- Все снесу, но буду стоять на своем.
...А когда через три дня в белоцерковском замке был подписан договор, коронный гетман Потоцкий потребовал, чтобы все условия прочитали казакам.
Хмельницкий, волнуясь так, как не волновался никогда, вышел вместе с Выговским, Громыкой, Гладким, Богуном и Капустой из замка и стоял на помосте, ожидая, пока писарь скороговоркой выкрикивал пункты договора. Гетман с тревогой всматривался в лица казаков, чувствуя, что сейчас придется проявить все свое умение, чтобы погасить пламя, которое могло вспыхнуть буйным пожаром. Вот уже начинается. Скороговоркой прочитал Выговский:
- Казаков реестровых будет двадцать тысяч.
В ответ взорвалось и покатилось по майдану:
- Позор! Позор! Не позво-о-лим!
Эти слова ударили в сердце. Хмельницкий крепко сжал кулаки и стиснул зубы. Хитро действовал Потоцкий, требуя, чтобы договор объявили казакам. Знал, куда метил. Так открывалась пропасть между гетманом и его войском... Капуста с беспокойством поглядел на гетмана, увидел, как напряглись у него желваки скул и дергаются брови. По знаку Капусты сотник Терновый и его казаки - они стояли позади гетмана и старшины - приблизились, держа наготове мушкеты.
- Записанные в реестр казаки должны оставить земли Брацлавского и Черниговского воеводств... - читал Выговский, - и перейти на земли Киевского воеводства, кроме того, реестровые не имеют права жить в маетностях, захваченных у шляхты, и должны выселиться из них...
И снова над майданом взорвалось тысячеголосо:
- Позор! Позор!
И сразу уже более страшное, грозное и суровое:
- Продали нас паны полковники! Нашей кровью торгуют!
- А кто там, подлюга, поносит полковников? - люто выкрикнул Гладкий, выскакивая вперед.
Хмельницкий только сквозь зубы процедил Капусте:
- Убери этого дурака!
Капуста что-то зашептал Гладкому на ухо. Выговский продолжал читать, облизывая сухие губы. Руки дрожали, буквы прыгали перед глазами:
- Шляхта имеет право возвращаться в свои маетки...
Снова отчаянный, злобный крик прокатился над майданом:
- Продали! Куда глядел Хмель?!
- Долой Хмеля!
- Долой Гладкого и Выговского!
- Долой панских прислужников!
Кричали все. Казалось, старинные стены замка рухнут от этого бешеного крика толпы. Хмельницкий не шевельнулся. Окаменел, скрестив руки на груди. Взглядом скользил по тысяче лиц, точно кого-то искал в этом бушующем море людей. Впервые за долгие годы он услышал страшное и яростное, обращенное к нему:
- Долой Хмеля!
И он понимал, что кричали, наверное, те же, кто когда-то провозглашал ему славу.
Бледный Выговский злобно шептал на ухо Капусте:
- Чего он молчит, чего ждет? Они сейчас кинутся на нас!
- Выдайте нам Гладкого и Выговского! - закричал казак в кожушке. Он стоял у помоста и размахивал кулаками перед Хмельницким. - Это они продали и тебя и нас, Хмель! Не можно такой мир утвердить!
- Не можно! - подхватили сотни голосов.
А гетман стоял и ждал. Он не торопился. Знал: важно выдержать, переждать. Он умел ждать. То, к чему он стремился и к чему шел, требовало безграничного терпения и длительного ожидания. И когда волна гнева и упреков начала спадать и он уже собрался произнести первое слово, вдруг из толпы вынырнул казак, расталкивая других локтями.
- Побратимы! - прокричал казак. - Дозвольте слово гетману молвить!
И то, что казак не у него просил дозволения, а у войска, и то, что этот казак был старый знакомец Гуляй-День, и то, что ему, гетману, помешали говорить, сразу спутало все мысли его и заставило почувствовать свое бессилие перед этим взбаламученным морем людей. Показалось на миг: вот началось то, чего он больше всего боялся, - гибельная утрата власти над казаками.
А Гуляй-День, стоя на лафете пушки, бросал короткие, полные укоризны слова. Слова эти были обращены к гетману, и казаки слушали их со вниманием, которое не предвещало доброго конца.
Голос Гуляй-Дня пробудил в памяти былое. Но Хмельницкий отогнал от себя воспоминания. Слушал не менее внимательно, чем казаки.
- Вот как ты, пан гетман, с королевскими воеводами поладил! Нас покинул! Отступился от нас! Забыл свои обещания? Себя и старшину вызволяешь, а нас знать не хочешь? Так говорю, казаки?
- Так! - ответил майдан одним вздохом. - Так!
- Ты сам, гетман, привел нас на битву, сам кликал нас вставать против панов, а теперь отдаешь нас, горемычных, на муки, под кнуты да палки, на колья и виселицы!
- Позор! - снова прокатилось по майдану.
- Вспомни, гетман. Желтые Воды, Корсунь, Пиляву, Зборов, - Гуляй-День загибал пальцы на руке, глядя в глаза Хмельницкому, - вспомни битвы тяжкие и тех, кто полег, добывая победу! Коли есть у тебя совесть, то скажи: почему отступился от слов своих? Почему только о старшине беспокоишься, а о нас не заботишься? Дай ответ, гетман!
- Дай ответ! - клокотал майдан. - Ответ!
Гуляй-День соскочил с пушки и исчез в толпе. Словно не он говорил только что, а его голосом говорили все казаки.
Солнце заливало лучами майдан. Пот струился по лицам. В тысячах глаз Хмельницкий прочитал осуждение, презрение, укор. И снова в нем пробудилась твердость и решимость, которые было покинули его. Услышал за спиной слова Капусты, обращенные к охране:
- Берегите!
Гневно кинул через плечо:
- Оставь, Лаврин, - и, повернув голову, увидел испуганные, бледные лица полковников.
Да, не эта кучка в красных кунтушах, что жмется за спиной у него, станет мощным его рычагом в борьбе за свободу края. Не они пойдут бок о бок с ним и будут ему вечной и непоколебимой поддержкой, а именно те, кто стоял теперь на площади, с возмущением глядя ему в глаза, - те, кто только что осудил его прямо и резко.
- Казаки! - начал гетман зычным голосом, и сразу будто ветром отплеснуло шум и крик. - Казаки! - повторил он. - Тяжкий и позорный мир подписываю я. Ваша правда! Но разве хотел я обмануть и обидеть вас? Если бы хотел того, не вышел бы к вам, на глаза ваши, боялся бы вашего суда и презрения. Но ведь я кость от кости вашей и плоть от плоти вашей. Все мы сыны угнетенного и обездоленного народа, и не меньше вашего болею я за отчизну и волю!
Немного переждал, точно присматривался, какое впечатление будет от его слов. Казаки стояли, храня молчание.
- Верно сказал Гуляй-День, что вместе мы были в битвах тяжких, продолжал Хмельницкий, - я вас не покидал, и вы меня. Почему же теперь хотите вы покинуть меня в трудный час? - Голос его звучал угрожающе и гневно. - Почему бросаете меня одного? Разве я от слова своего отступился?..