На каторге "выкручиваться" означает добывать деньги. Лагерный повар, например, продает бифштексы из мяса, предназначенного заключенным. Получая на кухне тушу, он отрубает примерно половину и при разделке готовит из нее бифштексы, рагу и кости для бульона.
Часть мяса продается надзирателям через их жен, а часть раскупается каторжниками, располагающими деньгами. Разумеется, повар делится частью вырученных денег с надзирателем, ответственным за кухню. Первым делом повар со своим товаром направляется в спецгруппу, блок А, то есть в наш корпус.
Так что всяк выкручивается по-своему: повар продает мясо и жир; пекарь сдобу и длинные белые батоны, выпекаемые для служебного персонала; мясник со скотобойни тоже торгует мясом; санитар продает лекарство для инъекций; нарядчику платят за хорошее место или освобождение от тяжелой работы; садовник продает свежие овощи и фрукты; зэк - помощник из лаборатории медицинского анализа продает результаты анализов и может за деньги устроить справку о туберкулезе, проказе или воспалении тонкой кишки; специалисты по кражам из надворных построек надзирателей торгуют яйцами, домашней птицей, марсельским мылом; "мальчики по дому", торгующие вместе со своими хозяевами, несут все, что прикажете: масло, сгущенное молоко, сухое молоко, банки с тунцом и сардинами, сыр и, конечно, вино и крепкие напитки (у нас в "шалаше" всегда была бутылка вина, американские или английские сигареты), а те, кто имел разрешение на рыбную ловлю, торговали рыбой и крабами.
Но самая прибыльная и самая опасная "статья дохода" - держать игорный стол. Правилами запрещалось иметь в одном блоке на сто двадцать человек более трех или четырех держателей игорного стола. Тот, кто решается занять чужое место, представляется игрокам во время ночной партии следующим образом:
- Я хочу занять место держателя игорного стола.
Ему отвечают:
- Нет.
- Все говорят "нет"?
- Все.
- Тогда я называю такого-то и занимаю его место.
Названный понимает, о чем идет речь. Он встает из-за стола, выходит на середину комнаты, и двое дерутся на ножах. Кто победит, тот и берет игру в свои руки и получает пять процентов с каждого выигрыша.
Игра влечет за собой появление доходного сервиса. Один, к примеру, расстилает на полу одеяла; другой малый выдает напрокат небольшие табуретки тем, кто не может сидеть, скрестив ноги; третий продает игрокам
сигареты. Он расставляет на одеяле несколько коробок из-под сигар, а в них сигареты: французские, американские, английские. На каждой коробке свой ценник, игрок же, взявший сигарету, скрупулезно отсчитывает и кладет деньги в коробку. Был также человек, присматривающий за керосиновыми лампами, чтобы слишком не чадили. У всех игроков лампы-самоделки из банок из-под сгущенки: в верхней крышке дырка, в нее вставлен фитиль, с которого постоянно приходится снимать нагар. Для тех, кто не курит, припасены конфеты и пирожные. Их изготовление - самостоятельный интересный сервис. В каждом блоке один или два разносчика кофе. Они заваривают его по-арабски и, чтобы не остыл, держат всю ночь под двумя джутовыми мешками. Время от времени они прохаживаются по камере и предлагают кофе или горячий шоколад, накрытый для сохранения тепла матерчатой бабой.
И, наконец, товары совершенно другого вида, своего рода промысел. Некоторые специалисты обрабатывают черепашьи панцири, добываемые рыбаками. Один такой панцирь с тринадцатью пластинами может весить до двух килограммов. Мастера выделывают из них браслеты, серьги, ожерелья, портсигары, расчески, гребни и заколки для волос. Я видел даже чудесную белую черепаховую шкатулку для драгоценностей превосходной, как мне показалось, работы. Другие мастера режут по скорлупе кокосового ореха, украшают резьбой и орнаментом бычьи и коровьи рога, вырезают змеек из дерева твердой породы или эбонита. Третьи занимаются ремеслом краснодеревщика, изготавливая высококачественную мебель без единого гвоздика. Наиболее искусные работают с бронзой. Конечно же, есть и художники.
