- И хлеб...
- И сахар...
С гордостью перечисляли они свои богатства.
...Юрко вернулся очень быстро, горшочка в его руках не было, а тряпку он скрутил и бросил на стол.
- Ты что? - испугалась Дина, почуяв неладное.
- Нэма Наталки...
- Как это "нэма"?
- Нэма, и все. Я постановил борщ и хлеб на стол и ушел.
- Скажи, Юрко, а ты не заметил ее платок, такой с алыми розами, он там? И жакетка?
- Весится коло двери...
- Ну, значит, вышла куда-нибудь, может, к соседям... - облегченно вздохнула Дина. Но немного погодя решила сходить к Наталке.
Вечерело, над селом тянулся дым от горящего кизяка, где-то звякнуло ведро, заскрипел журавль на кринице, со стороны МТС доносилось тарахтенье трактора.
- Горпынко, иди вечерять! - позвал женский голос, и детский тоненький весело ответил:
- Иду, мамонько, иду!
"Как хорошо, - думала Дина, - как покойно и хорошо здесь. Кажется, все беды остались позади!"
...Наталка сидела на скамейке во дворе.
- Добрый вечер! - приветливо сказала Дина. - Юрко прибежал, говорит, нет Наталки...
- Я до суседей ходила.
- Ну... и что?
- Та ничего. А только как хочешь, хлопцев я не возьму.
- Отговорили, значит?
Наталка вздохнула.
- Ты вот агитируешь, думаешь - темнота, несознательность. Это мы слыхали... Тебе что... Перебилась тут голодную пору и домой вернешься. И будешь себе барыней жить, землю не лопатить, за скотиной не ходить, сама чистенькая и гарненькая. И сознательная. А мне тут спину гнуть, да еще на своем горбу пацанов тянуть? Ты что ж думаешь, за дуру меня взяла? Так? Бери свой горшочек и больше хлопцев до меня не посылай!
Дина взяла пустой горшочек и спросила:
- Если в городе такая легкая и веселая жизнь, почему же ты сюда вернулась? Нет, Наталка, и в городе все теперь работают. И некуда им выйти, чтоб хотя бы крапивы нарвать для борща. Каждую травинку купить нужно. А на что? Да что тебе рассказывать! Ты жила, видела. Так что не упрекай меня. Если уеду отсюда, так чтобы учиться, а если комсомол скажет мне остаться здесь, - останусь! И не отсиживалась я здесь...
- Ну знаю, жинки говорили, - уже мягче отвечала Наталка, - да вот сама не возьмешь пацанов - людям навязываешь?
Дина вздохнула.
- Беру я... Ганку. Очень мне ее жалко. Я написала своим. Что бы ни ответили, все равно возьму. Не брошу ее. И ты, Наталка, не отказывайся от ребят. Знаешь, как они будут тебя любить и слушать? Ведь они сейчас только о тебе и говорят.
Дина прикоснулась к ее руке.
- Ты ведь добрая... Ну представь, отправят их в детский дом, ни одной родной души. Конечно, их там будут кормить и одевать, но радости, радости-то у них не будет! И тебя тоска заест, будешь их вспоминать. И хата эта те мила тебе станет...
- Да не трави ты мне душу! Отчепись! - в сердцах закричала Наталка.
Дина пошла к калитке.
- Стой, куда ты?
Дина вернулась, и они говорили, и говорили, и плакали обе, и решали, и перерешали. Наконец Наталка призналась, что пуще всего боится своего Павла.
- Не станет он со мной жить. Кинет и уйдет!
- Если так, какой же он комсомолец? - возмутилась Дина. - И где его комсомольская сознательность? Если он такой, нечего его и жалеть! Пускай уходит!
Но Наталка покачала головой, подобный исход ее не устраивал.
Решили все-таки завтра идти к Кухарскому и поговорить насчет пайка на детей.
- Ну, я побегу, у меня там ребята одни, - заторопилась Дина.
- А не надоели они тебе? - с интересом оглядывая Дину, спросила Наталка.
- Да что ты! Я и подумать боюсь, что придется с ними расставаться. Всех бы взяла, если б можно было...
Наталка заглянула в ее карие глаза, увеличенные стеклами очков, в самое донышко заглянула и поняла: правду Дина говорит.
Наталка вошла в хату, остановилась у порога. Задумалась. Зимой, пожалуй, хлопчики поместятся на печи, а летом можно и в хатыне, и в сарае, и на сеновале... Хоть и невелика хата, а закутков вокруг хватает. Жили они тут большой семьей еще с родителями, а потом, когда начался голод, старики умерли. Наталка в город подалась, а сестра ее, Мария, оставалась с детьми, мужа ждала из Херсона. И вот не дождалась...
Впервые после возвращения в село Наталка села и всплакнула, вспомнила все и всех. Горе будто размягчилось слезами. Особенно жалко было рано умершую сестру, оставившую четырех сирот.
Не знала Дина, на что вернее всего отзовется Наталкино сердце. Горевала Наталка о старшей сестре. Ради нее, Марии, надо пригреть сирот, думала она.
Юрко похож на отца: такой же толстогубый, крутолобый, а вот Санько - он же вылитая мать, и глаза у него Мариины, печальные, будто всегда вопрошающие...
Она вспомнила, как сироты облепили ее, как засияли их лица... Да что она, зверь какой, или у ней душа не болит?
Наталка уронила голову на стол и зарыдала в голос. Она плакала об ушедших, оплакивала свое одиночество здесь, в родной хате, оплакивала бедную Марию.
А Дина поздно вечером шепталась с Ганкой.