Кто же меня выдал полиции в монастыре? О, если мне доведется узнать об этом, он отправится на тот свет. И тут я сказал сам себе: "Не мели чепуху, Папийон. У тебя во Франции столько дела по части мести, так стоит ли затевать злодеяние против кого-либо здесь, в этой далекой и забытой Богом стране. Жизнь сама накажет доносчика, а если уж тебе действительно придется сюда возвратиться, то, конечно, не ради мести, а ради счастья Лали, и Сораймы, и детей, которые народятся от тебя. Если ты вернешься, то только ради них да индейцев гуахира, оказавших тебе честь, приняв в свое племя, и относившихся к тебе как к соплеменнику. Меня все еще несет вниз по сточной канаве, но даже здесь, в подтопляемом морем подземелье, я помышляю о побеге и, нравится это кому-то или нет, бегу и бегу к свободе. Это невозможно отрицать".
Мне принесли бумагу, карандаш и две пачки сигарет. Прошло три дня, как я здесь. Вернее, три ночи, ибо внизу ночь круглые сутки. Зажег сигарету. Как было не восхищаться чувством солидарности среди заключенных?! Колумбиец, передавший мне пакет, чертовски рисковал. Если его поймают, он наверняка сам окажется в этих клетках. Он знает об этом и соглашается помочь истязаемому в узилище. Он проявляет не только личное мужество и храбрость, но и благородство своей души. Прежним способом зажег бумагу и прочитал: "Папийон, мы знаем, что ты держишься молодцом. Браво! Дай знать о себе. У нас все в порядке. Приходила к тебе одна монахиня. Она говорит по-французски. Встретиться с нами ей не разрешили. Но один колумбиец успел ей передать, что ты в камере для смертников. Она сказала, что еще придет. Все. Привет от друзей".
Отвечать было нелегко. Но мне все же удалось написать: "Спасибо за все. Держусь. Напишите французскому консулу - как знать, где повезет. Не передавайте записки через других. Если поймают, будет лучше, если пострадает один. Не притрагивайтесь к кончикам стрел. Да здравствует побег!"
ПОБЕГ ИЗ САНТА-МАРТЫ
Из подземельной дыры меня выпустили на двадцать восьмой день, и это не без вмешательства бельгийского консула в Санта-Марте по имени Клаузен. Негр, которого звали Паласио, освободился из карцера через три недели после моего водворения туда. Он рассказал своей матери на свидании, что в карцере сидит бельгиец и попросил ее известить об этом бельгийское консульство. Такая идея пришла ему в голову однажды в воскресенье, когда он увидел, что бельгийский консул навестил узника-бельгийца.
Итак, в один прекрасный день меня доставили в кабинет начальника тюрьмы, встретившего меня словами:
- Ты француз, так почему же обращаешься к бельгийскому консулу?
В кресле сидел господин лет пятидесяти с "дипломатом" на коленях. Белая одежда; светлые, почти белые волосы; круглое, чисто выбритое, розовощекое лицо. Я сразу оценил ситуацию.
- Это вы говорите, что я француз. Я признаю, что я совершил побег из французской тюрьмы. Но я бельгиец.
- Вот видите,- умиленно заметил господин с лицом священника.
- Почему ты раньше не сказал об этом?
- Я полагал, что вам до этого нет никакого дела. Я не совершал никаких преступлений на вашей территории, а то, что бежал,- так это естественное желание каждого заключенного.
- Хорошо. Ты пойдешь к своим приятелям. Но, сеньор консул, я вас предупреждаю, что при первой же попытке к бегству я снова засажу его туда, откуда он явился. Отведите его к парикмахеру, а потом в камеру к дружкам.
- Благодарю вас, месье консул,- сказал я по-французски.- Очень благодарен и простите за хлопоты.
- Боже всемогущий! Да, досталось вам в этой ужасной черной дыре. Скорее идите отсюда, пока этот скотина не передумал. Я вас навещу. До свидания.
Парикмахера на месте не оказалось, и меня провели прямо в камеру к друзьям. Должно быть, я страшно выглядел, поскольку они то и дело повторяли:
- Да ты ли это? Не может быть. Что с тобой сделали эти свиньи? Скажи что-нибудь, да говори же! Что с глазами? Ты ослеп? Почему все время моргаешь?
- Отвык от света. Для меня он слишком ярок. Глаза привыкли к темноте.
Я сел спиной к окнам и стал рассматривать стены камеры.
- Так лучше.
- От тебя несет гнилью. Невероятно - даже тело пахнет гнилью.
Я разделся, и они сложили мое барахло у двери. Руки, спина, ноги, бедра все тело было покрыто красными точками, словно от укусов домашних клопов; на самом деле это были следы от укусов малюсеньких крабов, приносимых в подземелье морскими приливами.
Я пришел в ужас: не требовалось никакого зеркала, чтобы понять, как я выглядел. Пять каторжников, повидавшие много на своем веку, замолчали, пораженные. Клузио позвал надзирателя и сказал ему, что если нет парикмахера, то во дворе, во всяком случае, есть вода. Последний ответил, что мы подождем и до прогулки.