Бывает, что для выполнения какой-нибудь работы объединяются несколько талантливых мастеров. Например, рыбак поймал акулу. Он обрабатывает ее разинутую пасть, чистит и полирует зубы. Краснодеревец вырезает из гладкого дерева уменьшенную модель якоря, достаточно широкую в средней части, чтобы на ней можно было что-то нарисовать. Затем якорь вставляют в акулью пасть. После этого художник рисует картину и вешает ее над акулой. Обычно на картине изображаются острова Салю, окруженные морем. Чаще всего используется следующий сюжет: виднеется мыс острова Руаяль, пролив и остров Сен-Жозеф. Над голубым морем садящееся солнце разливается всеми красками. В центре лодка
с шестью каторжниками, обнаженными по пояс. Они стоят, держа весла вертикально вверх. На корме три стражника, вооруженные автоматами. На носу два человека опрокидывает гроб, из которого, зашитый в мешок из-под муки, выскальзывает труп каторжника. А вокруг в ожидании жертвы плавают акулы с широко открытыми челюстями. Внизу, справа, табличка с надписью: "Похороны на Руаяле" и дата.
Многие предметы промысла приобретаются надзирателями и украшают их дома. Наиболее ценные вещи покупаются заранее или делаются по заказу. Остальное распродается морякам с судов, заходящих на острова. Тор1уют лодочники - это их сфера деятельности. Находятся шутники, которые берут старую, помятую, побитую кружку, миску или ложку и делают на ней гравировку: "Эта кружка принадлежит Дрейфусу. Остров Дьявола". И дата. Для моряков-бретонцев на любом предмете неизменно пишут "Сезенек".
Этот нескончаемый круговорот бизнеса привлекал большие барыши на острова. Надзиратели были весьма заинтересованы в его процветании. Бизнес поглощал огромное количество каторжников, удерживая их в разветвленной сети занятости. Привыкая к новому образу жизни, они становились легко управляемыми.
Гомосексуализм признавался официально или был близок к признанию. Каждый, начиная с коменданта, знал, что такой-то является "женой" такого-то. Если одного отправляли на другой остров, то следом ехал и другой. Или обоих высылали вместе.
Из всей массы заключенных едва ли набиралось три человека на сотню желающих бежать с островов. Даже среди отбывавших пожизненное наказание. А как бежать? Единственный способ - добиться перевода на материк, в Сен-Лоран, Куру или Кайенну. Это проходило только с отбывающими ограниченный срок. С пожизненным сроком об этом нечего было и думать, разве что совершить убийство. Если это случалось, виновного как подследственного отправляли в Сен-Лоран и там судили. Но опять-таки, чтобы попасть в Сен-Лоран, надо сначала признаться в содеянном, что могло обернуться пятью годами одиночки, ибо кто же мог поручиться, что за три месяца пребывания в следственном изоляторе твои потуги совершить побег окончатся удачей.
Можно было также спекульнуть на своем здоровье. Скажем, признали тебя больным туберкулезом. Тогда тебя отправляют в Новый лагерь для чахоточных, что в восьмидесяти километрах от Сен-Лорана.
Могли помочь также проказа или хроническое воспаление тонкого кишечника с подозрением на дизентерию. Достать справку - легче легкого, но при этом ты рискуешь очутиться в специальном изоляторе с перспективой провести ближайшие два года бок о бок с настоящими больными и подхватить болезнь, которую сам же и выбрал. От желания сойти за прокаженного до самой проказы только один шаг. Можно также заявиться в изолятор со здоровыми легкими, работающими, как пара первоклассных мехов, и выйти со скоротечной чахоткой. Зачастую так и бывает. Что касается дизентерии, то избежать инфекции еще труднее.
Итак, я живу в блоке А, а вместе со мной еще сто двадцать человек. Надо еще научиться жить в этом обществе, где очень скоро распознают, кто есть кто. Прежде всего каждый должен знать, что тобой нельзя помыкать. Не дай Бог струсить - только твердая линия поведения может обеспечить тебе уважение, и здесь все имеет значение: как ты держишься с надзирателями, соглашаешься ли выполнять определенные виды работ, отказываешься или нет от изнурительной поденщины. Ни в коем случае нельзя признавать над собой власть тюремщиков-арабов, повиноваться им, даже тогда, когда это может навлечь на тебя гнев надзирателя. Если ты проиграл целую ночь в карты, не следует вставать на утреннюю перекличку. Дежурный или старший по бараку отвечает в таком случае: "Болен, в постели". В другие два барака иногда заглядывают надзиратели и выгоняют так называемого больного на перекличку. В наш барак никто не заходит, здесь живут крутые ребята. А что у нас делать и искать? Все уже сделано и сказано. Все и так ясно. Живем мы тихо и спокойно.
