71814.fb2
На следующий день я уже предвкушал первичное состояние и делал все, чтобы оно наступило, чтобы произошло то, что должно было произойти. Таков был мой способ подавлять чувства. Пять дней я бился с этим делом, пока наконец, на групповом занятии напряжение достигло такой силы, что я буквально взорвался, взорвался опять чувствами к отцу. Мне нужна была его помощь. На следующий день были слезы, горькие, безутешные слезы. Я был заброшен и покинут — всю свою жизнь — меня никто никогда по–настоящему не слушал, но больше всего мне хотелось как‑то сделать так, чтобы мои папа и мама стали счастливыми и полюбили меня. Несчастливые родители не могут позволить своим детям быть самими собой. Любовь требует внимания и не терпит эгоизма.
С того момента я стал переживать одно чувство за другим. Я испытывал гнев, мучился от одиночества, печалился, а подчас испытывал едва заметные чувства — холод, тепло, запах и прикосновения, которые должно быть были связаны с определенными воспоминаниями. Это был процесс воссоединения сознания, головы — с телом. Это было ощущение всех подавленных прежде чувств; теперь мне не надо было бояться чувствовать. Это ад, но какой же сладкий ад…
Иногда чувство возникало легко; иногда требовалось несколько дней для того, чтобы чувство, накопившись, пробило стену напряжения. Я прошел через трехнедельный период какого‑то сумасшествия; я испытывал это чувство, когда меня бросила девушка. То было полное отделение от чувства, отде
ление, вызванное постоянным РАЗМЫШЛЕНИЕМ о том, что со мной будет дальше. Дело дошло до того, что я почти наяву видел неразличимый барьер, воздвигнутый между моим телом и окружающим меня миром. Этот барьер стал мощнее. Я решил, что подступает какое‑то большое и значительное чувство. Отлично. Я помогу ему вырваться. Черта с два. Слишком сложной оказалась система, позволявшая мне ничего не чувствовать. Система контроля, подавления, предчувствия и заданной направленности. Однажды, в кабинете Арта я заговорил с папой и мамой, повторив ту первичную сцену, в которой я в первый раз спросил: «Что будет со мной? Не разводитесь». Я говорил это, чувствуя страх, неподдельный страх семилетнего ребенка. Я замолчал, и барьер начал таять. Я расслабился и обмяк. Пусть будет, что будет. Позже я погрузился в свои чувства глубже, и разрушилось еще больше барьеров. Теперь, каждый раз, когда я вхожу в первичное состояние, мне удается пусть не намного, но лучше прочувствовать настоящее. Барьер был окончательно разрушен.
То, что я начал ощущать в результате первичной терапии, есть не что иное, как мое собственное, внутреннее, истинное «я». Поначалу я чувствовал, что становлюсь сильнее, но то была чисто невротическая сила. Когда я получил проблеск свободы и впервые за всю свою жизнь начал ощущать крохи реального чувства, эти крохи действительно зажгли во мне искру надежды и пробудили прежние мечты. Но надежды и мечты — суть не что иное, как подавленные чувства. Это абстракции, которыми мы обозначаем и прикрываем нашу ПОТРЕБНОСТЬ. Когда ПОТРЕБНОСТЬ прочувствована, не остается более места надежде, призванной заменить ее. Это и значит быть живым. Отпала нужда в политических утопиях и успехе в искусстве. Нет на свете таких вещей, как успех или неудача. Есть только ТЫ. Есть Я. Я больше не испытываю потребности быть хроническим неудачником, чтобы кто‑то пожалел и подобрал меня, я понимаю, что ни папа, ни мама, никогда не возьмут меня на руки, как не брали, когда я был маленьким. Как они не ласкали и не слушали меня.
Курс лечения пока не закончен, и я не могу сказать, что я выздоровел. Мне все еще чуть–чуть нужны мама и папа. Я еще
не до конца прочувствовал свою ПОТРЕБНОСТЬ. Но с отцом я разобрался почти полностью, осталось еще немного, и я разберусь с мамой. Иногда мне снится сон, в котором меня голого, с напряженным членом, ловят в женском магазине, мне некуда спрятать член, и я хочу только одного — чтобы нашлась какая‑нибудь добрая дама или моя мама, которые позволили бы мне почувствовать член. Такой вот спектакль разыгрывается в моей голове во сне, я вижу то, что хотел бы ощущать как реальность.
