Уже шестьдесят часов, как я рванул с острова Дьявола. Не могу представить, далеко ли отошел от моря. Во всяком случае, как только спадет вода, надо вернуться на берег, чтобы обсушиться и погреться на солнце. У меня вышла вся пресная вода. Осталось три горсти ореховой мякоти, которой я полакомился с большим удовольствием. Частью мякоти я протер обожженные солнцем места, ореховое масло успокоило боль. Затем выкурил две сигареты. Вспомнил о Сильвене, на этот раз без всякого эгоизма. Может, мне следовало бежать одному и не втягивать в это дело друга? Ничего страшного - и один бы справился и сумел бы о себе позаботиться. Большая печаль защемила сердце, и я закрыл глаза, как будто это могло помочь мне отмахнуться от страшной картины гибели Сильвена. Да, для него все уже кончено.
Надежно заклинив мешки в развилке, я вытащил сначала один орех. Всего мне удалось расколоть два ореха. И вот каким образом: повернувшись к дереву спиной я стал что было силы колотить орехи прямо о ствол между ног, пока не треснула скорлупа. Получилось лучше, чем тесаком. Я съел один орех полностью и запил сладким-пресладким соком, которого в орехе оставалось совсем немного. Отлив закончился быстро, вода спала; плотная грязь держала хорошо, когда я отправился к берегу моря.
Ярко светит солнце. И море сегодня красоты необыкновенной. Долго смотрю на то место, где предположительно исчез Сильвен. Обмылся морской водой, которая собралась в ложбинке. Обсушился. Вскоре высохла и одежда. Выкурил сигарету. Бросив последний взгляд на могилу друга, я возвратился в лес, шагая на этот раз без всякого труда. Взвалив плот на плечо, я медленно двинулся вперед сквозь заросли. Через два часа я наконец-то выбрался на сухой участок земли, который никогда не затоплялся. На стволах деревьев никаких признаков, что сюда могли добираться приливы. Здесь я решил устроить привал и сутки отдохнуть. Потихоньку буду колоть орехи и складывать в мешочек, чтобы всегда иметь пищу под рукой. Можно было бы развести костер, но я подумал, что лучше этого не делать.
Прошел день и прошла ночь без всяких приключений. Птичий гам разбудил меня на восходе солнца. Доколол орехи и с небольшой поклажей через плечо отправился на восток.
К трем часам пополудни вышел на тропинку. Ею, должно быть, пользуются сборщики балаты (натурального каучука), лесорубы в поисках делянок или даже старатели. Тропинка прямая и чистая - не валяется ни ветки, ни сучка. Похоже, ходят по ней часто. То тут, то там встречаются отпечатки копыт осла или неподкованного мула. В засохшей грязи видны следы человека, особенно заметна вдавленность от большого пальца. Шел, пока не наступила ночь. На ходу жевал орехи, они
заглушали голод и в то же время утоляли жажду. Хорошо разжеванные, обильно смоченные слюной и собственным маслом, орехи представляют собой отличную мазь. Несколько раз я натирал ею губы, нос и щеки. Глаза слезятся, слипаются от гноя. Промываю их пресной водой, как только представляется возможность. В мешочке, кроме орехов, лежит герметичная коробка, в которой имеется кусок мыла, бритвенный станок, дюжина лезвий и кисточка для бритья. После морского плавания все осталось в целости и сохранности.
Иду по тропинке с тесаком в руке, однако в дело его пускать не приходится, поскольку путь свободен и никаких препятствий нет. Про себя отметил: на деревьях . по обеим сторонам тропки виднеются почти свежие срезы веток. Ходит, ходит здесь народ, надо держаться осторожней.
Здешний буш совсем не тот, что встретился мне во время первого побега из Сен-Лоран-дю-Марони: двухэтажный и не такой густой, как на Марони. Первый уровень - подлесок высотой около пяти-шести метров, а второй - уже верхний свод, отстоящий от земли метров на двадцать и выше. Справа от тропинки еще день, а слева уже почти темно.
Продвигаюсь быстро. Иной раз пересекаю открытые места - участки, выжженные лесным пожаром, результат деятельности человека или удара молнии. Сверяю свой путь по солнечным лучам. Угол падения говорит о том, что до захода солнца осталось совсем немного. Я иду на восток. Там должны быть негритянская деревня Куру и лагерь для заключенных с тем же названием.
Вот-вот опустится ночь, а ночью идти нельзя. Надо зайти в лес подальше и отыскать уголок для ночлега.
Углубившись в буш метров на тридцать от тропинки, я устроил себе ложе из гладких широких листьев, которые срубил тесаком с дерева, напоминавшего банановое. Листьями же я и укрылся. Получилась сухая и удобная постель. Похоже, дождя не будет; значит, ночь скоротаю. Выкурил две сигареты.
Особой усталости не чувствуется. Благодаря кокосовым орехам, я вполне сыт, но во рту пересохло и почти не выделяется слюна.
Началась вторая часть побега, и вот уже третью ночь я провожу на Большой Земле без всяких неприятных происшествий.