Мой друг Гранде, приятель по "шалашу", родом из Марселя. Ему тридцать пять. Длинный и тощий, как жердь, но не обделен силой. Нам приходилось встречаться с ним и в Тулоне, и в Марселе, и в Париже. В общем, дружили еще во Франции. Зарекомендовал себя опытным специалистом по взлому сейфов. От природы добродушен, но иногда на него находит, и тогда он становится страшно опасным.
Сегодня я остался почти один в этом громадном зале. Дежурный по блоку подметает и спрыскивает водой цементный пол. Один человек сидит в углу и, зажав
в левом глазу лупу в деревянной оправе, занимается починкой часов. С полки над изголовьем его гамака свисает до тридцати часов. На вид ему не более тридцати, а волосы совершенно седые. Подхожу и начинаю наблюдать за работой, затем пытаюсь вступить в разговор. Малый даже не поднимает головы, продолжая работать молча. В некотором раздражении я удаляюсь и выхожу во двор. Направляюсь к умывальникам. Там застаю Тити Белота с новенькой колодой карт в руках. Он быстро тасует карты. Пальцы неуловимым движением перебирают тридцать две карты. Не прекращая демонстрировать ловкость рук, он говорит мне:
- Ну как, старина? Порядок? Прижился на Руаяле?
- Вполне. Но сегодня мне такая жизнь осточертела. Надо чем-то заняться, а то нетрудно и свихнуться. Хотел сейчас поболтать с одним малым, часовщиком, но он даже не соизволил ответить.
- Что ты говоришь, Папи? Так, значит, малому наплевать на весь мир? Значит, у него на уме только часы, все прочее побоку? Все верно. После того, что с ним случилось, попробуй не замкнуться в себе! У него на это есть право. Представь себе, этот молодой парень - его вполне можно назвать молодым, поскольку ему еще нет и тридцати,- год назад был приговорен к смертной казни за так называемое изнасилование жены надзирателя. Сам понимаешь, насилием там и не пахло. Он давно уже голубил свою хозяйку, законную супругу одного старшего надзирателя-бретонца. Что делать, если работаешь "мальчиком по дому"? Бывало, бретонец только уйдет на дневное дежурство, а часовщик уже топчет его курочку. Только допустили они одну маленькую ошибочку. Птичка уж на что ленива, а сама вдруг стала стирать и гладить белье. Как говорят, услуга за услугу. Однако подобный оборот событий чем-то не устроил рогоносца. Сначала он удивился, потом стал сомневаться, наконец заподозрил неладное. Но где доказательства, что у него действительно выросли рога? И вот он придумал план, как их застать тепленькими, да заодно и прибить обоих. Однако баба тоже оказалась смекалистой. Однажды он заступил на дежурство, но через два часа оставил службу и отправился домой. Да прихватил с собой еще одного надзирателя под предлогом, что ему из деревни прислали ветчины и он хочет его угостить. Бесшумно прошли калитку, но едва вошли в дом, как заорал попугай: "Хозяин пришел!
Хозяин пришел!" Попка всегда так встречал его. И тут же раздался женский крик: "На помощь! Насилуют!" Оба багра входят в спальню в тот момент, когда краля уже вырвалась из объятий каторжника, а сам он, захваченный врасплох, выпрыгивает в окно. Рогоносец открыл пальбу и попал бедолаге в плечо. Тот упал, а в это же время находчивая дамочка царапает себе сиськи, щеки и в клочья рвет пеньюар. Бретонец не успокаивается и готов уже добить часовщика, но его приятель успевает вовремя разоружить его. Другой-то багор, должен тебе сказать, был корсиканец и сразу сообразил, в какое дело его втравливает старший по званию. Он понял, что вся эта история - чистая стряпня и насилия в ней ничуть не больше, чем сливочного масла в заднице. Но корсиканец не мог прямо об этом сказать бретонцу, а сделал вид, что во все поверил. Часовщика приговорили к смерти. Так что, старина, ничего тут необычного нет. Но сама история имела интересное продолжение.
Здесь, на Руаяле, есть специальный блок, где приговор приводится в исполнение. Там стоит гильотина. Она в отличном состоянии, разобрана на части, все они аккуратно разложены и хранятся в отдельном месте. А на дворе отведен участок, где уложены по уровнемеру пять мощных железобетонных плит, сцементированных между собой. На этих плитах, как на платформе, и воздвигается гильотина. Раз в неделю палач и двое помощников из каторжников устанавливают ее полностью, монтируя все механизмы, нож и все прочее. Затем перерубают два ствола бананового дерева. Таким вот образом и проверяется ее рабочее состояние.
