* * *
Через два месяца Прохор Ермаков приехал из Кисловодска после лечения, получил назначение на должность командира Донской кавалерийской казачьей дивизии.
II
Сазон рвался в станицу. Ему казалось, что поезд ползет как черепаха. От нетерпения он ерзал на лавке, поминутно заглядывал в окно: не приближается ли та заветная станция, от которой до родной станицы всего каких-нибудь полсотни километров.
Ведь это же так близко!.. За день можно дойти. А тут еще есть и надежда, что кто-нибудь и подвезет.
Но вот, наконец, и эта желанная станция! Поезд, стуча колесами на стыках рельс, замедлил ход, рванул последний раз, лязгнул буферами и замер. С бьющимся от волнения сердцем Сазон сошел на платформу, по которой до этого не единожды хаживали его ноги, и оглянулся. Все она такая же, станция, маленькая, кирпичная, изношенная годами. Ничего в ней не изменилось. Словно Сазон ее видел только вчера.
Радостный и счастливый от сознания того, что он сейчас совершенно свободен и что он вот направится сейчас к себе в станицу, чтобы скорее повидать семью, Сазон попрощался с проводником и пошел к дороге...
Моросил мелкий весенний дождь. Дорога была грязная, расквасившаяся, но Сазон не обратил на это внимания. Шел он бодро, предвкушая скорую счастливую встречу с черноокой дородной женой своей Сидоровной, с детьми, которые теперь уже, наверное, неузнаваемо повыросли, с старухой матерью, если еще она жива.
Путь был тяжелый и утомительный. Но Сазон упрямо и настойчиво шагал вперед, хотя он чувствовал, что устал, устал очень. Надо бы отдохнуть. Но где отдохнешь? Хуторов на пути не было, кругом пустынно и безлюдно. За всю дорогу ни встречных, ни обгонявших...
Но все же однажды Сазон, раскопав до середины мокрую копну застаревшей гниющей соломы, сиротливо лежавшей у шляха, на минуту присел отдохнуть.
Копна шевелилась и шуршала, как живая, от сотен с отчаянным писком возившихся в ней мышей...
Сморщившись от брезгливости, Сазон хотел плюнуть и отойти от копны, но он до того устал, что ноги не повиновались уже ему.
- Э, да черт их дери! - махнул он рукой и опустился на солому. Писк усилился, и копна задвигалась с еще большей силой. - Хм! - ухмыльнулся Сазон. - Как в люльке.
Он достал из сумки кусок хлеба и бутылку с водой, стал есть... Потом он прилег на солому и на мгновение задремал, не обращая внимания на шнырявших по нем осмелевших мышей...
...В станицу он пришел в полночь. Фонари тускло освещали намокшую улицу. Сазон подошел к родному куреню и остановился, разглядывая его. С молчаливой грустью глядела и хата на своего хозяина подслеповатыми оконцами, словно приветствуя его с приходом под свою гостеприимную крышу.
Сазон стоял перед своим родным куренем и, приложив к бурно бившемуся сердцу руку, пытливо всматривался в темные непроницаемые оконца, словно стремясь проникнуть сквозь них и узнать, что происходит там, внутри куреня, какие сны видит сейчас его семья? Предчувствует ли она, что он вот сейчас стоит у порога?..
- Ха-ха-ха! - закатился он вдруг счастливым смехом, смахивая рукой радостные слезы со щек. Порывистым движением он толкнул калитку. Навстречу ему, заливаясь злым лаем, бежала маленькая лохматая собачонка.
- Орлик! - радостно кричит Сазон. - Да это все ты тут, оказывается, хозяинуешь?.. Здорово, дружище!
На мгновение собачонка замолкает в недоумении. Поводя ушами, она вглядывается в вошедшего человека и, узнав, восторженно завиляв хвостом, с визгом подпрыгивает, облизывает руки хозяину.