Тем не менее, я сам невероятно изменился. Голос мой стал на октаву ниже, так как теперь я не отделяю свой разум от своего тела. Я начал с первого раза слышать то, что говорят мне люди, теперь я никогда не прошу их повторить сказанное. Я перестал часами критиковать все, что происходит в мире в компании моих не вполне нормальных товарищей. Я похудел на двадцать фунтов, совершенно об этом не думая, так как я теперь не ем, чтобы заполнить пустоту в желудке — символ моего одиночества. Я не выкуриваю теперь пачку сигарет в день — как я делал с того момента, когда бросил спорт. Теперь вкус сигарет стал мне отвратителен. Алкоголь больше не растормаживает меня, теперь он просто делает меня неуклюжим и неповоротливым. ПИЩА ОБРЕЛА ВКУС. Реальные предметы перестали быть символами, порождавшими потоки мыслей и сильнейшее напряжение. Полицейские — это просто полицейские, а не символ моего отца. (Я не стал к ним лучше относиться, но перестал по всякому поводу испытывать злобу при их виде.) Океан — это просто океан, а не МАТЬ И ОТЕЦ ЖИЗНИ. Треснутое зеркало перестало быть символом ирландского искусства и т. д.
Груди — теперь почти только лишь груди. Половая щель — это половая щель. Все это перестало быть символами, и они никогда больше не будут для меня таковыми.
Я выздоровел достаточно для того, чтобы начать ЧУВСТВОВАТЬ и понимать, что РЕАЛЬНО, а что — нет. Похоже, что ничто из того, что я ожидал, и все остальное — суть не что иное, как я сам.
В результате лечения все предметы стали буквальными и конкретными. Деньги особенно забавляют меня — это просто
кусочки металла, которые мы носим с собой, чтобы что‑то купить. Представляется, что все эти нереальные веши, которые прежде так занимали меня, перестали играть какую бы то ни было роль в моей жизни. Такое впечатление, что слова перестали играть какую‑либо роль вообще, теперь для меня имеют значение только чувства. Я чувствую, что мир, в котором я живу, напоминает сцену театра поп–арта — нагромождение лжи и обмана. Я думаю, что все погрязли в дурной игре в мяч — и не сознают этого, потому что слишком сильно поглощены игрой. Мне даже скучно об этом писать, да, впрочем, кого это интересует? Наконец‑то я смог совершить в жизни поворот на сто восемьдесят градусов. Трансвестизм остался в прошлом. Всю жизнь мне говорили, что мое душевное здоровье есть безумие, и я поверил в это. Теперь я понимаю, что говорившие это — безумны, а здоров именно я.
Г омосексуальность
Гомосексуальный акт по своей природе не является сексуальным. В основе его лежит отрицание реальной сексуальности, асам он являет собой символически опосредованное половым актом удовлетворение потребности в любви. По–настоящему сексуальный человек по определению гетеросексуален. Гомосексуалист обычно просто окрашивает в эротические тона свою потребность и только поэтому кажется весьма сексуальным. Лишенный своей сексуальной привязанности, то есть своего полового партнера, гомосексуалист оказывается в положении наркомана, лишенного привычного зелья; без партнера гомосексуалист начинает чувствовать свою неизбывную первичную боль, от которой он избавляется сексуальными средствами. Но не секс является в данном случае целью; цель — обретение любви.
Из всех невротиков самое сильное напряжение характерно именно для гомосексуалистов, так как им приходится в наибольшей степени удаляться от собственного «я», от реального ощущения собственной личности. Напряжение может подтолкнуть его к алкоголю, наркотикам и компульсивному сексу; но
со временем и эти выпускные клапаны перестают справляться с накапливающимся напряжением. Многие гомосексуалисты из тех, с которыми мне пришлось сталкиваться, предъявляют психосоматические жалобы. Насилие, которое мы часто наблюдаем в среде гомосексуалистов, является следствием самоотрицания. Когда человек не может быть самим собой, им овладевает гнев.
