Остался Приступа один посреди улицы, растерянно глядел вслед Нечипору. Решил: с этим надо быть настороже...
...Репки, казалось, кто-то подменил. Не узнать. Сколько хат с забитыми окнами и дверьми! Подошел Нечипор к хате Кияшка. Ни окон, ни дверей. Заглянул внутрь. Ветром намело кучу снега. В углу, где когда-то стоял стол, желтеет прошлогодний бурьян, а под потолком заиндевелая икона.
Дальше, за селом, улица упиралась в стену панского палаца. Там, за той стеной, был полковник Громыка. <Что>, обожди, полковник, я еще к тебе приду. Поговорим>. Нечипор повернул назад и пошел к Марии. Пришел - в хате ни ее, ни матери. Догадался: видно, на панщине, в усадьбе. Тогда, точно и не по своей воле, ноги сами пошли в ту сторону, где подымалась каменная стена, а из-за нее виднелась покрытая снегом высокая крыша.
...Полковник Михайло Громыка выглянул в окно. У коновязи уже стоял оседланный конь. Казак в жупане расчесывал ему гриву и то и дело поглядывал на окна. Громыка потянулся, предчувствуя приятный холодок зимнего дня, который сразу охватит его, едва только сядет на коня. В эту пору он каждое утро выезжал в поле. Скакал час-два, пока мылом конь не покроется, а тогда возвращался. Подумал: <Недолго>так развлекаться, вот-вот жди от гетмана гонца>. Крикнул грозно:
- Гей, джура!
Джура вырос в дверях, поклонился, точно переломился в поясе, и ловко выпрямился. Глаза устремлены на полковника.
- Сапоги и кунтуш!
Джура через минуту снова был тут. Помог натянуть сапоги, подал кунтуш. Громыка не спеша застегнул белую шелковую сорочку под кунтушом. Прошелся по светлице, рассыпав звон серебряных шпор. Джура стоял у порога, ждал. Со стен на полковника Громыку смотрели какие-то надменные паны в латах и пани в старинных пышных платьях. Следили за ним, как казалось Громыке, испуганными глазами. А как же было им не пугаться? Кто это похаживал по светлице? Не пан Кисель, слуга короля польского, и не Ерема Вишневецкий, бывший владелец этого палаца, а полковник гетмана Хмельницкого - Михайло Громыка, который еще не так давно только есаулом был. Тот Громыка, который правнуков и внуков вот этих панов, умелою рукою изображенных живописцем, громил под Корсунем и Пилявой, под Зборовом и Берестечком... Правда, под Берестечком не вышло, как думал гетман... Но это не помешает тому, чтобы теперь все обошлось как следует. Громыка посмеивается над панами, висящими на стенах, и от удовольствия даже подмигивает джуре.
- Пани встала? - спросил у джуры.
- Изволят еще почивать, пан полковник.
- Управитель тут?
- Ожидает ваших приказаний, пан полковник.
А что приказывать? Все идет как полагается. Зерном, слава богу, полны амбары. Уже и фактор приезжал, заберет, наверно, на этих днях. В конюшне восемь десятков венгерских коней, да таких, что и хан бы от зависти лопнул. Чинш посполитые платят. Непослушания нет... Правда, только вчера жаловался Приступа: языками плетут, мол, что Кисель, что Громыка - одно племя. Собачьи головы - и все! Что ж, разве он, как тот Кисель, расплодил униатов? Выгнал ведь их, чтоб и не смердело. Церковь своим коштом обновил, новый купол возвел. Плотину приказал новую сделать. Три новых мельницы поставил. Пусть себе мелют, сколько угодно, только не языками. Но чинш, известно, должны платить. И работать должны как следует.
У Киселя все шесть дней на панщине были, а у него ведь не панщина, а отработок в счет чинша - три, правда, порою, если надо и четыре, и пять дней... Что ж с того? Это только для общей пользы. Вот война будет - денег много понадобится.
Утреннее спокойствие рассеивается от этих мыслей. Вспоминает - недели три назад, в Чигирине, Капуста сказал ему:
- Слушай, полковник, жалуются на тебя, что крут на руку до посполитых... Ты осторожнее...
Что там осторожнее! Кому поле пахать, кому хлеб сеять, а кому воевать и край от панов да униатов оборонять...
Джура замер у порога. За порогом ждет Приступа, почтительно покашливает в ладонь. В сенях лягавые псы кидаются к двери, рвутся во двор.
На другой половине палаца проснулась уже пани полковникова. Ключница стоит в ногах, почтительно сложила руки на груди. В глазах одна сметана, губы расплылись в медовой улыбке. Как пани изволили почивать? Какие сны привиделись? Погода нынче хорошая. На завтрак зажарили, как велено, с вечера шестерых цыплят, сварили юшку. Холодец такой, что под зубами скрипит. Узвара две макитры. Вино венгерское приготовили и меда свеженького.
Пани Громыка лежит, слушая, как сыплет словами, точно горохом, проворная ключница. Спрашивает:
- Индюков заморских чем кормили?
- Орехами, пани.
- А гусей подвесили под крышу?
- А как же, подвесили в мешках и уже кормили галушками, как велено. Еще радость какая: свинка, которая с пятном на лбу, опоросилась...
Пани крестит рот, зевает.
- Сон привиделся...
Ключница - само внимание.
- Привиделось: лежу в поле, ромашка передо мною, хочу сорвать, не дотянусь...
Лицо у ключницы становится печальным, она шевелит губами.
- ...Потом дотянулась, сорвала, а на место ромашки - злотый...
- Прибыток получите, пани, прибыток. Сначала, что дотянуться не могли - это худо, и ромашка - худо. Недруги, злой наговор. А то, что, сорвавши, увидали золото на ладони, значит корысть получите великую.
Пани полковникова слушала ключницу.
- Прибыток, корысть - это хорошо. Лишь бы не война. Но, видать, быть-таки войне, ведь вчера вечером Михась говорил: <Ты>, серденько, готовься, скоро прощаться будем, надолго ли, не знаю, но уж такие дела...>
Ключница сыплет горохом слов, но пани полковникова не слушает уже, мысли обращены на другое... Неохотно она подымается с постели.
...Полковник Громыка уже собрался выходить. Джура сбегал за саблею, подал полковнику, кланяясь, доложил:
- В сенях казак какой-то просится до вас, пан полковник. Есаул изволили передать.
Громыка положил саблю на кресло, подкрутил усы. Казак, какого беса ему еще надо? А может, гонец? А, чтоб ей, этой вседневной заботе!
- Живей давай его сюда.
...Нечипор Галайда стоял перед своим бывшим полковником. Держал шапку в руке.
- Челом бью, пан полковник!
- Челом, челом и тебе, казак. Что скажешь?
Оглядел острым взглядом всклокоченную чуприну, желтое лицо, лихорадочный блеск глаз, потертую свитку, сбитые сапоги.
- Что скажешь, казак?
Да какой это, до беса, казак? Хлоп какой-то. Уже грознее и нетерпеливее крикнул:
- Что тебе?
- Повидаться пришел, пан полковник.
- Только и думки было - с тобой встретиться, - насмешливо сказал Громыка.
Но Галайда не обиделся:
- Не узнаете?