- Порядок, медицина? Да или нет?
Я повторил свой вопрос. Врач посмотрел на меня удивленно, а я уставился на него совершенно нормальным, невинным взглядом.
- Со мной все в порядке. А как ты себя чувствуешь? Ты что, болен?
- Нет.
- Тогда почему ты заявлен в списке?
- Не вижу на то причины. Мне сказали, что ты заболел, но теперь я вижу, что все в порядке. До свидания.
- Минуточку, Папийон. Садись напротив. Смотри мне в лицо.
И медик стал обследовать мои глаза с помощью небольшого фонарика, испускавшего узкий лучик света.
- Видишь их? Ты же их ищешь, медицина. Свет слабоват, но даже при таком свете... ты понимаешь, что я имею в виду. Скажи, видишь ты их?
- Вижу кого? - переспросил медик.
- Не валяй дурака. Ты врач или коновал? Не хочешь ли ты сказать, что не успеешь их разглядеть, как они уже прячутся. Либо ты не хочешь, либо считаешь меня полным идиотом.
Я посмотрел на него усталым взглядом. Немытый, небритый. Уже один внешний вид говорил сам за себя. Багры слушали и про себя потешались. Но с моей стороны не было ни малейшего резкого движения, которое позволило бы им вмешаться. Чтобы удержать пациента от возбуждения, врач, весело балагуря, принялся успокаивать меня. Затем он поднялся на ноги и положил руку мне на плечо. Я продолжал сидеть.
- Да, мне не хотелось тебе говорить, Папийон, но я успел их заметить.
- Не ври, медицина. Научился врать в колонии. Соврешь - глазом не сморгнешь. Ты вообще ничего не видел. Я думал, что ты ищешь три крохотные черные мушки у меня в левом глазу. Я их вижу, когда ни на что не смотрю или когда читаю. Но стоит мне взять зеркало, как они пропадают, а глаз совершенно чистый. Они прячутся в ту же секунду, едва я берусь за зеркало, чтобы на них взглянуть.
- Направить в больницу. И немедленно. В лагерь не возвращать. Ты говоришь, что здоров, Папийон. Может, это и так. Но у тебя переутомление. Надо подлечиться. Несколько дней в больнице не помешают. Не возражаешь?
- А мне все равно: больница, лагерь - те же острова.
Первый шаг сделан. Через полчаса я уже находился в больнице. Лежу в светлой камере. Койка заправлена чистой белоснежной простыней. На двери табличка: "Под наблюдением врача".
Постепенно, раз за разом используя приемы самогипноза, я вогнал себя в состояние легкого помешательства. Игра приобретала опасные формы: нервное подергивание рта, постоянное закусывание нижней губы, тщательно отрепетированные мной перед зеркалом, кусочек которого я вынимаю украдкой, переросли в привычку, от которой трудно отделаться. Я часто ловлю себя на том, что эти судорожные движения возникают не
произвольно, без всякого желания с моей стороны. Смотри не заиграйся, Папи. Кончится тем, что, разыгрывая из себя сумасшедшего, ты и впрямь можешь малость свихнуться. И все же игру надо довести до конца, если хочешь победы. Шутка сказать, попасть в психушку с заключением о невменяемости! А там - побег с приятелем. Побег! Волшебное слово приводит меня в дикий восторг. Я уже вижу, как мы вдвоем с другом итальянцем сидим на бочках, держа курс на материк.
Врач делает обход каждый день. Подолгу задерживается около меня. Разговариваем вежливо и учтиво. Он обеспокоен, но еще не уверен до конца. Значит, настал момент заявить о жутких головных болях в затылке. Первый симптом.
- Как дела, Папийон? Спал хорошо?
- Да, доктор. Спасибо, почти хорошо. Благодарю за журнал, который вы мне дали почитать. Да, как же я спал? Вроде ничего, только что-то снова начинается. Видите ли, доктор, за моей камерой установили насос для полива, должно быть, или еще для какой нужды, не в курсе, но целую ночь "бам-бам-бам", так что бьет по затылку. А затем отдается под черепом, как эхо, "бамбам-бам". И так всю ночь. Невыносимо. Я был бы вам весьма признателен, если бы меня перевели в другую камеру.
Врач повернулся к фельдшеру-надзирателю и прошептал:
- Насос есть?
Тот мотнул головой, что нет.
- Перевести в другую камеру. Куда бы вам хотелось, Папийон?