Итак, часовщик-савояр сидел в камере для смертников. С ним сидели еще четверо приговоренных к смертной казни - трое арабов и один сицилиец. Все пятеро ожидали ответа на прошения о помиловании, поданные их надзирателями, выполнявшими роль защитников.
Однажды рано утром установили гильотину. Дверь камеры, где сидел часовщик, резко открылась, и на пария набросились палачи. Они спутали ему ноги веревкой, сделав как бы кандальную восьмерку, затем пропустили эту же веревку к кистям рук, которые тоже спутали восьмеркой. Воротник рубашки отрезали ножницами, после чего он прошел маленькими шажками в предрассветных сумерках метров двадцать до известного снаряда. Надо тебе сказать. Папиной, что, когда ты подходишь к гильотине, то почти целуешься с вертикаль но установленной доской, к которой тебя пристегивают ремнями, висящими по бокам. Вот и его пристегнули и приготовились было опустить доску, чтобы подать
голову под срез ножа. Но в этот момент появился нынешний комендант Сухой Кокос, который обязан лично присутствовать на всех казнях. В руке он держал большой корабельный фонарь, и когда осветил им эту сцену, те увидел, что раздолбай багры собирались по ошибке снести голову не тому, кому следует. В тот день, как оказалось, часовщику нечего пока было делать на этой церемонии. "Остановитесь! Остановитесь!" - закричал Барро. От волнения комендант, казалось, даже не мог как следует говорить. Он уронил фонарь, растолкал всех и палачей, и багров, сам отвязал часовщика от доски, и только тогда к нему возвратилась способность отдавать приказания: "Уведите его в камеру, санитар. Займитесь им и оставайтесь с ним. Дайте ему рому. А вы, кретины, отправляйтесь и немедленно доставьте сюда Ранкассо. Сегодня надо казнить его и никого больше". На следующий день часовщик поседел и стал таким, каким ты его увидел сегодня. Его защитник, багор из Кальви, написал новое прошение о помиловании на имя министра юстиции, в котором изложил и этот случай.
Часовщика простили, заменив смертную казнь пожизненной каторгой. С тех пор он и занимается починкой часов для багров. Это его увлечение. Он их долго регулирует, пока не станут показывать точное время. Вот почему так много часов висит у него на полке. Теперь ты понимаешь, что малый имел полное право немного свихнуться. Скажи, Папи, прав я или нет?
- Прав, Тити. Конечно, после такого удара немудрено стать нелюдимым. Я искренне ему сочувствую.
В этой новой жизни каждый день чему-нибудь да учишься. В блоке А собрались люди поистине сомнительного поведения как в прошлом, так и в настоящем. Я не работал еще ни одного дня: жду места золотаря, которое вот-вот должно освободиться. Работа будет занимать у меня сорок пять минут в сутки, все остальное время я смогу свободно передвигаться по острову, и мне разрешат заниматься рыбной ловлей.
Сегодня утром во время переклички наш блок хотели отрядить на тяжелую работу - посадку кокосовых пальм. Выкрикнули имя Жана Кастелли. Он вышел из шеренги и спросил:
- Меня? Меня посылают на работу?
- Да, вас,-сказал багор, ответственный за работу на плантации.-Вот, держите мотыгу.
Кастелли холодно взглянул на него:
- Приятель, ты, должно быть, из овернской глуши. Сразу видно, что разбираешься в этих странных инструментах. Я же корсиканец из Марселя. У нас на Корсике орудия труда забрасываются чем дальше, тем лучше. А в Марселе даже не слышали об их существовании. Держи-ка при себе свою мотыгу и оставь меня в покое.
Молодой еще багор, не знавший, как выяснилось потом, о заведенных в нашем блоке порядках, замахнулся на Кастелли ручкой мотыги. Сто двадцать глоток истошно заорали:
- Только тронь, падла,- и ты не жилец.
- Разойдись,- скомандовал Гранде, и мы, не обращая внимания на то, что все надзиратели приняли боевую стойку, ушли в барак.
Блок В отправился на работу. Блок С тоже. Появилась дюжина стражников и заперла, что случалось очень редко, решетчатую дверь в наш блок. Через час прибыли еще сорок стражников. С автоматами в руках, они выстроились по обе стороны наших дверей. Пришли помощник коменданта, главный надзиратель, его заместитель и еще надзиратели. Не было лишь самого коменданта, поскольку он в шесть утра, еще до инцидента, отправился с проверкой на остров Дьявола.
Помощник коменданта сказал:
- Дацелли, начинайте перекличку по одному.
- Гранде!