В Сокале король собрал военный совет. Местность вокруг Сокаля, по мнению региментарей, не подходила для генерального сражения. Надо было выбрать другое место, где можно было бы нанести окончательный и уничтожающий удар Хмельницкому.
Любомирский и Лянцкоронский предложили выслать навстречу Хмельницкому наемников-немцев и шведов, а королевские шляхетские полки оставить в резерве. Потоцкий высказался против, считая, что на Хмельницкого надо ударить всеми силами. Кроме того, совет выслушал сообщение канцлера Лещинского: удалось установить связь с ханом, и есть основания верить, что хан не поддержит всеми силами казацкое войско. Канцлер также сообщил совету об отказе московских бояр выполнить Поляновский договор и выслать стрельцов на помощь королю для усмирения Хмельницкого. Наконец порешили: итти всей армией на Берестечко, за которым простирались обширные поля, удобные для действий большой массы конницы. Вдобавок, там находились просторные пастбища, обеспечивающие корм лошадям.
Пятнадцатого июня в табор Хмельницкого, расположенный в восьми милях от Стыри, прибыл казачий дозор, захвативший неизвестного шляхтича, который требовал, чтобы его немедленно доставили к Капусте. Пленника привели в шатер Капусты. Два казака крепко держали его за руки.
Лаврин Капуста лежал на кошме, накрытый жупаном. Лаврина третий день трясла лихорадка, и Хмельницкий приказал отправить его в Чигирин.
Велико было удивление казаков, когда они увидели, что полковник Капуста, отбросив жупан, вскочил и протянул руки пленнику.
- Малюга! - закричал Капуста. - Каким ветром занесло?
- Попутным, - ответил Малюга и крепко обнял Капусту.
Казаки потоптались на месте и, весьма обескураженные, вышли из шатра, почесывая затылки. Такого <языка> им впервые довелось брать...
...Хмельницкий сидел, опустив голову на руку, и внимательно слушал. Напротив, ежась в ознобе и потирая пальцами лоб, покачивался на скамье Капуста. Малюга, усилием воли стряхнув с плеч усталость (две бессонные ночи давали себя знать), тихо говорил:
- Вчера король свернул лагерь и выступил в поход. Я решил немедленно оповестить тебя, гетман, и решил ехать сам, ибо в последнее время ко мне начали относиться подозрительно, особливо после того, как стала известна судьба шляхтянки Чаплицкой.
Хмельницкий горько скривил губы. И тут еще была Елена... Малюга уловил беспокойство гетмана. Может быть, про Чаплицкую не стоило вспоминать?
- Король разделил армию на двенадцать полков, - продолжал Малюга. Первым командует каштелян краковский Николай Потоцкий, вторым - воевода брацлавский князь Любомирский, третьим - коронный хорунжий Лянцкоронский, четвертым - подканцлер литовский Конецпольский, в пятом полку - мазовецкая и великопольская шляхта под началом Льва Сапеги, шестой полк - под командованием воеводы подольского Станислава Потоцкого, дальше - полки Доминика Заславского, Калиновского, Щавинского, Вишневецкого, Одживольского, Замойского. Воевода мариенбургский Яков Вейгер со своими рейтарами, силезский воевода Шавгоч, пушки под командованием Христофора Мейера...
- Что ж, добрая компания, - задумчиво проговорил Хмельницкий. - Как это ты всех их запомнил?
- Мне много надо было запоминать, пан гетман, - ответил Малюга. Выпил воды и спросил: - Можно дальше?
Хмельницкий кивнул:
- Говори.
- На тайном совете, состоявшемся позавчера ночью, решено дать бой за Берестечком, в долине. Литовскому гетману Радзивиллу приказано ни в коем случае не допускать взятия Смоленска твоими казаками, гетман, а, разбив казаков, итти на Чернигов и Киев. Еще ты должен знать, гетман, митрополит Сильвестр Коссов находится в полном согласии с Адамом Киселем, о чем Кисель писал канцлеру Лещинскому. Велено Киселю заверить Коссова, что, после вступления королевского войска в Киев, никакого вреда ему не причинят, а останется он при тех же правах и маетностях. Еще узнал я, что хан, едва перешел Днепр, принял посла от канцлера, шляхтича Лозинского, и тот воротился к королю с весьма приятными вестями, но о чем было говорено - узнать не мог... Главное, чего добиваются король и канцлер с региментарями, - это разбить нас теперь, лишить всех вольностей, ибо считают, что если нынче не приведут к подчинению - на ту весну будет поздно: царь московский вступится и объявит войну Речи Посполитой.
Малюга замолчал, тяжело дыша, не сводя глаз с гетмана.
Хмельницкий задумался. Было о чем. Не на шутку решили паны расквитаться с Украиной. Может быть, впервые, - да так и есть, впервые за все столетие собрали столь большое войско, с таким числом иноземных наемников. Надо признать, некоторые замыслы его они разгадали, потому и торопятся. Пушки, панцыри, мушкеты, ядра, порох, пики и сабли, закованные в латы гусары, яд и заговоры, ножи в спину - все признано годным против него. И в этот миг он понял, что самое важное, к чему надо стремиться, чего надо добиваться любой ценой, - это все-таки дать бой, страшный и неумолимый, и приложить все усилия, чтобы достичь победы. А если фортуна не обласкает его, так и то хорошо будет, если он подрежет крылья королевскому орлу, обессилит его в той битве, чтобы нескоро смогли паны снова выйти на поле боя... Если бы еще год. Один год! Были бы у него в нужном числе пушки, было бы вдоволь ядер и мушкетов, была бы первоклассная пехота, а не оборванные, вооруженные косами да пиками посполитые... Может быть, послушаться Выговского, заключить, пока еще есть время, мир, пойти на поклон к королю, отказаться от зборовских пунктов, оставить тех, кто всего несколько дней назад, на черной раде, открыто и честно глядел ему в глаза, стать перед всей страной лжецом и обманщиком? Да разве только Выговский хочет этого? А Гладкий, а Глух, а Громыка? А другие? Только, видно, не говорят, затаили в себе. Он знает, они мыслят просто: <Добыли>маетности, живем в достатке, множим богатства свои, - чего же еще нужно?> Слепцы! Слепцы!
Малюга и Капуста сидят неподвижно. У Капусты гудит в голове и ломит в плечах. Гетман долгим взглядом останавливается на Малюге. Вот он, - разве он хочет такого тихого и мирного жития с панами ляхами, разве того ради он рисковал каждый миг головой в Варшаве? А Гуляй-День? А Терновый? А Иван Неживой? А, в конце концов, он сам, гетман?
Хмельницкий заговорил, резко кидая слова, точно ломал сухие ветки:
- Может статься, победят паны. Может. Головы не склоню. Лучше пулю в сердце. Лучше смерть от меча... Хитро задумали паны воеводы... Хвалю! Может, и одолеют нас... Чего уставился на меня? - злобно спросил Капусту. - Думаешь, испугался их? Отступлюсь? Не дождутся того! Нет! Быть битве... - Закрыл глаза и тихо проговорил: - Страшной битве...
...В ту ночь Хмельницкий приказал позвать в свой шатер Федора Свечку. Тот, низко поклонясь гетману, принялся раскладывать на столе бумагу, перья, поставил оловянную чернильницу. Сел в ожидании.
Стоя за его спиной, Хмельницкий диктовал письмо полковнику Антону Ждановичу в Киев. Федор Свечка быстро и четко выписывал гетманские слова. Не успеет гетман слово докончить, а оно уже ровными буквами ложится на бумагу.
В углу дремлет гетманский джура Иванко. Слышно, как за шатром гомонит стража. Гетман высовывает голову из шатра:
- Гей, стража, заткните рты...
Снова наклоняется Хмельницкий над писцом. Болезненно сжимается сердце у Свечки, когда он торопливо записывает гетманские слова:
<А>будет силы удержаться в Киеве, должен жителей оттуда вывести, город сжечь, дабы ничего не оставить врагу, пускай вместо хлеба грызут камни и почувствуют всю ненависть и решимость нашу. А потому лучше стой, как скала, и не давайся врагу. Смотри, чтобы митрополит Коссов не причинил тебе какого-нибудь зла. Я же тут буду неотступно держаться своего дела. Надежен я на тебя, как сам на себя. Победишь - честь тебе и слава. Помни: не за себя стоим, а волю родного края защищаем>.
- Дай подпишу!
Свечка вскочил со скамьи, протянул гетману перо. Опершись коленом о скамью, Хмельницкий нагнулся над листом, неторопливо пробежал письмо глазами и размашисто подписался: <БГД>.
- Допишешь, - сказал он Свечке, указывая пальцем ниже подписи.
Свечка знал, что надо дописывать, не первый раз приходилось это делать. Он легким движением пера вывел под гетманской подписью: <Гетман>Запорожского>, на мгновение задержался, поглядел на Хмельницкого. Тот повел бровью:
- Чего там перескочить не можешь? - глянул и решительно сказал: Пиши дальше без <королевской>, пиши: <Войска>и всея Украины>.
Свечка быстро написал.
- Ступай.
Но Свечка не уходил. Переступал с ноги на ногу.
- Что надо? Говори.
Гетман стоял перед ним, разглядывал, непонятно, добрым или злым взглядом.
Свечка решился:
- В войско хочу проситься, пан гетман.
- А ты где, на ярмарке или на свадьбе?
- Известно, пан гетман... Но...
От волнения теснило грудь, слов нехватало.
- Ступай, казак, делай свое дело, смотри кругом внимательным глазом, а помирать придется - соверши это как воин... Письмо сейчас отправить, передай есаулу.
- Слушаю, гетман, - голос Свечки совсем упал.
Писец понуро двинулся к двери, но вдруг остановился и спросил:
- Выходит, сожгут Киев, гетман?
Хмельницкий поглядел пристально и положил руку на плечо Свечки:
- Что, жаль тебе Киева, улиц зеленых, домов красивых, садов вишневых? А о том, кто будет всем любоваться, коли враг нас одолеет, об этом подумал? Подумай, хлопец. Подумай!