Я бы определил гомосексуальность, как половой акт между двумя людьми, который воспринимается ими так, словно этот акт происходит между индивидами, принадлежащими к одному полу. Если мужчина занимается сексом с женщиной, и во время полового акта в своих фантазиях совокупляется с мужчиной, то такое сексуальное переживание я назвал бы гомосексуальным. Движения, которые человек совершает во время полового акта не так важны для идентификации, как внутреннее побуждение и внутреннее восприятие ситуации. Если мужчина в действительности совокупляется с представителями своего пола, то это означает лишь, что он тотально вовлечен в символическое поведение. В сознании такого человека не существует более расщепления, нет части личности, которая заставила бы ее держаться за видимость гетеросексуальности; такой человек сдался, его личность полностью утратила связь с реальностью и превратилась в фантом.
Есть мужчины и женщины, состоящие в гомосексуальных браках, даже не подозревая об этом. Женоподобные мужчины часто женятся на мужеподобных женщинах. Такой мужчина — как свидетельствует один из моих пациентов — обычно предпочитает позу «под партнершей», рационализируя это тем, что такая поза более удобна, но не осознавая, что по сути он совершает половой акте мужчиной. Есть, если можно так выразиться, радар, который толкает таких людей друг к другу. Мужчинас неосознаваемой потребностью отцовской любви, но боящийся признаться себе в гомосексуальных наклонностях, заводит роман с мужеподобной женщиной. Этой мужской стороной личности жены он и будет пользоваться: жена будет ремонтировать бытовую технику, забивать гвозди, платить по счетам, водить машину и т. д. Суть заключается в том, что если вы — невротик, то сможете превратить любого другого человека в то, чем тот на
самом деле не является. Так мужчина, в своих фантазиях может превратить женщину в мужчину, точно также, как он превращает полицейского в отца, а учительницу в мать. Во всех этих превращениях доминирует стремление к удовлетворению первичной потребности.
Человек, фантазирующий во время полового акта, ближе к своим истинным чувствам, чем человек, реально живущий согласно своим неосознанным фантазиям. Фантазия, по меньшей мере, означает ментальное признание потребности — или, точнее, осознание символа этой потребности. Реальное проживание фантазии означает полное подавление потребности и осознания ее символов.
По моему клиническому опыту могу сказать, что гомосексуальность может возникать из целого ряда различных нарушений в семейных взаимоотношениях. У гомосексуально настроенного мальчика может быть слабый отец, отец–тиран. Более того, отца может вообще не быть. Важно при этом только одно обстоятельство — ребенок нуждается в любящем отце. Нет никакой необходимости разбираться в мелких подробностях отношений ребенка. Единственное, в чем следует разобраться — это распознать потребность. Именно стремление к удовлетворению потребности разыгрывается в драме гомосексуальности.
Многое при этом зависит от самого ребенка. Если ребенок по природе своей крепок, силен и спортивен, то он сможет соответствовать идеалу своего отца. Если же он слаб и неуклюж, то отец может отвергнуть его, так как сын не соответствует его ожиданиям, то есть не удовлетворяет потребность отца. Если мать оказывается при этом любящей, то ребенок сближается с ней; если же мать холодна, то ребенок начинает испытывать отчаянное и безнадежное желание получить от отца хоть немного любви. Гомосексуальность порождается многими типами семейных отношений, а не каким‑то одним из них.
Если у мальчика жестокий пьюший отец, то он может вырасти таким же, считая подобный стиль поведения истинно мужским. Другой мальчик может стать приличным человеком, чтобы не быть таким животным, как его отец. Если мать ненавидит мужчин, то она может соответственно настроить и свою
дочь. Для формирования невроза не существует какой‑то одной формулы. В каждом случае надо понять суть реакции ребенка на то, что происходило в семье.
Результирующее поведение ребенка не является плодом осознанно принятого решения; медленное накопление переживаний и опытов извращает образ ребенка, делает его орудием удовлетворения подавленных родительских потребностей. Практически это означает, что он должен стать таким, каким хотят видеть его родители ради того, чтобы им (а, следовательно, и самому ребенку) было комфортно. Если мать не выносит агрессивности и считает всех мужчин животными, то ее отношение и поведение вскоре покажет ребенку, что самое для него безопасное — это подавить агрессивность и сексуальность.
Так как маленький ребенок не в состоянии осознанно понять, что его отец садист или что мать лесбиянка, ненавидящая все мужское, то он начинает подсознательно верить в то, что поступая естественно, он поступает неправильно. Он во все большей и большей степени отрицает свои естественные наклонности; и так происходит до тех пор, пока он не становится полностью извращенной личностью.