Я вышел во двор в чем мать родила. Клузио принес чистую сменную одежду. С помощью Матюрета я мылся, намыливаясь хозяйственным мылом. Чем больше мылся, тем больше сходило грязи. Наконец после нескольких намыливании и ополаскиваний я почувствовал себя превосходно. Высох на солнце за пять минут. Надел чистое белье. Пришел парикмахер. Он собирался стричь под горшок. Я возразил:
- Сделай нормальную стрижку и побрей. Я заплачу.
- Сколько?
- Песо.
- Хорошо стриги, я дам два,- добавил Клузио.
Вымытый, выбритый, аккуратно подстриженный, в чистой одежде, я снова возвращался к жизни. Вокруг меня хлопотали друзья и все расспрашивали: "Как высоко подступала вода? А крысы? А сороконожки? А грязь? А крабы? А параши? Сколько вынесли трупов? Умирали естественной смертью или вешались? Бывало ли, что стражники убивали, сваливая на самоубийство?"
Вопросам не было конца. После такого длинного разговора я почувствовал страшную жажду. Во дворе разносчик-торговец продавал кофе. За три часа прогулки я выпил дюжину чашек кофе с сахаром. Мне он тогда показался лучшим в мире напитком. Подошел негр, сидевший в карцере напротив. Вполголоса он рассказал мне историю с матерью и бельгийским консулом. Я пожал ему руку. Он гордился, что с его подачи меня выпустили из карцера. Уходя, весь сияя от счастья, он сказал:
- Завтра поговорим. На сегодня хватит.
После карцера наша камера выглядела дворцом. У Клузио был гамак, который он купил на свои деньги. Он предложил мне поваляться в нем. Я лег поперек. Он удивился, а я объяснил ему, что он ложится вдоль, потому что не умеет пользоваться гамаком.
Едим, пьем, играем в шашки, пускаем в ход колоду испанских карт, разговариваем по-испански между собой, равно как с полицейскими и заключенными-колумбийцами, чтобы лучше научиться языку. За такими вот занятиями проходят наши дни и часть вечеров. Не очень-то хорошо ложиться спать в девять часов. Стоит только лечь, как все подробности побега от больницы в Сен-Лоране до Санта-Марты всплывают перед глазами, призывая к продолжению действия. Фильм не может оборваться на этом месте, он должен иметь продолжение. И он будет его иметь. Дайте только набраться сил, и поверьте, еще много новых эпизодов прибавится к рассказу. Я нашел свои стрелы и два листа коки. Один совсем сухой, а другой немного зеленый. Положил зеленый в рот и стал жевать. Остальные смотрели на меня с удивлением. Я объяснил, что из этих листьев приготавливают кокаин.
- Ты нас разыгрываешь.
- Попробуй.
- Да, действительно, язык и губы немеют.
- Их продают здесь?
- Не знаю. Как ты обходишься с деньгами, Клузио?
- Разменял их в Риоаче и теперь держу на виду у всех.
- А мои деньги у начальника тюрьмы,- сказал я.- Тридцать шесть золотых монет по сто песо. Каждая в размене на бумажные деньги стоит триста песо. На днях я собираюсь поднять этот вопрос.
- Почему бы не предложить ему сделку? Они все пройдохи.
- В этом что-то есть.
В воскресенье я разговаривал с бельгийским консулом и заключенным бельгийцем. Он сидел за надувательство американской банановой компании. Консул обещал, насколько это возможно, оказать нам содействие и взял под свою защиту. Консул заполнил официальный документ по специальной форме, где говорилось о моем рождении в Брюсселе в бельгийской семье. Я поведал ему историю с монахинями и жемчугом. Консул был протестантом и о местных священниках и монахинях не знал ровным счетом ничего. Он немного был знаком с епископом. В отношении монахинь он посоветовал помалкивать. Это очень опасно. За сутки до нашего отъезда в Барранкилью консула поставят в известность.
- Вот тогда вы можете заявить об этом в моем присутствии, ведь у вас есть свидетели, если я вас правильно понял?
- Да.
- Но сейчас не делайте никаких заявлений: он вас снова может упрятать в это проклятое подземелье или даже убить. Золотые монеты - целое состояние. Их обменный курс не триста песо, как вы думаете, а все пятьсот пятьдесят. Большая сумма. Не вводите дьявола в искушение. Жемчуг - это другое дело. Дайте мне время подумать.
Я предложил негру бежать со мной и спросил, как, по его мнению, это дело следует обтяпать. При одном только слове "побег" негр весь посерел.
- Послушай, парень, даже не помышляй. Не туда идешь. А если затея провалится, тебя ждет медленная мучительная смерть. Ты только понюхал, что это такое. Подожди следующего раза, скажем, в Барранкилье. А здесь - просто самоубийство. Ты хочешь умереть? Ну и давай, только тихо. Во всей Колумбии не отыщется другой такой черной дыры, как в СантаМарте. Зачем рисковать!
- Да, но здесь легче: стены невысокие.