские со своим сообщником, как бы отмщая христианскому воинству за то, что воинов его, скверных измаильтян, мужеством храбрости своей с Божьей помощью победили они.
Устроил царь совет о судьбе новоприсоединенного города, и советовали ему все мудрые и разумные, чтобы остался он тут на всю зиму, аж до весны, со своим воинством (поскольку запасов всяких было множество из Русской земли на галерах доставлено, также и в той земле бесчисленное было богатство всяких припасов), и до конца разгромил бы воинство басурманское, и царство то себе покорил бы, и усмирил землю навеки. Ведь кроме татар в том царстве еще пять особых народов: мордовский, чувашский, черемисский, вотяки, или арский, и пятый - башкирский. А живут те башкиры в лесах, в верхнем течении великой реки Камы, что впадает в Волгу в двенадцати милях ниже Казани. Он же совета мудрых воевод своих не послушал, а послушал совета шуринов своих, которые шептали ему в уши (к тому же и других ласкателей направили к нему с попами), чтобы поспешал он к царице своей, к сестре их.
Он же, простояв там неделю и оставив в городе часть войска и пушек, сколько может потребоваться, сел на суда и поехал к Новгороду Нижнему, который является окраинным русским большим городом и лежит от Казани в шестидесяти милях. А коней наших всех послал не той хорошей дорогой, которой сам шел к Казани, но вдоль Волги по труднопроходимым тропам, через большие горы проложенным, на которых чувашский народ обитает, и от того погубил у всего воинства своего тогда коней: у кого было сто или двести коней, едва три или два дошло. Вот он первый плод совета человекоугодников! Когда же приехал в Новгород Нижний, то пребывал там три дня и распустил по домам все воинство, сам же промчался на подставах сто миль до главного города своего Москвы, поскольку родился у него тогда сын Дмитрий, которого (впереди я вкратце об этом расскажу) он из-за своего безумия погубил. А через два или три месяца после возвращения в Москву заболел он таким тяжким огненным недугом, что никто уже не надеялся, что выживет. Но, немалое время спустя, начал он понемногу поправляться.
Вскоре после болезни той, когда уже выздоровел, замыслил он и дал обет поехать за сто миль от Москвы в некий монастырь, называемый Кириллов. И на третьей или четвертой неделе после великого дня Воскресения Христова выехал он сперва в монастырь Троицы живоначальной, называемый Сергиев, что лежит от Москвы в двенадцати милях на большой дороге, которая идет к Студеному морю. А поехал он в столь дальний путь не один, но с царицею своею и с новорожденным младенцем. И пробыл он в Сергиеве монастыре около трех дней, дав себе отдых, поскольку еще не до конца поправился.
А в том монастыре обитал тогда Максим преподобный, монах святой горы Афонской, из Ватопедского монастыря. Грек родом, муж очень мудрый, и не только в риторском искусстве изощренный, но и философ искусный. Пребывал он уже в годах достойной старости и терпением исповедническим украшен был от Бога - много претерпел он от отца его: многолетнее заточение в прегорчайших темницах в тяжких и многолетних оковах и другого рода муки изведал он безвинно из-за зависти Даниила митрополита, прегордого и лютого, и от лукавых монахов, называемых иосифлянами. А он его из заточения освободил по совету некоторых синклитов своих, поведавших о том, что совсем неповинно страдает такой блаженный муж. И вот этот самый монах Максим начал убеждать его, чтобы не ехал он в столь дальний путь, особенно же с женой и с новорожденным младенцем.
"Хотя, - говорил он, - и поклялся ты ехать туда, чтобы упросить святого Кирилла помолиться Богу, однако обеты такие не в согласии с разумом. И вот почему: когда завоевывал столь прегордое и сильное басурманское царство, тогда и воинства христианского храброго, того, что сражалось стойко за Бога и православие, немало там от рук поганых пало, а тех убитых жены и дети осиротели, а матери лишились детей своих, и все они в слезах многих и в скорби пребывают. Так насколько же лучше, - говорил он, - тебе тех пожаловать и пристроить, утешить их в бедах и скорби, собрав в своем царственнейшем городе, нежели такие обещания неразумные исполнять. А Бог, - говорил он, - везде присутствует, все наполняет и все видит недреманным оком своим, как сказал пророк: он не задремлет, не уснет, охраняя Израиль; а другой пророк говорил: очи у него в семь раз солнца светлее. Так что не только святого Кирилла дух, но и написанные на небесах всех древнейших праведников духи, которые предстоят ныне у престола Господня, а богатые все в аду, и с высоты своей очами духовными все видят и молятся Христу за всех людей, на земном кругу обитающих, особенно же за кающихся в грехах и по доброй воле, беззакония свои отвергая, обращающихся к Богу. Ведь Бог и святые его не за место моления нам внимают, но за добрую волю нашу и за самовластие. И если, - говорил он, - послушаешься меня, то здоров будешь и многолетен, с женою и ребенком". И иными словами многими, воистину слаще меда, каплющими от уст его преподобных, наставлял его.
