— Вы оплатили вперед.
— О, нет! Такое чудо не может быть столь дешево! Прошу, не стесняйтесь назвать настоящую цену!
— Ах, перестаньте, господин капитан! Ну, разве что, если вам так угодно, накиньте медяшку за бантик.
— Извольте.
— Это серебро, а не медь.
— Так и ленточка золотая! Какая красота!.. А, нет. Позвольте-ка я бантик сам завяжу.
— Как вам угодно. Но разве вы не спешите?
— Спешу, сударыня, но на идеальном торте должен красоваться идеальный бантик. Хм, прошу прощения, отниму у вас еще минутку, попробую завязать так…
Чара за дверью скрипела зубами, а хозяйка хмуро поглядывала на улицу, благо окошко в заведении было высоким и шириной во всю стену, с длинным подоконником, служившим столом и витриной.
Вновь звякнул колокольчик на входе — на пороге обозначился господин казначей.
— Венцемир? — с удивлением и не очень дружелюбно глянул он на приятеля.
— Будигор, доброе утро, — отозвался тот, не заметив мелькнувшей на его лице досады, так как был всецело поглощен решением своей задачи. — Смотри, какая своенравная мне досталась ленточка!
— Так парчовая же, — пожал плечами казначей. — Брал бы органзу или шелк.
— Нет, ты не понимаешь важность момента! Тут только парча!
Распустив очередной бант, опять не получившийся идеально ровным, Венцемир поднял крышку коробки. Заглянув, Будигор прочитал витиевато выведенную кремом надпись:
— «Очаровательная Чара, очарован вами! Будьте моей женой!» Хм…
— Что значит твое «хм»?! — вскинулся Венцемир.
— Что я рад за тебя, дорогой друг, — с постной миной сообщил казначей. — Если дама согласится, в будущем тебя ожидает бурная женатая жизнь, полная незабываемых эмоций и разнообразных приключений.
— Да что ты сам-то знаешь, — фыркнул капитан рыцарей.
Будигор забрал у него злосчастную ленточку, легкими чарами исправил ее измятый вид — и аккуратно завязал коробку, украсив бантиком.
— Идеально… — ахнул Венцемир. Засияв, схватил коробку и поспешил к выходу.
— Наконец-то, — буркнул казначей.
Развернулся к кондитерше, изобразив на лице самую счастливую улыбку. Та, стрельнув глазами, кокетливо перебросила косу через плечо вперед и пригладила пальчиками ту ее часть, что пришлась на пышный бюст.
— Господин казначей, как приятно, что вы так часто заходите в мое скромное заведение.
— Всегда к вашим услугам, сударыня. Пробегаю мимо по делам, гляжу — а ноги сами сворачивают к вам!
— Потому что здесь есть много вкусненького, — хихикнула кондитерша.
— О да! — выдохнул тот, — просто слюнки текут, как вспомню аромат вашей… сдобы?
— Ага, сдобы! — рявкнула Чаруша, выбежав из задней комнаты. — Булок, пышек и сиропа!
На пороге развернулась, ткнула пальцем в опешившего казначея:
— Ты меня не видел! Тем более тут! Понял? Здесь — точно не видел! Никогда!
— Угу, — кивнул тот.
Колокольчик звякнул, дверь хлопнула.
— Что-то у меня… — вздохнул Будигор, — аппетит пропал. Простите за беспокойство.
— Ничего, заходите в любое время, господин казначей! — хозяйка проводила его взглядом, насмешливо хмыкнула.
Но только собралась вернуться к делам, как снова «треньк!»
— Веролюта? — удивилась кондитерша. — Какая честь! Лично почтила своим присутствием, не рассыпалась!
Баба Вера деловито прошла к прилавку, и ухом не поведя на непочтительное обращение.
— Не видеть бы тебя, — отозвалась в тон, — да поручить никому такое дело не могу.
Выложила из сумки тряпичный сверток, развернула на столешнице, показав корону белогорской королевы.
— Твое? Забери от греха подальше.
— Было мое, — признала хозяйка. — Теперь вашему Зимославу принадлежит.
— С него отцовского венца довольно. Да твоя дочь браслеты какие-то хитрые недавно подарила, хрусталем украшенные, выглядят, будто лед настоящий. А про корону вашу сам у меня просил убрать куда подальше. Он прятать пробовал, да мелкая егоза умудряется мигом находить. А ей еще рано такие игрушки иметь, ум не дорос до взрослого колдовства.
— Гляжу, ты нелестного мнения об умениях Зореславы.
— Я нелестного мнения о твоих осведомителях! — крякнула баба Вера. — Неужто не слыхала? У нас еще младше принцесса завелась — юла с шилом в мягком месте. Рядом с твоей кровной внучкой поставь — как две капли! Вот удружил нам Путивест, согрешив с тобой!
— Не было между нами ничего, — ворчливо отозвалась белогорка под личиной. — Мы магию изучали и энергии сравнивали.
Баба Вера выразительно ухмыльнулась:
— Ой, кому другому говори! Вон, у нас в Улье нынче молодежь тоже так изучает, ну уж так сравнивает и обменивается!.. Что за пора такая настала? Вроде не весна на дворе, а все на парочки разбились!
— Да кто все-то? У вас же вроде только одни молодожены и есть.
— И эти-то самые тихие! Ну разве иногда забывают в башне окна плотнее закрыть. Мне по ночам стыдно лишний раз выйти в сад воздухом подышать! Непременно кого-нибудь вспугну. Как темнота — так то и дело охи-вздохи, шепотки и объяснения, то серенады, то поэмы! Краса тоже навадилась у нас прятаться от заботливых дядюшек. Мне ради нее пришлось в дворцовой пристройке генеральную уборку навести. А с нею, значит, Вран, при нем — его работнички с ноготок, кузнецы-ювелиры. При Красе — Чара. При Чаре — Венцемир. Радмилка с сестрой помирилась, приезжает в гости, при ней Злат, разумеется. При Злате — Вихрь, при нем — жена. При Мирославке — Машенька, при Машеньке — паж ее новенький. Милонег — вот этот скрывается не хуже Огнеярушки. Их обоих не слышно и не видно — днем. Ну, к обеду приходят, конечно. А по ночам они-то самые шумные и есть — музыканты-трубадуры!