Ах1 Если бы рядом был Сильвен! Но нет со мной моего брата, и ничего не поделаешь. А нуждался ли ты в своей жизни в чьей-либо помощи и поддержке? Капитан ты или солдат? Не дури, Папийон. Потеря друга - это вполне понятное горе. Ты остался в буше один, но не стал от этого слабее. Далеко позади лежат острова Руаяль, Сен-Жозеф, остров Дьявола - прошло шесть дней, как ты их покинул. Куру, должно быть, оповестили. Сначала предупредили багров из лагеря лесорубов, а потом - черных из деревни. Там еще должен быть пост жандармерии. Благоразумно ли идти к деревне? Я ничего не знаю об этой местности. Лагерь расположен где-то между деревней и рекой. Вот и все, что мне известно о Куру.
Еще на Руаяле я решил перехватить первого встречного, чтобы заставить его довести меня до Инини, лагеря для китайских заключенных, в котором сидит Квик-Квик, брат Чана. Зачем менять план? Если на Дьяволе думают, что мы утонули, тогда бояться нечего. А если нет, если они убеждены в том, что это побег, тогда Куру представляет большую опасность. А раз лагерь лесорубов, то наверняка там козлов арабов до черта, этих ищеек, в любую секунду готовых устроить охоту на человека. Берегись, Папи! Не делай ошибок! Не попадись на мякине! Хорошенько присмотрись к встречному, кто бы он ни был, и только потом открывайся. Вывод: по тропке идти нельзя - только по бушу, параллельно дороге. Ты сегодня уже совершил грубейшую ошибку, когда несся по тропке как очумелый, с тесаком в руке. Грозное оружие - что и говорить! И все это не от безумия, а от дурости! Итак, завтра пойдешь по бушу.
Я проснулся рано, разбуженный криком птиц и животных, приветствовавших восход солнца. В общем, поднялся вместе с джунглями. Для меня начинался новый день. Проглотил горсть ореховой мякоти. Смазал лицо и отправился в путь.
Иду рядом с тропинкой, скрываясь от посторонних глаз. Продвигаюсь с трудом. Ветки деревьев и лианы не так густы, но, чтобы протиснуться вперед, их приходится раздвигать. Хорошо, что свернул с тропинки,- очень скоро услышал насвистывание. Тропка метров на пятьдесят идет прямо, но свистуна я пока не вижу. А вот и он. Черный-пречерный негр. В правой руке ружье, а на плече поклажа. Рубашка цвета хаки, шорты, идет босиком, наклонив голову, не отрывая глаз от земли. Спина согнулась под тяжелой ношей.
Я спрятался за большое дерево. Открыв нож, я замер у самой тропинки, дожидаясь, когда он со мной поравняется. Вот негр прошел мимо дерева, и в ту же секунду я бросился на него. Правой рукой я схватил его за руку, в которой он нес ружье, и вывернул ее - ружье упало.
- Не убивайте меня! Сжальтесь, ради Бога!
Негр продолжает стоять с приставленным к горлу ножом. Наклонившись, я поднял ружье - старенькое ружьишко, которое, несомненно, было набито порохом и дробью по самое дуло. Я взвел курок и, отступив шага на два, сказал:
- Бросай поклажу. И не вздумай бежать. Убью, как падаль.
Перепуганный черный повиновался. Затем он посмотрел на меня.
- Вы беглый?
- Да.
- Чего вы хотите? Берите все, что у меня есть. Но только не убивайте. У меня пятеро детей. Прошу вас, сжальтесь, не убивайте меня.
- Замолчи. Как тебя зовут?
- Жан.
- Куда идешь?
- Несу продукты и лекарство своим братьям. Их двое. Они рубят лес.
- Откуда идешь?
- Из Куру.
- Ты что, там живешь?
- Да, я оттуда родом.
- А Инини знаешь?
- Да. Иногда я торгую с китайцами из лагеря.
- Это видишь?
- А что это?
- Пятьсот франков. Выбирай: либо ты делаешь все, что скажу, и тогда я дарю тебе пятьсот франков и возвращаю ружье, либо ты отказываешься или захочешь меня обмануть, тогда я тебя убью. Выбирай.
- Что мне надо делать? Я сделаю все, что скажете, даже даром.
- Мне надо, чтобы ты без всякого риска вывел меня к лагерю Инини. Как только я встречусь там с одним китайцем, ты свободен. Идет?
- Согласен.
- Смотри не обмани, иначе ты покойник.
- Нет-нет! Уверяю вас, я помогу, и без обмана.
У Жана нашлось сгущенное молоко. Целых шесть банок. Он вынул и протянул их мне. Затем еще буханку хлеба с килограмм весом и окорок.
- Спрячь свой мешок в лесу, потом вернешься и подберешь. Видишь, я делаю зарубку на дереве. Запоминай.
Я выпил банку молока. Жан отдал мне длинные синие штаны, какие обычно носят механики. Я надел их на себя, не выпуская при этом из рук ружья.
- Вперед, Жан. Да постарайся, чтобы нас никто не увидел. Пеняй на себя, если нас застанут врасплох. Уж тогда не обессудь.
Жан лучше меня знает, как ходить в буше. Я с тру дом за ним поспеваю, настолько ловко и привычно он избегает встреч с ветками и лианами. Он чувствует себя в буше как рыба в воде.
- Знаете, в Куру сообщили, что с островов бежали два каторжника. А потому скажу вам откровенно: нас подстерегает масса опасностей, когда мы будем про ходить возле лагеря в Куру.