Он же - гордый человек - заупрямился: только ехать да ехать, твердил, к святому Кириллу; к тому же льстили ему и подогревали его монахи, любящие лишь богатство и все мирское, - расхваливали они решение царское, как богоугодный обет. А те монахи корыстолюбивые не заботятся о богоугодном и, как велит разум духовный, не советуют, что должны были бы делать более нежели в мире живущие люди, но всячески и настойчиво стараются угадать, что угодно царю и властям, другими словами, только и думают о том, как бы выманить имения к монастырям или богатство многое, и жить в сладострастиях скверных, подобно свиньям питаясь и, можно было бы сказать, в грязи валяясь. О прочем же умолчу, чтобы не сказать чего-либо еще более горького и скверного, а к тому, о чем прежде речь шла, возвращусь и расскажу о том добром совете. Когда увидел преподобный Максим, что не принял царь его совета и в путь бесполезный готов устремиться, то, исполнясь духа пророческого, начал предвещать ему: "Если, сказал, не послушаешь меня, богоугодное советующего тебе, и забудешь кровь тех мучеников, погибших от рук поганых за правоверие, и отвернешься от слез сирот тех и вдов и поедешь из упрямства, то знай, что сын твой умрет и не возвратится оттуда живым. Если же послушаешься и возвратишься, то здоровы будете, как сам ты, так и сын твой". И повелел передать ему эти слова нам четверым: во-первых, исповеднику его пресвитеру Андрею Протопопову, во-вторых, Иоанну, князю Мстиславскому, в-третьих, Алексею Адашеву, постельничему его, а в-четвертых - мне. И те слова, что услышали от святого, пересказали мы ему полностью. Он же не принял их во внимание и поехал оттуда до города, именуемого Дмитров, а оттуда до монастыря одного, называемого Песношским, что лежит на реке Яхроме, где были у него и суда приготовлены к плаванию.
Здесь же, смотри внимательно, что враг наш непримиримый, дьявол, замышляет и к чему человека окаянного приводит и на что подстрекает, выдавая за благочестие ложный, противоречащий разуму обет Богу. Как бы стрелой по цели, выстрелил он царем до того монастыря, в котором епископ, уже состарившийся, в преклонных годах, пребывал. А прежде был он одним из лукавых монахов иосифлянских и близким сподручником отца его, и вместе с прегордым и проклятым Даниилом митрополитом прежденазванных тех мужей многими наветами оклеветал и жестокое гонение на них воздвигнул. Тот митрополит и Сильвана преподобного, ученика Максима, в обеих философиях, внешней и внутренней, искусного мужа, в своем епископском дворце в короткое время злою смертью уморил. Вскоре же после смерти князя великого Василия, как митрополита московского, так и того коломенского епископа, не только по совету всех синклитов, но и по воле всего народа согнали с престолов их, поскольку все знали об их преступлениях.
Что же тогда произошло? А вот что, воистину - приходит царь к тому старцу в келью, и, зная, что тот отцу его был единомышленником, и во всем ему угождал, и был послушен, вопрошает его: "Что нужно, чтобы счастливо царствовать и чтобы знатных и могущественных вельмож в воле своей держать?" И следовало так ответить ему: "Сам царь должен быть головой и любить мудрых советников своих, как свои члены", и иными многими словами из священных писаний ему следовало доказывать это и наставлять царя христианского, как и подобает бывшему епископу, к тому же состарившемуся уже, в преклонных годах пребывающему. А что же он сказал? Тотчас начал шептать ему на ухо, с издавна привычной для него злобой, как и отцу его когда-то ложные наветы шептал, и такие слова изрек: "Если хочешь самодержцем быть, не держи возле себя ни единого советника более мудрого, чем ты, поскольку сам ты - всех лучше. Тогда будешь прочно сидеть на престоле своем и всех будешь держать в руках своих. А если более мудрых, чем ты, будешь держать возле себя, то поневоле будешь послушен им". И такой вот выстроил силлогизм сатанинский. Царь же тотчас руку его поцеловал и сказал: "О, если бы и отец мой был бы жив, то и он такого полезного совета не смог бы мне дать!"
