- Прочти обязательно весь "Манифест", и ты поймешь, что мы с тобой самые счастливые люди на земле! Мы строим коммунизм. Ты понимаешь это? - Он остановился, и Дина тоже остановилась.
Дина не различала лица Грудского, но его волнение передалось ей. В этот момент она тоже почувствовала себя счастливой и гордой.
Над их головами шумел лес. Скрипела старая сосна с изъеденным стволом, шуршала жесткая листва могучих дубов, качались березки, даже бузина встревожилась. Что-то назревало вокруг, какие-то перемены предвещал внезапный ветер.
Но влажное его дыхание не коснулось наших путников, и они продолжали идти рядом по лесной тропе. Им нужно было очень многое сказать друг другу. Так много, как бывает, когда встречаются близкие люди после долгой разлуки.
В лицо им ударил свежий ветер, он ворвался в прогал леса, закружил опавший лист, немного пробежал и запутался в густой темноте. Повеяло влагой... Тропинка кончилась, и они вышли на дорогу. Здесь было светлей, чем в лесу.
- Ты никогда не замечала, что здесь небо очень темное? - спросил Грудский Дину. - Гляди, ни луны, ни звездочки.
- Оно всегда такое, - удивленно отвечала Дина.
- А у нас небо светлое и ясное.
Они перешли мост, внизу шуршала камышами река, запахло травами.
- Ну вот, мы почти дома, - сказал Грудский, и снова Дине послышались грусть и сожаление в его голосе, - а знаешь, Дина, я хотел тебе сказать...
Резкая молния осветила все вокруг, и они увидели в балке у реки фигурки пасущихся лошадей и островерхий шалашик с торчащими жердями. Громовые раскаты прокатились по небу, и вдруг стремительный ливень хлынул на землю.
- Ура-а-а-а! - закричал Грудский.
- Ура-а-а-а-а! - подхватила Дина.
- Бежим к шалашу!
Взявшись за руки, они под проливным дождем и ослепительными вспышками молний помчались к шалашу.
Он был пуст, по камышовым стенам стекала вода, тонкие струйки ее просачивались внутрь и, нежно звеня, падали на землю.
Сразу стало сыро и холодно. Дина задрожала.
- Озябла, - встревожился Грудский. - Стань сюда, здесь не течет. Погоди... - Он стащил с себя мокрую гимнастерку, хотел накинуть ее на Динины плечи, но не решился... - Все мокрое, - растерянно сказал Грудский и вдруг порывисто обнял Дину.
- Дина, Динка!
- Женя! - прошептала она.
ГОРШОЧЕК С ГАЛУШКАМИ
Дождь лил три дня и три ночи. Люди не могли нарадоваться, выскакивали наружу, стояли под застрехами, перекликались. Село ожило.
Утром дети долго спали под монотонный шум дождя, и Дине пришлось будить их к завтраку.
- Вставайте, засони, снидать пора! - говорила она, переходя от кроватки к кроватке.
Розовые и теплые со сна, они вскакивали в одних рубашках, бросались к окошкам:
- Дождик, дождик!
За столом, во время завтрака Юрко солидно, по-мужски заметил:
- Будемо ноне с паляницами, кавунами, бураками...
- И блинами, - добавил Санько, чем весьма польстил Дине.
Когда дежурные убрали со стола, Дина спросила:
- Ну а теперь что будем делать?
- Спивать! - воскликнула Лена, певунья и озорница.
- Давайте спивать, - согласилась Дина.
Лена тряхнула своей рыжей головой, прищурилась и кокетливо завела, вначале неторопливо, постепенно ускоряя темп:
Ой, ходыла дивчина
Бережком, бережком...
Припев подхватили хором. Песня была долгая, тягучая. Потом пели "Реве та стогне Днипр широкий", "Взвейтесь кострами, синие ночи", а под гопака пустились в пляс.
Дина достала из-за печки ложки с мисочками, получился своеобразный оркестр. Олеся и Оксана пришли в такой восторг, что принялись кувыркаться по полу и хватать танцующих за ноги.
Вот когда Дина услышала заливистый Оксанкин смех! Вот когда по-настоящему разрумянились щечки Олеси! Даже грустная с утра Ганка развеселилась, плясала и повизгивала и бросалась обнимать Дину.
За эти три дождливых дня в яслях перебывало немало гостей. Казалось, дождь напоил не только землю, но придал силы и людям. Пришла из соседней деревни мать Надийки. Женщина долго не подымалась с постели и ни разу еще не была в яслях. Соседи говорили, что едва ли она поправится.
- Надиечка, доню, до чего ты гладка и гарна стала! - любовалась она девочкой, расправляя худыми черными пальцами волосы Надийки. - Ну, теперь, даст бог, скоро тебя домой заберу.
- А я не хочу, мамо, - тихонько сказала Надийка, - я еще поживу тут.
К Наталке, она была старше всех, ей уже пошел десятый год, пришла тетя, сестра умершей матери.
Появилась в яслях и громкоголосая Павла. Нежности были ей не свойственны; оглядев внимательно детей и своего сынишку, пятилетнего озорника Родика, Павла сказала:
- Ну, спасибо тебе, Динка! За всех!
Приходили и другие женщины - соседи, родственники детей. Только у пятерых из шестнадцати ее воспитанников живы были родители - мать или отец, троих сирот приняли в свои семьи родственники. А Ганка, Юрко, Санько, Тимка, Грыцько, Олеся, Оксана, Пылыпок были круглыми сиротами. Когда к другим детям приходили родственники, сироты жались к Дине, и она старалась отвлечь их игрой, сказкой.
А сама все ждала Грудского, вздрагивала при каждом шорохе в сенях, часто посматривала за окно. Неужели не придет? Или пустяком считает то, что между ними произошло? Может, занят делами... Придет, обязательно придет!
Ганка все грустила в последнее время. Она очень изменилась, стала задумываться, забьется куда-нибудь в уголок и сидит там молчком.
Только на четвертые сутки прекратился дождь, и все высыпали во двор. Было пасмурно, повсюду лужи. Ветви деревьев были усеяны крупными блестящими каплями. Дорожка, что вела к реке, совсем раскисла, и Дина несколько раз поскользнулась, расплескивая воду. Впрочем, воды теперь у них был большой запас, Дина догадалась во время дождя поставить под угол дома деревянную лохань. И еще набрала дождевую воду в ту кадушку, которую привез Петренко. Вода дождевая, мягкая, надолго хватит для умывания и стирки.