Что выделяло Николая Алексеева среди других? Он не только горячо брался за разные дела, но и столь же горячо доводил их до конца, а это качество не так часто встречается... Как писала газета "Гражданин", "мог увлечь за собой толпу и не разочаровать ее в увлечении". Алексеев излучал широко вокруг себя мощное силовое поле, в которое втягивались с большой охотой десятки людей. Он умел в нужную минуту помочь в беде друзьям, сослуживцам, никогда не злоупотреблял их доверием. Все это позволило стать в тридцать три года городским головой...
Дума заседала тогда на Воздвиженке, не имела своего здания, арендовала помещение у графа Шереметева, особняк на Воздвиженке, сохранившийся до наших дней, за фасадом Кремлевской больницы, напротив нового здания библиотеки. Заседания Думы происходили раз в неделю. Каждый москвич мог послушать, о чем говорят гласные. Многие приходили, чтобы посмотреть, как ведет заседания молодой глава Думы, как приходят в английский парламент, чтобы насладиться остроумием ораторов, понаблюдать жаркие схватки слуг народа.
Алексеев являлся на заседания во фраке и белом галстуке, в то время как многие гласные - в будничном платье, как пишет очевидец, "в разных костюмах от поддевы и высоких сапогах бураками включительно". В глазах мемуариста Алексеев выглядит так: "Высокий, плечистый, могучего сложения, с быстрыми движениями, с необычайно громким, звонким голосом, изобиловавший бодрыми мажорными нотами. Он был одинаково удивителен и как председатель городской Думы, и как глава исполнительной городской власти". Один в двух ипостасях, в двух лицах.
Голосование выглядело несколько не так, как ныне.
- Согласных прошу сидеть, несогласных встать. Принято!
Если сразу не был ясен результат такого голосования "ногами", за счет брался секретарь.
"Заседания Думы по вторникам, начинавшиеся в седьмом часу, до Алексеева благодаря неумелому и вялому руководству затягивались иногда до глубокой ночи. Алексеев вел заседания с необыкновенной энергией и быстротой. "Объявляю заседание открытым. Прошу выслушать журнал прошлого заседания", - раздавался звонкий сильный голос", - пишет академик М. М. Богословский в воспоминаниях о Москве.
Как видим, сто лет назад Дума заседала еженедельно, по вечерам.
Редко на какое заседание Думы являлись все сто семьдесят гласных, приходила едва ли половина, однако это не служило ни предлогом для отмены заседаний, ни основанием для непринятия решений, даже если они голосовались неполным составом.
Еще об одной особенности Думы и городского головы:
"Говорил он прекрасно, громко, в высшей степени деловито, без всяких риторических прикрас, а за словом в карман не лез, пускал в ход иногда простонародные выражения, например, "запущать дела", приводил сейчас же деловые справки, смело пускал в ход цифры, не всегда, может быть, соответствовавшие действительности, но производившие эффект, и уничтожал противника. К 8 часам заседания кончались".
Таким образом, заседания Думы продолжались не более двух часов. Пример, достойный подражания, возможно, даже идеал, к которому мы вернемся, набравшись опыта в словопрениях.
Когда читаешь "Известия Московской городской думы", поражает: как гласным удавалось управлять таким большим городом, который практически не получал денег из государственного бюджета. Почти все, что появлялось нового: церкви, больницы, школы, музеи, театры, - все возникало на деньги, которые поступали от местных налогов: с недвижимости, доходов, с процентов от вкладов в банке, продажи ценных бумаг, облигаций, наконец, от пожертвований, порой весьма значительных, выражавшихся в тысячах, миллионах рублей.
Это при том, что фунт парной говядины стоил 14 копеек, куры парные 55, фунт севрюги 28 копеек, карпы и судаки шли по 11 копеек... В день мастеровой, кузнец или столяр получали по 110 копеек, поденщик с тележки имел 220...
Если Алексееву приходилось, чтобы добыть деньги, идти на какие-то компромиссы, он ради общего блага шел. Однажды некий "купчина толстопузый" решил покуражиться и сказал, что даст Городской думе миллион, если городской голова при всех станет пред ним на колени. Алексеев не заставил себя долго ждать, исполнил требование к немалому восхищению присутствовавших и самого толстосума, сдержавшего слово. Миллион, как гласит легенда, дал...
В XIX веке переписи проводились нерегулярно, с большими перерывами. По данным 1871 года в Москве проживало 602 тысячи человек. В каком именно году стала первопрестольная городом-миллионером, точно не известно, но случилось это вскоре после Алексеева. По переписи 1897 года москвичей значилось 1 миллион 39 тысяч. Каждый год в город устремлялись тысячи свободных крестьян, решавших порвать с деревней. Таким образом, Алексеев руководил городским хозяйством второй столицы империи, где проживал почти миллион жителей. И вот такой бурно растущий крупный город до его избрания не имел нормального водопровода и канализации, которыми располагали другие столицы Европы.