- Орлик! - ласкает Сазон собаку. - Милый ты мой... А я думал, тебя и вживе нема...
Собачонка еще пуще извивается, подпрыгивает, танцует, выражая свой чрезмерный восторг.
- Узнал... Ну, ладно, зараз я тебе гостинца дам.
Сазон вынимает из мешка оставшийся кусок хлеба и бросает собаке. Собака на лету хватает его.
- Ну, господи благослови! - ступил Сазон ногой на крыльцо.
Не успел он переступить второй ногой, как дверь из хаты вдруг распахнулась и из нее выскочила худенькая растрепанная старушонка. С рыданиями она припала сухоньким своим телом к Сазону.
- Чадунюшка ты моя родная, - запричитала она. - Вот вить опять мои глазушки увидали тебя... Народ-то брехал, что расстреляли, мол, твоего Сазона... А я не верила... Не верила никому, все и ноченьки не спала, все ждала и ждала, не забрешет ли Орлик... Очи мои слезы повыели... А вот ныне ночью-то и забрехал все-таки Орлик... Вишь, какое оно дело-то... Сердце мое с вечера вещевало... Всею ночь мучаюсь, не сплю... Подмывает меня, да и все... Подмывает. А к чему - не пойму... Лежу и слышу, калитка скрипнула... Вся задрожала я, прислухалась... Брехнула наша собачушка поначалу, а потом, стало быть, замолчала, потом как зачнет визжать. Ну, думаю, не иначе, как это сынушка... Глянула в окошко-то, ну и впрямь ты... Ну, слава тебе, создателю... Насовсем, Сазонушка, а?
- Ну, конешно ж, мамуня, насовсем, - обнимая мать, ликующе сказал Сазон. - Теперь дома буду. Все!..
- Отпустили, стало быть?
- Отпустили, мамуня, ни в чем не виноватый.
- А я так и знала, что не виноватый.
- Ну, как вы тут, мама, живете?.. Как детишки?.. Как жена?..
- Да все ничево, - неохотно буркнула старуха. - Все живы, здоровы...
- А Сидоровна-то дома?
- А где ж ей быть? - с сердцем выкрикнула старуха.
Озлобленность, послышавшаяся в голосе матери, несколько удивила Сазона. Он подождал, что она скажет еще. Но старуха больше ничего не произнесла.
Сын с матерью вошли на кухню. Старуха включила свет. Сазон оглянулся. Все было по-прежнему. На широкой деревянной кровати спали белоголовые ребята. Сазон, глядя на них, ласково улыбнулся и стал раздеваться.
- Мать, давай умываться.
Старуха поднесла к помойному ведру корец с водой, стала сливать на руки сыну. Сазон умылся, вытерся полотенцем, причесался перед зеркалом.
- Мамуня, - сказал Сазон. - Ты б разбудила Нюру.
- Не надо, сынок, не надо, - в смущении забормотала старуха.
- Как не надо? - изумился Сазон. - Она там? - кивнул он на прикрытую дверь в горницу.
- Там, - прошептала старуха. - Но она ведь не одна там...
- Что? - гаркнул Сазон. - Как не одна?.. - Потом вдруг у него мелькнула страшная догадка, он побледнел. - Значит... - Он не докончил и с силой ударил ногой дверь в горницу. На кровати спали двое. Жмурясь от света, Сидоровна удивленно протянула:
- Са-азон, да никак ты, а-а?
Сазон обессиленно опустился на стул.
- Значит, не дождалась?.. Обзавелась кобелем.
Сидоровна поднялась, протирая руками глаза, села на кровати, свесив босые ноги. Из-за ее спины испуганно выглядывал всклокоченный мужчина.
- Это не кобель, Сазон, - спокойно сказала Сидоровна, - а муж мой законный... В загсе с ним расписались...
- Хе, в загсе, - с горечью усмехнулся Сазон. - При живом-то муже?.. Это ни в одном законе так не записано...