Царь же, хоть и удостоен царского величия, но в чем дарований от Бога не получил, должен искать доброго и полезного совета не только от советников, но и от простых людей, поскольку дар духа дается не по богатству внешнему и по силе царства, но по правости душевной. Ведь смотрит Бог не на могущество и гордость, но на правость сердечную, и дает дары тем, кто воспринимает их доброй волей своей. Ты же все это забыл. Отрыгнул вместо благоухания смрад! И вот еще что забыл или не знаешь, что все бессловесные в своих поступках душевной природой бывают движимы, а, точнее, принуждаются ею, и чувствами руководятся, а люди - не только существа из плоти, но и бестелесные силы, то есть святые ангелы, а поэтому советом и разумом управляются, как Дионисий Ареопагит и другой великий учитель пишут об этом. Вот бы тебе об учениях тех древних блаженных мужей поведать ему! К тому же и о том следовало немного вспомнить, что еще и сейчас всеми там из уст в уста передается, то есть про деда того царя, князя великого Иоанна, столь широко границы свои раздвинувшего, и, что еще удивительней, великого царя ордынского, у которого в неволе был, изгнал он и царство его разорил. А достиг этого не из-за кровопийства своего и любимого им грабительства, ни в коем случае, но, воистину, из-за частых советов с мудрыми и мужественными синклитами его - ведь, говорят, очень любил он советоваться и ничего не начинал без глубочайшего и обстоятельного обсуждения. Ты же против всех их, не только тех древних прежденазванных великих святых, но и против недавнего того славного государя вашего выступил - ведь все они в один голос провозглашают: любящий совет любит душу свою; а ты говоришь: "Не держи советников более мудрых, чем ты!"
О сын дьявола! Зачем человеческой природе, кратко говоря, жилы пресек и, всю крепость души его разрушить и похитить желая, такую искру безбожную в сердце царя христианского всеял, что от нее во всей Святорусской земле пожар лютости возгорелся? А чтобы поведать о нем, и слова, думаю, не нужны! Ведь на деле такая прелютейшая злость родилась, какой никогда в нашем народе не бывало. А произошла беда эта от тебя, но впереди еще о плодах твоих прелютых дел вкратце будет рассказано. Воистину, в имени твоем и дело твое названо: ведь имя твое - Топорков, ты же не топорком, то есть маленькой секиркою, но, воистину, большой и широкой, настоящей секирой благородных и славных мужей по великой Руси порубал. К тому же и бесчисленное множество, подобное большому воинству, простых людей царь, который прежде в добром покаянии пребывал, но от тебя, Вассиана Топоркова, будучи прелютостью наквашен, всех тех прежденазванных различными смертями погубил. Но об этом оставим и к тому, о чем прежде речь шла, возвратимся.
Царь христианский, напившись от православного епископа такого смертоносного яда, поплыл своим путем, Яхромою-рекою аж до Волги. Волгою же плыл несколько десятков миль до большой реки Шексны, а Шексною вверх, до озера большого Белого, на котором город и крепость стоят. И вот, не доезжая монастыря Кириллова, когда еще по Шексне-реке плыл, сын его, по пророчеству святого, погиб. Такова первая радость по молитвам того прежденазванного епископа! И такова плата за обеты, противоречащие разуму, а потому не богоугодные! А оттуда приехал он к тому Кириллову монастырю в печали большой и тоске и возвратился с пустыми руками, но со многою скорбью в Москву.
К тому же и вот о чем стоит вкратце вспомнить: о том, что произошло, когда впервые отверг он добрый совет. Еще в Казани это было, советовали ему синклиты не уходить оттуда, пока до конца не искоренит в земле той басурманских властителей, как прежде я об этом писал. Что же, чтобы смирить гордыню его, допускает Бог? Ополчились против него оставшиеся князья казанские вместе с прежденазванными прочими народами поганскими и стали воевать много, не только на город Казань нападали, выходя из бескрайних лесов, но и на земли муромскую и нижегородскую совершали набеги и разоряли их. И продолжалось это беспрестанно в течение шести лет после взятия города Казани, так что построенные нами в той земле крепости, а некоторые и в Русской земле в осаде были от них. Тогда же сошлись они в битве с гетманом его, мужем знатным, имя же его было - Борис Морозов, по прозванию - Салтыков. И пали полки христианские от поганых, и сам гетман был захвачен. Держали они его в плену около двух лет, а потом убили, не захотев ни выкупа принять, ни обменять его на своих. А за те шесть лет много битв было с ними и стычек, и погибло за то время такое множество войска христианского, воюя и сражаясь с ними беспрестанно, что и поверить трудно.