Представляется, что многие гомосексуалисты не осознают и не понимают очевидного — они находятся в постоянной погоне за эрзацем. Многие из них воспевают однополую любовь, как высшее проявление истинной любви и ссылаются при этом на древних греков. Но в действительности это нереальная любовь нереальных людей. Яркость и интенсивность половым устремлениям гомосексуалиста придает потребность ощутить, наконец, любовь и таким образом положить конец давящему изнутри напряжению.
«Каждый новый сексуальный контакт оставлял у меня чувство неполного удовлетворения, — говорил мне один бывший гомосексуалист. — Я думал, что все дело в члене, я хотел, чтобы он был больше и это желание гнало меня на поиски — пока я не находил то, что искал. Но после этого мне хотелось еще большего члена. Но когда я прочувствовал, насколько сильно я желаю любви отца, то понял, что искал я вовсе не член. Думаю, что я стал визжащим педерастом, потому что никогда не мог выплакаться в жилетку этому ублюдку». Этот больной расска
зывал мне, что его женоподобное поведение в подростковом возрасте было проявлением невыплаканных слез, его мольбы о помощи — мольбы, которую он так и не смог высказать своему отцу.
Еще один пациент, родители которого были внутренне «мертвы» и полностью лишены способности чувствовать, говорил: «Теперь я понимаю, почему я так стремился к минетам с парнями. Думаю, я просто пытался высосать из них хоть каплю жизни». Все гомосексуалисты — как мужчины, так и женщины — прошедшие первичную терапию, согласны в одном: все их прошлые гомосексуальные контакты означали одно — мамочка (папочка), полюби меня! Если мы согласимся с тем, что гомосексуальность, в большинстве случаев, есть потребность в родительской любви, то сможем, тем самым, утверждать, что конечной целью гомосексуальности яатяется гетеросексуальность. Не думаю, что такое утверждение является чисто семантическим. Оно означает, что истинной целью существования невроза является избавление от боли, чтобы страдающий неврозом человек стал, наконец, реальной чувствующей личностью. Значит, если первичная боль действительно пройдет, то следует ожидать, что пройдет и гомосексуальность, что на самом деле и происходит.
Все, что я сказал выше, подразумевает, что никакое количество гетеросексуальных половых актов не изменит гомосексуального состояния личности до тех пор, пока она не ощутит свою первичную боль. Половые акты с десятками женщин, как мне думается, не смогут ликвидировать отчаянную потребность в мужчине, как заменителе отцовской любви. Это также означает, что никакие объятия, поцелуи и ласки — неважно, мужчин или женщин, — осуществляемые в настоящем не смогут устранить сексуальное извращение.
От поцелуя женщины гомосексуалист испытывает абсолютно символическое чувство — чувство отцовской любви к себе. Эти поцелуи не удовлетворяют реальную потребность; правда, эту потребность не удовлетворяют и мужские поцелуи. Женские поцелуи могут даже усилить гомосексуальность у страдающего ею мужчины, так как временно маскируют потребность в отцовской любви. Тепло женского отношения, таким образом защищает гомосексуального мужчину от восприятия первич
ной боли, а именно ее‑то он и должен испытать, чтобы стать гетеросексуальным.
Нуждался бы любой мужчина в половом акте с братом по полу, если бы в детстве его по–настоящему любила мать? Думаю, что нет. Мужчина нуждается в половых отношениях с мужчиной только из‑за того, что в детстве был лишен любви обоих родителей, каждый из которых не любил его по–своему. Мужчина может искать однополой любви по разным причинам, но всякий раз это причины, которыми вовлек его в безнадежную борьбу не любивший его отец.
Если бы даже изумительно любящий отец появился неожиданно в доме, где живет мальчик–подросток, то это ни на йоту не изменило бы ситуацию. Если прошлое ребенка вынуждает его отрекаться от собственного «я» и от своих потребностей ради того, чтобы выжить рядом с отцом–садистом, то никакой любящий отчим, появившийся в доме позднее, не сможет уничтожить страшное прошлое. Это означает, что и теперь, находясь среди любящих его людей, ребенок продолжает страдать от ранее приобретенной первичной боли. Это утверждение подкрепляется наблюдениями, сделанными в других областях психопатологии, далеких от проблем гомосексуальности. Больные, родители которых с годами «смягчились», не могут, тем не менее, избавиться от напряжения и невроза, возникших в самом раннем детстве. Прошлое всегда стоит на пути настоящего. Если человек способен чувствовать любовь в настоящем, значит, он вообще способен полноценно испытывать любые чувства. Но ощутить полноценное чувство для невротика означает пережить сначала первичную боль, ибо она неизбежно возникает, как только восстанавливается способность чувствовать. Только прочувствовав и пережив первичную боль, сможет невротик воспринять настоящую любовь.