Вода поступала из старинного, времен Екатерины II, Мытищинского водопровода в бассейны на центральных площадях. Черпали воду из Москвы-реки, других речек, далеко не кристально-чистых. Воду развозили на лошадях в бочках, разносили ведрами по дворам, домам. Водовозы разносили по Москве инфекцию, как и представители другой древнейшей профессии, которых называли "ночными рыцарями", "золоторями". На службу они выходили в ночь, объезжая дворы. В каждом из них копались для нечистот ямы, содержимое которых вывозилось в бочках. Веками Москва поражала приближавшихся к ней путников не только прекрасным видом церквей, но и дурным запахом, о чем не раз писали Салтыков-Щедрин и другие сатирики рангом поменьше. Наконец, еще одним разносчиком заразы служили многочисленные частные бойни, где забивали крупный и мелкий рогатый скот, свиней, лошадей.
Десятки лет шли дискуссии о водопроводе, канализации, единой для всей Москвы бойне. Николай Алексеев от слов перешел к делу. На средства города провел ветку железной дороги к станции "Бойня", рядом с ней выстроили по самому совершенному проекту все, что требовалось. Обратите внимание: 20 июня 1886 года состоялась закладка зданий, а 1 августа 1888 года, как гласит справочник, "бойни уже начали функционировать". На месте, выбранном Н. А. Алексеевым, поныне действует и платформа железной дороги и бойни, нынешний мясокомбинат, носивший имя Микояна. А надо бы - Алексеева...
Вслед за бойнями взялся городской голова за водопровод. Взамен старого, а также нескольких других маломощных систем, в 1892 году появился новый, проект которого разработали инженеры Шухов (автор знаменитой радиобашни), Кнорре и Лембке. Они напоили Москву чистейшей подземной водой. Из Мытищ не в бассейны, а в дома, квартиры подавалось ежедневно полтора миллиона ведер. Другие группы инженеров занимались грандиозным проектом канализации Москвы с учетом ее будущего. Разрабатывалось несколько разных вариантов, так называемой "сплавной раздельной" системы, имея в виду, что сплавляться все будет в юго-восточном направлении, в направлении к Люблино, чему способствовали особенности рельефа. В этом же направлении течет по городу Москва-река. Поэтому до наших дней и располагалось в Люблино так много очистных инженерных сооружений.
Проекты водопровода и канализации отличались не только техническим совершенством, но и демократизмом. Они предназначались для всех жителей, всех районов Москвы, центра и окраин, богатых и бедных.
Исключение из правил городской голова сделал для своего дома: водопровод, как рассказал мне один из потомков Алексеевых, к нему подводить не велел, чтобы никто не заподозрил его в корысти, стремлении воспользоваться технической новинкой, которая обошлась городу в миллионы рублей.
Эти три сооружения: бойня, водопровод и канализация - стали тремя китами Москвы, они резко улучшили санитарное состояние, снизили смертность жителей, изменили быт города, где не стало водовозов, водоносов, "ночных рыцарей". По улицам со станций не гнали больше скот... Все это дало основание академику М. М. Богословскому утверждать, что эти нововведения не только стяжали городскому голове признательность москвичей. "Они преобразовали Москву. С ними она перестала быть большой деревней, какою была, и становилась действительно городом".
Алексеев поощрял искусства. Именно при нем галерея, собранная Павлом и Сергеем Третьяковыми, перешла в собственность города, стала называться их именами. Тем самым Москва не только получила бесценный дар, но и взяла на себя обязательство его хранить и приумножать. До 1918 года музей назывался Московской городской художественной галереей имени П. и С. Третьяковых. Чиновники от искусства лихо распоряжались купеческими коллекциями, закрыли Цветковскую, Остроуховскую и другие галереи, картины иностранных мастеров, собранные Сергеем Третьяковым, перестали экспонировать и на этом основании переиначили историческое название, убрали из него имя Сергея Третьякова. Растворили по музеям известные коллекции Щукиных, Морозовых, Боткина, Востряковых, Гиршмана... Не случись всего этого беззакония, имела бы сегодня Москва художественные музеи не только в Лаврушинском переулке.
Кстати, и Центральные бани в Театральном проезде выстроили при Алексееве.
...Утром 9 марта 1893 года, сев в коляску, поспешил он по Тверской в Думу, где его поджидал убийца...
В этом покушении можно усмотреть некую мистику, рок. Никто столько не уделял внимания призрению душевнобольных, как Алексеев. До него в Москве не существовало ни одной психиатрической лечебницы. Эти больные жили изгоями, как бездомные собаки, подвергаясь всяческим унижениям. В мемуарах писателя Николая Телешова рассказывается, как Алексеев поставил вопрос о лечебнице на заседании губернского земства, членом которого также состоял. Проблема не решалась годами.
- У вас нет коек? - задавал он вопрос нерешительным земцам. - Я дам вам на время городские койки. У вас нет белья? Я дам вам запасное городское белье. Я сделаю все, чтобы приют открылся не далее чем через десять дней.
