- Нет, Прокопий Сергеевич, не верьте этой глупости, - сказал Виктор. - Наша партия кристально чистая, и ей клевета и ложь не нужны... Только правдивость честная ей нужна. И я верю, убежден в этом, если мы будем говорить только правду, не будем клеветать и лгать, не будем вводить в заблуждение следствие, то правда восторжествует, и нас всех освободят...
- Не знаю, Виктор Георгиевич, - раздумчиво проговорил Ведунов. Может быть, вы и правильно говорите, но ведь дело-то в том, что следователи знают, что мы не виноваты, а вот, однако, они фабрикуют сознательно ложные на нас обвинения...
- Эти следователи не советские люди, - сказал Виктор. - Они наши враги, враги нашей партии и Советской власти.
Такие разговоры все чаще и чаще возникали между ними... И под действием их Ведунов стал задумываться, а может быть действительно он зря наклеветал на себя?
Виктор голодал и здесь. Свой паек хлеба он съедал тотчас же как только получал его утром, а в обед он довольствовался миской жидкого борща или супа без хлеба.
Между тем Ведунову приносили на обед ароматный жирный борщ, а на второе - котлеты с жареной картошкой. Вместо черного ему выдавали белый хлеб. К тому же ежедневно получал он по десятку плохоньких папирос.
От такого обильного вкусного обеда у Виктора слюнки текли.
- Почему вас так хорошо кормят? - сердито спросил он у архитектора. А меня вот морят голодом.
- А вы разве не понимаете почему? - горестно усмехнулся Ведунов. Это всех клеветников, давших показания, так кормят. А кто "не раскололся", как они говорят, те лишены таких благ.
- Не завидую я вам, - сказал мрачно Виктор. - Дорогой ценой вы купили себе право есть котлеты.
- Что поделать, - вздохнул Ведунов. - Слабый я человек...
Ведунова иногда вызывал следователь. Приходил он от него какой-то смущенный, часто вздыхал, поглядывая на Виктора. Он как будто порывался сказать что-то ему, но не решался.
Но однажды, придя от следователя, он сказал грустно:
- Скоро будут судить меня... Дадут года три... Сошлют в исправительно-трудовой лагерь... Отработаю, вернусь домой...
Виктор не ответил. Ведунов прошелся по камере и, обращаясь к нему, проговорил:
- А почему бы вам, Виктор Георгиевич, не дать показания, а?.. Ведь вы известный писатель... Вас бы на много не осудили... Ну, дали б годика два... Поехали б в лагерь, описали труд заключенных... Получили б орден за это. Вас бы досрочно освободили... и судимость сняли б...
Виктор в гневе подскочил к Ведунову.
- Негодяй!.. - крикнул он содрогающимся голосом. - На что вы меня наталкиваете?.. Чтобы я, так же, как и вы, наклеветал на себя, на своих товарищей?.. Да как вы смели мне это сказать, мне - коммунисту с первых дней революции?.. Я всегда был честным человеком, преданным коммунистом. Никогда не клеветал и не лгал... Пусть я здесь умру, подохну с голоду, но ни слова клеветы не скажу...
Ведунов сел на свой топчан и, закрыв лицо руками, заплакал, содрогаясь своими худыми, острыми плечами.
- Простите! - глухо пробормотал он. - Простите ради бога... Я не хотел причинить вам неприятностей...
Виктору стало его жалко.
- Простите и вы меня, что я вас оскорбил, - сказал он, положив руку на плечо Ведунова. - Успокойтесь, пожалуйста... Скажите откровенно, это вы не сами надумали уговаривать меня давать показания?.. Это вас заставили, да?..
- Ради бога тише! - прошептал Ведунов, озираясь на дверь. - Я вам сейчас скажу все, только пусть это будет между нами... Даете слово?
- Даю.
- Они действительно заставляют меня, - заговорил архитектор шепотом, - чтобы я уговорил вас дать показания... обещают мне за это скидку... Есть тут один такой начальник по фамилии Яковлев-Зверь!.. Не дай бог вам попасться к нему... Так вот он все вынуждает меня убедить вас дать показания... Нарочно и питают меня хорошо, чтоб вас соблазнить...
- Вот сволочи! - вскипел Виктор. - Какой примитив. Что ж, этим меня думают взять?..
- Ну, других, слабых, как я, они этим и берут, - печально промолвил Ведунов. - Сколько нас таких, несчастных, поддались на их удочку...
- Ну, я-то им не сдамся... Потягаемся еще...
- Правильно, Виктор Георгиевич, не поддавайтесь на провокацию, сказал Ведунов. - Держитесь... Я слабый человек, не выдержал... У вас же есть мужество. Боритесь за правду до конца.
XXII
Через неделю Ведунова увели на суд, и он в камеру больше не вернулся.
Но Виктор в одиночестве оставался недолго. Под Новый год его перевели в другую камеру, огромную, теплую, забитую дополна народом. В камере, как после узнал Виктор, было около ста заключенных.
Его сразу же обступили любопытные.
- Откуда, товарищ?.. Не с воли ли?
- Нет, - покачал головой Виктор. - Уже полгода как в тюрьме нахожусь...
- В каких камерах сидел?.. Кого встречал?..
- Все время в карцере да вот с месяц-полтора сидел с архитектором Ведуновым...
- А сам-то откуда будешь?
- Да здешний я.
- А чей будешь?.. Где работал?..
Виктор назвал себя.
- О, писатель!.. - раздались голоса вокруг него.
Весть о том, что в камеру привели писателя, среди заключенных вызвала сенсацию. Виктора окружила большая толпа народа, расспрашивали его обо всем, щедро угощали папиросами.
Был поздний час. Люди в камере устраивались на топчанах, сдвинутых подряд, спать. У Виктора места не было, и он растерянно оглядывался, не зная, куда себя девать.
- Давайте, товарищ Волков, познакомимся, - подойдя к нему, сказал заросший рыжей щетиной арестант в морской форме. - Я Орлов - староста камеры. Надо вам где-то местечко найти. Шапкин, - обратился он к сидевшему на топчане заключенному. - У вас тут нельзя потесниться? Вот товарища Волкова устроить надо...
- Да, пожалуй, можно...
- Можно, - подтвердил и рядом с ним лежавший пухлощекий усатый мужчина лет сорока.
Люди на топчанах зашевелились, подались и освободили местечко для Виктора.
Место было просто чудесное - с тюфяком, были и подушка, и одеяло. Кажется, за всю свою тюремную жизнь Виктор не имел еще лучшего места для спанья...