- Ну, это дело твое - хочешь верь, не хочешь - не верь, - сухо оборвал Смоков. - Откровенно говоря, я поступил на работу в издательство из-за того, чтобы продвигать свои книги... Ну, ладно, Виктор, решено, я поговорю с Сарыниным и главным редактором по поводу твоей рукописи...
Говорил ли Иван Евстратьевич по поводу Викторова романа в издательстве или не говорил, Виктору было неизвестно. Видимо, не говорил, потому что никаких изменений не произошло. В издательство его не приглашали. Сам же он туда не шел. Там его могли обвинить в лентяйничании, в нежелании считаться с мнением рецензентов, а поэтому и в нежелании дорабатывать свою рукопись по их замечаниям.
Примерно через месяц после этого разговор со Смоковым Виктор получил из московского издательства рукопись своего романа "Казачья новь". При рукописи не было ни рецензий, ни препроводительного письма. Он стал перелистывать рукопись... По всему было видно, что рукопись внимательно читали. Чуть ли не на каждой странице были подчеркивания и надписи на полях: "Ха-ха!", "Гм!", "Трафарет!", "Шаблон!", "Чепуха!", "Не убедительно!", "Глупо!", "Ой-ой!".
С грустью смотрел Виктор на эти надписи, и ему хотелось плакать.
На следующий день почтальон принес пакет с двумя неподписанными рецензиями и письмом из издательства.
"Прилагаемые при нашем письме рецензии, - писалось в нем, - с убедительной ясностью покажут Вам, что рукопись Ваша "Казачья новь" нуждается в большой, серьезной доработке. Рукопись сырая, сюжет вялый, композиция рыхлая" и т. п.
"Неужели Смоков прав? - с горечью подумал Виктор. - Нет! Не может быть!.. Я все-таки добьюсь своего... Я доработаю рукопись, и пошлю ее снова в издательство".
Но когда он приступил к доработке рукописи по рецензиям, которых у него собралось уже четыре, то пришел в отчаяние. Рецензии были противоречивые. Если в одной рецензии говорилось о чем-нибудь положительно, то в другой это же место подвергалось резкой критике, и наоборот.
Как это было все понять? Голова у него пошла кругом.
XXVIII
Наступала теплая лунная ночь. Чувствовалось первое дыхание весны. Погромыхивая колесами на стыках рельс, поезд мчался вперед.
Константин стоял у распахнутого окна. Ветерок ласкал его разгоряченное лицо. Иногда, освещенные тусклыми фонарями, мимо мелькали кирпичные сторожевые будки, казармы железнодорожных рабочих, погруженные в дрему деревеньки, пустынные станции и разъезды.
У Константина трепетно билось сердце.
"Ведь это же родина моя! - взволнованно думал он, вглядываясь во все это, мелькавшее перед его взором во мраке. - Родина!.. Боже мой!.. Десять лет... Нет! Даже больше... Я здесь не был... Не видел тебя, милая родина... Как же ты меня будешь встречать, родная?"
В соседнем купе еще не спали. Оттуда слышался веселый разговор, смех.
- Представьте господа, что это так, - говорил кто-то громко по-английски. - Эта герцогиня и сейчас еще жива. Ох, и богачка! Ей, вероятно, теперь уже лет девяносто. Однажды мне довелось ее видеть. Она и в старости - представительная, величавая... А в своей молодости она была просто изумительная красавица...
Почему-то вспомнилась Константину его бывшая жена Вера. "Тоже ведь, говорят, богачка... Еще молодая, красавица... Наверно, завела себе любовников... Сволочь!.." - с омерзением поморщился он.
Но, странное дело, злобы к ней он сейчас не чувствовал. Наоборот, чем больше он сейчас вспоминал жену, во всех мельчайших деталях, тем больше у него появлялось желание видеть ее. Увидеть так, случайно, посмотреть - и отойти прочь...
Поезд замедлил ход.
- Почему останавливаемся? - спросил Константин у проходившего мимо проводника.
- Сейчас станция большая будет, - ответил тот. - Стоянка двадцать минут.
Поезд мягко подкатил к перрону вокзала, тускло освещенному керосино-калильными фонарями.
"Эх, боже мой! - тоскливо подумал Константин. - Узловая станция, а электричества нет... Когда же оно здесь будет?.. Говорят, большевики электрифицируют страну, но не видно этого. Нищая еще Россия по сравнению с Западом..."
Набросив на плечи пальто, Константин вышел из вагона и прошелся по платформе, оглядываясь вокруг. Публики мало, киоски, освещенные керосиновыми лампами, торговали колбасой, булками, папиросами, пивом. Константин горестно покачал головой.
Как-то невольно все увиденное здесь он сравнивал с заграницей, и сравнение это было не в пользу его Родины. Там, на Западе, все было добротнее, чище, люди одевались красивее. И от этого Константину становилось обидно за свою страну, за свой народ...
Он подошел к киоску и купил пиво. Подошел Чарли Фарант:
- О, Антони! Вы еще не спите?
- Нет, Чарли. Не хотите ли пива?
- Я не люблю пиво, - ответил тот. - Мне нравится здесь другое русская горькая... Хороша, чертовка!.. Давайте по стаканчику...
- Ол райт! - весело воскликнул Константин. - Согласен.
Они выпили и пошли по платформе.
- Я в Россию еду третий раз, - сказал Чарли, - и каждый раз страна эта, народ ее изумляют меня. Какие здесь масштабы, какой у народа энтузиазм и какие колоссальнейшие возможности у этой обширнейшей страны.
- Посмотрите на эти фонари, - протянул указательный палец Константин.
- Так что? - изумился англичанин. - При чем тут фонари?..
Константин промолчал. Не дождавшись ответа, Чарли продолжал:
- Загадочная страна, загадочный народ, совершенно непонятный для нас, людей Запада. Я далек от коммунизма. Коммунисты - фанатики, доктринеры. Меня их догматизм никогда не увлечет. Но, Антони, надо отдать должное коммунистам - народ они напористый. Что захотят, то и сделают...
- Пошли они, эти коммунисты, ко всем чертям! - озлобленно прорычал Константин. - Не говорите мне о них. Ненавижу!.. Всех бы их к стенке поставил...
- В ваших словах слышится столько ненависти, - с удивлением заметил Фарант, - что, думается, коммунисты вам лично навредили немало. Не так ли?
- Они не только мне одному навредили, - мрачно сказал Константин, но и всему человечеству...
Англичанин хотел что-то сказать, но пробил третий звонок. Проводник, стоявший у вагона, предупредил:
- Прошу, господа, садиться. Сейчас поезд тронется.
Константин и Фарант вскочили на подножку вагона. Англичанин хотел было продолжить разговор, но Константин сухо сказал:
- Извините, Чарли, пойду спать. Гуд бай!
XXIX
Ну разве есть на свете русский человек, который после долгого отсутствия, подъезжая к Москве, не волновался бы?
Нет таких русских. Кто бы он ни был, этот русский человек, к какому бы он классу, к какой бы он партии ни принадлежал, он всегда чувствует волнение, когда подъезжает к сердцу великой русской страны - белокаменной древней Москве.
Именно такое чувство волнения и переживал Константин, когда ранним утром он подъезжал к Москве.
Огромный город лежал в голубой дымке, распластавшись на многие десятки километров, притихший, молчаливый. Окна многоэтажных зданий ослепительно горели на восходящем солнце. Хотя Константину пришлось раньше бывать в Москве всего лишь дважды, но каждый его приезд сюда был связан со многими воспоминаниями, которые до сих пор еще жили в его сердце.
К приходу поезда на вокзал встречать иностранных журналистов пришли представители недавно созданного в СССР акционерного общества по иностранному туризму "Интурист" - пресс-атташе немецкого, американского, английского и французского посольства. Присутствовавший также на встрече представитель отдела печати наркомата иностранных дел в коротком выступлении приветствовал гостей. Ему ответил доктор Шиллер. Потом все уселись в поданный к вокзалу автобус, который привез иностранных журналистов в гостиницу "Метрополь", где им отвели комфортабельные номера.