До тех пор, пока существуют старые отрицания, они будут искажать и извращать поведения человека, делая его символическим. Например, гомосексуальные браки могут длиться годами. Кажется, что партнеры удовлетворены и любят друг друга, тем не менее, в их отношениях, которые характеризуются высоким уровнем напряженности, присутствует гомосексуаль
ность (невроз). Почему? Потому что гомосексуальные любовники удовлетворяют друг друга символически, а не реально. Они пытаются получить друг от друга любовь отца. Стоит таким партнерам ощутить свои реальные потребности, как нужда в гомосексуальных половых актах отпадает сама собой[20]. Гомосексуальность не есть какое‑то особое заболевание; это всего лишь один из способов удовлетворения отнятой и зачастую отрицаемой потребности.
Что же касается исправления «греха» без разрешения невроза, то это лишь усугубляет ложь; сие означает притворный отказ от потребности в отцовской любви, но никто не может сделать это на самом деле, пока не уничтожена сама патологическая для взрослого человека потребность. Единственный же способ избавиться от потребности — это прочувствовать и пережить ее.
Идентификация личности и гомосексуальность
Если человек не имеет возможности быть самим собой, то ему, волей–неволей, приходится заниматься поиском своей идентичности. Эти поиски обречены на провал, так как идентичность есть не что иное, как реальное чувство своей сущности, каковое ему как раз и недоступно. Таким образом, поиск идентичности есть чисто невротическое действие, совершаемое неспособными на чувство людьми, которые нуждаются в том, чтобы что‑то (или кто‑то) сказало им извне, кем они являются по своей внутренней сущности. Пациенты, прошедшие курс первичной терапии не страдают от таких «идентификационных» кризисов. Так как они начинают реально себя чувствовать, им нет нужды гадать о том, кем они являются в действительности.
Первичная теория утверждает, что только в том случае, когда ребенку не позволяют быть самим собой, его, тем самым, вынуждают копировать — сознательно или подсознательно — по
ведение, идеалы, отношения и манеры других. Ребенок, воспитанный психически здоровыми родителями, не испытывает потребности идентифицировать себя с ними. Родители не хотят и не требуют этого от ребенка. Напротив, ребенку позволяют обладать теми свойствами личности, которые изначально присущи именно ему.
Для того, что прояснить сказанное, зададимся вопросом: «Обязательно ли мальчик, воспитанный в окружении женщин, вырастет женоподобным?» Мне думается, что нет. Если его будут по–настоящему любить, если ему позволят быть самим собой, то он вырастет, как ему и положено, настоящим мужчиной. Если такого же мальчика будут воспитывать страдающие неврозом женщины, то вполне вероятно, что у мальчика разовьется весьма женственный характер.
Люди, которые ищут ответ на вопрос «кто я?», делают это для того, чтобы стать не самими собой, а какими‑то другими, для того, чтобы получить какое‑то подобие, замену любви, от своих родителей. Все те способы, какими их вынуждали казаться, вместо того, чтобы быть, путают их так называемую идентичность. Единственная личность, с какой здоровый нормальный человек может себя идентифицировать — это он сам. Если же вы не можете быть самим собой, то вам придется искать замену самому себе. Одна женщина говорила мне: «В прошлом году я поехала в Европу, чтобы найти себя, но меня там не оказалось».
Взгляд первичной теории на половую идентичность предполагает, что одинокий родитель, если он любящий человек, сможет успешно воспитать своего ребенка — неважно — девочку или мальчика. Женщина может в одиночку сделать из своего ребенка настоящего мальчика и мужчину, которому не будет нужен мужской образец или суррогатный отец, как примеры, которым надо следовать и подражать. Некоторые матери оставляют мальчиков с жестокими или холодными отцами, потому что думают, что мальчику обязательно нужен отец, без которого пострадает половое формирование ребенка. Но в таких условиях ребенок может вырасти в женоподобного мужчину с большей вероятностью, чем если бы у него вообще не было отца.
Я полагаю, что нет большой разницы (в смысле возникновения патологии) между мальчиком, стремящимся идентифицировать себя с «настоящим мужчиной» и мальчиком, идентифицирующим себя с женщинами. Разница между активным и пассивным гомосексуалистом больше заключается в направлении борьбы с первичной болью, нежели с уровнем интенсивности самой боли. Если активный гомосексуалист покрывает тело татуировкой, гоняет по ночам на мотоцикле и занимается культуризмом, то это говорит лишь о том, что он, скорее всего, не ощущает себя и должен идентифицировать себя с неким образцом, который он считает мерилом мужественности. Он поглощен погоней за отцовской любовью и самыми разнообразными способами пытается стать настоящим мужчиной, кактого хотел его отец. Пассивный гомосексуалист покорно отказался от попыток завоевать любовь отца и старается копировать интересы, образ жизни и поведение матери. Так как отец, скорее всего, не любил ставшего активным гомосексуалистом сына, тот предпочитает иметь половые контакты с мужчинами, постоянно пребывает в мужском обществе и, в целом, ведет себя приблизительно также как женоподобный пассивный гомосексуалист. Мужчиной обезьяноподобный активный гомосексуалист чувствует себя не больше, чем пассивный педераст, и положение первого хуже, чем второго, так как его претензии слишком велики.
Менее очевидны случаи, когда многие мужчины и женщины, не способные почувствовать себя, усваивают внешние приманки или надевают личину образа человека, каким они хотели бы быть. Мужчины в таких случаях носят пышные усы, тяжелые сапоги или нарочито рваную одежду, женщины же носят вызывающе открытые платья или обтягивающие брюки, чтобы выглядеть более женственными. Сама потребность «спроецировать» наружу образ может говорить о совершенно противоположных внутренних чувствах. Вместе с этими погребенными чувствами. Очень часто можно обнаружить и половую дисфункцию. По моему клиническому опыту могу сказать, что нередко за мужественным фасадом, за попыткой внешне стать настоящим мужчиной, скрываются импотенция или гомосексуальные фантазии и страхи. «Борьба, — как признался один мой
пациент, — заключалась в том, чтобы отрастить такую бороду, чтобы, наконец, почувствовать себя мужчиной, чтобы перестать в ней нуждаться. Тогда я этого не понимал, но зато понимаю теперь».
Бисексуальность и скрытая гомосексуальность
Начиная с Фрейда, последователи ряда психологических школ постулировали наличие у человека врожденной и присущей ему бисексуальности. Эти психологи утверждают, что каждый из нас отчасти гетеросексуален, а отчасти гомосексуален. Цель существования крепкой психологической защиты, таким образом, заключается в том, чтобы подавить скрытые гомосексуальные наклонности и способствовать выработке правильных отношений с противоположным полом. Следуя этим теориям, надо считать, что детскую гомосексуальность надо считать нормой до тех пор, пока ребенок не дорастает до генитальной стадии своего развития. Согласно некоторым теориям такого рода гомосексуальные сновидения также рассматриваются как вариант нормы. Так как многие из нас в детстве лишены подлинной любви со стороны обоих родителей, то, следовательно, у подрастающего человека развивается неудовлетворенная потребность в любви со стороны представителей обоего пола. Эта потребность настолько универсальна, что бисексуальность начинают рассматривать как феномен, свойственный практически всем людям.
Я не верю, что что в человеке генетически запрограммированы гомосексуальные наклонности. Если бы это было верно, то у излеченных больных, тем не менее, сохранялись бы гомосексуальные влечения и потребности, чего мы не наблюдаем на деле. Пациенты, страдавшие прежде скрытой или явной гомосексуальностью, пройдя курс первичной терапии, говорят, что у них исчезли гомосексуальные привязанности, фантазии и сновидения. Если принять во внимание, насколько конгруэнтны друг другу мужские и женские половые органы, то представляется, что здоровые индивиды должны быть исключительно гетеросексуальными. Если к тому же принять во внимание,
что половые отношения между мужчинами и женщинами являются сутью жизни и условием ее существования, то становится трудно логически обосновать необходимость бисексуальности.