- Подальше от этого проклятого насоса - в конец коридора. Спасибо, доктор.
Дверь закрылась, и я снова остался один в камере. До слуха доносится едва-едва различимый звук: за мной наблюдают в смотровой глазок. Определенно врач, поскольку я не слышал удаляющихся шагов, когда они вышли из камеры. Тут же бью кулаком в стенку, за которой стоит воображаемый насос, и кричу, но не слишком громко:
- Прекрати, прекрати, пьяная морда! Сколько можно поливать свой огород, ублюдок вонючий!
Бросаюсь на кровать и кладу на голову подушку.
Как опустилась медная пластинка на смотровой глазок, я не слышал, но удаляющиеся шаги явно различил.
Так что тип за дверью, шпионивший за мной, был определенно доктор.
В полдень меня перевели в другую камеру. Похоже, утром я произвел на них должное впечатление, потому что несколько метров до конца коридора я прошел в сопровождении надзирателей и двух санитаров. Поскольку со мной не разговаривали, я тоже не навязывался с разговором. Так молча и проследовали на новое место. Через два дня - шум в ушах. Второй симптом.
- Как дела, Папийон? Прочитал журнал?
- Нет, не прочитал. Целый день и полночи все пытался разделаться с комаром или мошкой, поселившимися у меня в ухе. Закладывал ватой - не помогает. Не только щекочет, но и жужжит не переставая. Вот так вот - бзз-бзз-бзз. С ума можно сойти, доктор. Что вы скажете? Если мне не удалось раздавить их, то нельзя ли утопить? Как вы думаете?
Я говорю, а рот у меня судорожно дергается и кривится. Вижу, он тоже это заметил. Взяв меня за руку, он посмотрел прямо мне в глаза. Я почувствовал, что он озабочен и обеспокоен.
- Да, Папийон, мы их утопим. Шаталь, промойте ему уши шприцем.
Эти сцены с вариациями продолжаются каждое утро. Но как-то все не похоже, чтобы доктор склонялся к мысли направить меня в дурдом. Когда он прописал мне инъекции брома, Шаталь предупредил:
- Пока все идет нормально. Врач потрясен, но может затянуть с твоим переводом надолго. Если хочешь, чтобы он принимал решение поскорее, покажи, что ты можешь быть агрессивным.
- Как дела, Папийон?
Доктор в сопровождении надзирателей и Шаталя открывает дверь и добродушно приветствует меня.
- Не гони лошадей, доктор.- Весь мой вид показывает, что я настроен агрессивно.- Ты ведь знаешь, что никаких дел нет. Я начинаю думать, что ты в сговоре с этим негодяем, который меня мучает.
- Кто тебя мучает? Когда? Как?
- Сначала скажи, знаешь ли ты работы доктора д'Арсонваля? *(Д'Арсонваль Жак Арсен (1851-1940) - французский физиолог, исследовавший воздействие на организм токов высокой частоты.)
- Надеюсь, что да.
- Тогда тебе известно, что он изобрел многоволновой вибратор для ионизации воздуха вокруг пациента с язвой двенадцатиперстной кишки. Этот вибратор посылает электрический ток. Верно? Так вот, один из моих врагов спер такую машинку из больницы в Кайенне. Каждый раз, когда я засыпаю, он нажимает кнопку, и ток бьет меня в живот и бедра. Я едва не слетаю с кровати: меня подбрасывает вверх сантиметров на пятнадцать. А теперь скажи, что мне делать и как мне спать? Так продолжалось всю прошлую ночь: едва закрою глаза, как бьет током. А тело трясется, как пружина, соскочившая с петли. Я не в силах больше терпеть, доктор. Передайте всем, кто помогает этому негодяю, что я их поймаю и разорву на куски. У меня нет оружия, но силы хватит, чтобы задушить любого подонка. Имеющий уши да слышит! А ты можешь подавиться своим лицемерным "Как дела, Папийон?". Еще раз говорю, доктор, не гони лошадей.
Инцидент принес свои плоды. Шаталь передал мне, что медик предупредил багров, чтобы были начеку. Открывать дверь в мою камеру можно только вдвоем или втроем. И разговаривать со мной только ровным голосом. У него мания преследования, сказал медик, и его надо поскорее отправить в приют для душевнобольных.
- Я полагаю, что сумею доставить его туда с одним охранником,- сказал Шаталь доктору, имея в виду избавить меня от смирительной рубашки.
- Ты хорошо пообедал, Папи?