Все дал и сделал, чтобы первая лечебница смогла принять несчастных. В завещании предусмотрел крупную сумму на сооружение лечебницы, будто чуял, от кого примет смерть. Канатчикова дача появилась на средства Алексеева. Здесь находится известная психиатрическая больница № 1 имени П. П. Кащенко. До 1917 года она носила имя Н. А. Алексеева. Затем, как десятки других лечебниц, лишилась названия под тем предлогом, что пожертвованные купцами на здравоохранение деньги нажиты нечестно и народ вправе забыть о них.
...от порога Думы его пронесли через весь город к Новоспасскому монастырю на руках рабочие завода Алексеевых и крестьяне села Кучино.
На экстренном заседании Дума "приговорила" в память об убитом выделить 200 тысяч рублей на благотворительность. Послали соболезнование жене. Возложили венок. Никаких улиц не переименовывали. Заказали для Большого зала "портрет в рост", как уже об этом упоминалось. Савва Мамонтов снял посмертную маску. Художник Поленов нарисовал зал в минуты прощания.
Похоронили Алексеева рядом с отцом, вблизи ворот монастыря, справа от входа.
"ДУБИНУШКА" ФЕДОРА ШАЛЯПИНА
О своей первой неудавшейся попытке покорить Москву Федор Иванович рассказал на "Страницах из моей жизни", наговорив текст будущей книги стенографистке, чью запись отредактировал и дополнил другими слышанными рассказами Шаляпина такой редактор, как Максим Горький.
...В поезде, проиграв в карты случайным попутчикам 250 рублей, молодой певец вместе с приятелем прибыл на вокзал.
"Москва, конечно, ошеломила нас, провинциалов, своей пестротой, суетой, криком. Как только мы наняли комнату, я бросился смотреть Большой театр. Грандиозное впечатление вызвали у меня его колонны и четверка лошадей на фронтоне. Я почувствовал себя таким ничтожным перед этим храмом".
На следующий день безработный и безденежный бас отправился наниматься в контору императорских театров. В Москву пришло лето, сезон в театрах кончился. Приезжего никто в конторе не ждал. И он ушел отсюда не солоно хлебавши. Случилось это на Большой Дмитровке в милом двухэтажном доме, где теперь располагается известная театральная библиотека, унаследовавшая помещение бывшей конторы.
Повезло приезжему в другом, частном бюро, обитавшем в доме на углу Тверской улицы и Георгиевского переулка.
Здесь прослушал певца сам Лентовский, знаменитый антрепренер, давший щедрый аванс и клавир оперы, после чего, в силу контракта, пришлось отправляться в Петербург.
В первый приезд в Москву, в ожидании пока решится его участь, Шаляпин часто уходил на Воробьевы горы, где уединялся в лесной тиши и "любовался величием Москвы, которая, как все на свете, издали кажется красивее, чем вблизи".
То было в 1894 году.
Как известно, творческая жизнь певца складывалась поначалу трудно и неудачно, пока на пути своем не встретил он легендарного Савву Мамонтова, сыгравшего великую роль в его судьбе.
Не случайно именно об этом человеке Федор Иванович вспомнил 8 марта 1932 года, перед тем как поставить последнюю точку в автобиографической книге "Маска и душа", ставшую творческим завещанием, где великий артист постарался рассказать все так, как было в его жизни.
"И вспоминается мне Мамонтов. Он тоже тратил деньги на театр и умер в бедности, а какое благородство линий, какой просвещенный благородный фанатизм в искусстве! А ведь жил он в "варварской" стране, и сам был татарского рода. Мне не хочется закончить мою книгу итогов нотой грусти и огорченности. Мамонтов напомнил мне о светлом творческом в жизни. Я не создал своего театра. Придут другие - создадут."
Светлое и творческое в жизни молодого певца происходило все на той же Большой Дмитровке, в здании Солодовниковского театра, где давала спектакли Частная опера, вдохновляемая Саввой Мамонтовым. Он был не только ее содержателем, но и творческим руководителем, совмещавшим в одном лице главного режиссера, главного художника и директора. Именно он убедил мало кому известного солиста императорского Мариинского театра разорвать контракт в Петербурге и перейти на подмостки Частной оперы, чья слава в мечтах Саввы Мамонтова должна была затмить славу Большого театра, располагавшегося в нескольких стах метрах от сцены, где дебютировал в Москве Федор Шаляпин.
Спектакли шли до него, как правило, в полупустом зале, а он был большой, почти на две тысячи мест. Только когда заезжали прославленные гастролеры, итальянские певцы, публика набивала театр до отказа.
Дебют певца не остался незамеченным. На следующий день после его выступления театральный критик писал:
"В Солодовниковском театре появился, кажется, очень интересный артист. Его исполнение роли Сусанина было очень ново и своеобразно. Артист имел большой успех у публики, к сожалению, малочисленной".
После выступления певца в роли Мефистофеля тот же театральный критик писал, что "я впредь не пропущу ни одного спектакля с участием этого артиста". С тех пор зал, когда в нем выступал Федор Шаляпин, всегда был полон.
После триумфа в роли Мефистофеля Савва Мамонтов сказал: