Глава 1. Новое направление. Конец стрельцов. Петербург
– Мы не могли бы ожидать снисхождения от своих русских читателей, если бы перешли к этой части своего обзора, не коснувшись предварительно вопроса, который, даже помимо исторической критики, остается для России неисчерпаемой темой страстных споров: бросив Россию в объятия европейской цивилизации, не совершил ли Петр насилия над ее историей, не проглядел ли коренных элементов самобытной культуры, пригодной для высшего развития и во всяком случае более соответствующей народному духу, и не пренебрег ли ими?
То предмет великих прений между славянофилами и западниками.
Нам кажется возможным отбросить в сторону вопрос о происхождении этническом, в настоящее время уже исчерпанный и преданный забвению вместе со старыми разногласиями. Россия занимает и сохраняет даже против воли физиологически совершенно определенное место в семье индоевропейских народов, а духовно обладает цивилизацией, созданной из тех же материалов, как цивилизация прочих народов. Только известные географические и исторические условия могли придать некоторым из этих источников своеобразный характер, откуда развились нравы н склад мыслей особенный, понятия и привычки различные, в смысле взглядов, например, на собственность, семью, власть государя, Отрешился ли Петр всецело от старины и был ли он вправе так поступить?
В том-то и заключается спорный вопрос.
Исследование, предпринятое нами, если не послужит полному разрешению вопроса, то все-таки, надеемся, прольет на него некоторый свет. Прежде всего, обнаружится двойная картина, с одной стороны, указывающая на бессвязность, состояние рудиментарное, зачаточное, разрозненность большинства элементов, сосредоточивших на себе работу Преобразователя; с другой стороны, на постоянство, наоборот, известных черт, отчасти пребывающих неприкосновенными под видом изменения, чисто внешнего, обманчивого, а отчасти ускользающих совершенно от влияния преобразований.
Отречение от старины не было таким всеобъемлющим, как это принято думать. Во многих отношениях она потеряла свою жизнеспособность задолго до Петра оба устоя, на которые она главным образом опиралась, православие и самодержавие, уже пошатнулись с четверть века тому назад, - первое благодаря внутренним недостаткам организации, зависевшим от происхождения, второе - благодаря преувеличению своего принципа, проистекавшему отчасти из политических соперничеств, от которых царствованию Петра помог освободиться лишь государственный переворот. С восстановлением московской гегемонии на развалинах древних соперничавших независимостей личная власть государя приняла форму восточную с частным правом в своем основании. Исчезла верховная власть с феодальным складом; остался взгляд на личность подданных и на их имущество как на собственность. Не существует никаких прав за пределами этого единственного права, и исключение сделано только для церкви. Нет законного наследия, переходящего от отца к сыну, а только простое распределение имущества, иногда наследственное {вотчина), чаще же пожизненное {поместье), но всегда самовластное: имение жалуется государем в виде вознаграждения за оказанные услуги.а Нет или почти нет торговли или промышленности, находящейся в частных руках: торговля и промышленность принадлежат царю подобно всему остальному. Его монополия, почти всеобъемлющая, признает только посредников. Государь закупает оптом и продаст в розницу все вплоть до съестных припасов, мяса, фруктрв овощей. Прежние независимые князья Рюриковичи, тверские, ярославские, смоленские, черниговские, рязанские, вяземские, ростовские образуют лишь аристократию вокруг общего властелина, имея в своем распоряжении крестьян, обращенных в рабство с 1600 года (за исключением некоторой части крестьян на юге), и вымещая на них свое унижение. Нет других классов, других сословий, общественной жизни. Новгородский торговый союз, содействовавший в древности процветанию города, исчез вместе с остальными следами норманнской организации и культуры. Для борьбы с монгольским могуществом Москва позаимствовала у него же принципы и приемы управления, и, чтобы принудить соседние города признать свое главенство, она довела применение этих принципов и приемов до крайних пределов.
Следовательно, царь не только повелитель, но в буквальном смысле слова собственник государства и народа; однако власти его и правам, стоявшим так высоко, не хватает точек
опоры: под ними пустота, заполненная зыбким прахом рабов,. Никакой социальной группировки, никакой иерархии, никакой органической связи между этими разобщенными единицами. Беспорядочное движение в зависимости от воли случая и пробуждения стихийных инстинктов. Глухой рокот диких страстей, грубых вожделений, устремляющихся на ближайшую приманку, перекидывающихся от Петра к Софье и от Софьи к Петру с бессознательностью темных масс. Хаос в настоящем и мрак в будущем.
Что касается церкви, она перешла из Византии в Киев уже ослабленной и разрушенной, потеряв свою моральную силу в лоне греческого упадка. Дух веры ее был поглощен обрядностью, а сущность религии заключена в условную рамку бесконечных проявлений благочестия. Вскоре разбогатевшая, получившая большое влияние благодаря обширной сети монастырей, покрывших всю страну, она пользовалась своим влиянием лишь наподобие Рима во времена упадка папства, для понижения умственного уровня народа, никогда не трудясь, по примеру Рима, над его духовным или экономическим возвышением. Когда при царе Алексее Михайловиче она задумала проявить самостоятельность в простом вопросе обрядности, сейчас же сказалось ее внутреннее бессилие: она наткнулась на возмущение и схизму. Произошел раскол.
Петр стал у власти благодаря государственному перевороту; подстрекаемые Софьей стрельцы пытались устроить новый переворот для его низвержения. Таким образом, царь весьма скоро ощутил головокружительное чувство пустоты, на которой зиждилось его всемогущество, и когда, став главой обширного государства, он вздумал применить за пределами его предполагаемые силы, еще до Нарвы, уже под стенами Азова, все рушилось у него под ногами: войска рассеялись в несколько часов, казна опустела в несколько дней, административные учреждения беспомощно прекратили работу.
Предшественники великого Преобразователя прекрасно сознавали такое положение и пытались найти из него выход. Путем замыслов, в известных отношениях довольно смутных, попыток или стремлений нерешительных, но в иных случаях даже путем решительных действии они начертали программу преобразований, преследовавшую, конечно, цель не полного изменения, но лишь исправления существующего режима, его приспособления к новым требованиям политического учреждения с возрастающим значением и честолюбием..
Преобразования должны были коснуться реорганизации вооруженных сил и, как условие этого постулата, улучшения финансов, развития экономической производительности страны, поощрения внешней торговли. Была признана необходимость соприкосновения, бопее непосредственного, с заграницей и обращения к ней за помощью. Имелось в виду начало социальной реформы посредством предоставления самоуправления городскому населению и даже отмены крепостного права. Наконец, при помощи Никона коснулись церкви, а следовательно, и образования, так как церковь одна заботилась о деле просвещения.
Вернемся теперь к Петру. Что сделал он иного, нового? В сущности, ничего или немного. Он принял уже имевшуюся программу, только немного расширил затронутую ей область: добавил реформу нравов, изменил образ сношений, уже установленных с западным миром; но оставил неприкосновенными основы политического здания, доставшегося ему по наследству, а с социальной точки даже не выполнил планов, составленных или подготовленных его предшественниками. Его творение, на что не обращали достаточного внимания, остается довольно ограниченным в своих общих пределах, несмотря на видимую разносторонность усилий, приложенных его творцом, весьма поверхностную даже в этих пределах. Это главным образом, как сказано нами выше, работа наклейки и оштукатуривания, но не работа заново. Она была начата до него. С ним изменились лишь условия, в каких эта работа должна была впредь продолжаться. Новостью является прежде всего бесконечная война, в течение двадцати лет вдохновлявшая, руководившая и повелевавшая работником, и следствием было, с одной стороны, ускорение хода ранее начатой эволюции, а с другой - нарушение естественного порядка политических и социальных изменений, в нее входящих, ради требований мимолетных, не всегда соответствовавших самым безотлагательным нуждам народной жизни. Затем следовали вкусы, свойства ума, мании и дурные привычки, укоренившиеся у этого работника, гениального, но со странностями, усвоенные благодаря воспитанию, посещениям слободы, общению с Европой, возведенных им в принцип и занимавших в его творении место, не соответствующее их действительному значению. Именно эти-то новшества приняли в глазах его подданных наиболее оскорбительный вид, особенно благодаря личному темпераменту Преобразователя, сообщавшему всем его мероприятиям характер насилия, натиска, порывистости, одинаково оскорблявших и смущавших лиц, которых касались эти мероприятия. Таким образом, мирная эволюция прошлого превратилась в революцию. Поэтому те же стремления и попытки, которые в царствование Федора и Алексея почти не встречали сопротивления, теперь вызывали бунт, вначале почти всеобщий, и Петр, со своей стороны, принужден был прибегать к мерам суровости и принуждению. JJ зависимости от воли государя реформы обрушивались на его подданных неожиданно, всегда с размаху, без порядка, без ^видимой между собой связи, словно град или гроза. Раздражаемый войной, увлекаемый ее волной, обольщенный горизонтами, раскрывшимися ему в Германии, Англии и Голландии, Петр не имел возможности систематизировать свои намерения, обдуманно подготовлять их выполнение, обнаруживать терпение при их применении; он вихрем пронесся над своей родиной и своим народом. Он изобретал, творил и наводил ужас.
Но именно все это вместе взятое - мы совершенно не намерены оспаривать этого - придало движению обновления, создавшему современную Россию, полноту и в особенности быстроту,-которую, совершенно не могли ему сообщить робкие попытки Федора и Алексея. В несколько лет Петр совершил дело нескольких столетий. Остается лишь проверить, привел ли такой резкий скачок через пространство и время ко благу. Вот другая точка зрения, изучению которой, по нашему мнению, должен предшествовать обзор фактов, говорящих сами за себя, то есть достигнутых результатов.
Проследить за этими результатами по мере их возникновения в истории великого царствования было бы задачей неблагодарной и привело бы лишь к осознанию хаоса. До известной степени их осуществление происходило в порядке, предопределенном великим стихийным двигателем, нами указанным. Естественным образом война выдвинула в первую очередь реформы военные, а те вызвали меры финансовые, потребовавшие мероприятий экономических. Но в этом порядке нет ничего безусловного. В него трудно было бы включить реорганизацию городского управления, предпринятую в самом начале царствования. При обследовании мы будем придерживаться относительной важности вопросов. Во всяком случае, чтобы освободить доле, довольно обширное и сильно загроможденное, составляющее предмет этого обследования, и в то же время пролить на него яркий свет, мы намерены извлечь из него некоторые черты, игравшие в общей картине дела преобразования роль побочную и вполне второстепенную, но, тем не менее, казавшиеся в глазах общества его сущностью и силой. Общество, естественно одностороннее в своем понимании вещей, впрочем, ошибалось лишь наполовину. Эти черты, малозначительные сами по себе, имеют весьма большую ценность как выразители общего направления. Благодаря им новый режим принял свой облик, и они служат ему видимым символом. Вот почему всего красноречивее говорили они воображению толпы. К числу таких черт принадлежали обрезание бород, казни стрельцов и создание Петербурга.
Вернувшись из первого путешествия по Европе, царь показался своим подданным в одеянии Августа польского, в платье жителя Запада, в каком его еще не видывали. Несколько дней спустя на банкете, устроенном генералом Шейным, он схватил ножницы и стал отрезать бороды присутствующим. Ему подражал его дурак Тургенев. Свидетели такой сцены могли ее счесть за простую фантазию деспота. Петр от природы был почти безбородым: борода у него была редкая и усы жидкие; он много пил на пиру у Шеина и мог выбрать такой способ для проявления своего веселья. Но нет! Через несколько дней работа ножниц уже была санкционирована путем указа, и таким образом шутовское приключение на пирушке между двух стаканов вина возвестило реформу духовную, умственную и экономическую! Мы укажем ниже на ее серьезные элементы. Затем последовало уничтожение стрельцов. Это последствие неожиданное, но, в сущности, естественное, первое последствие воинственных замыслов, неотразимо пленивших воображение молодого царя после свидания его с польско-саксонским другом. Под стенами Азова Петр испытал ценность своих милиционеров, и опыт этот ему доказал, что вооруженная сила, какую он надеялся в них найти, не существовала. Тогда он громко заявил о своем намерении приступить к реформированию войска на европейский лад, в сравнительном превосходстве которого он мог в то же время убедиться, и два своих потешных полка он сделал ядром новой организации. Очевидно, он воспользовался путешествием за границу для изучения этого дела.
Таким образом старинное войско Московии - стрельцы - было осуждено на уничтожение. Их уже заставляли играть неблагодарную роль. В маневрах, предшествовавших походу на Азов, им всегда приходилось изображать побежденных. После взятия Азовз потешные полки отправились в Москву и совершили торжественное вступление в нее. Их встречали ликованием, осыпали наградами, а стрельцы остались в завоеванном городе для починки укреплений.
Их унижали, над ними издевались, прежде чем их уничтожить. Они подняли бунт. В марте 1698 года, во время пребывания Петра в Англии, они послали из Азова в Москву депутацию с изложением своих сетований. Депутация возвратилась, не получив удовлетворения и принося возбуждающие известия: Петр душой и телом предался чужеземцам, и заключенная в Девичьем монастыре царевна Софья, его сестра, призывала своих прежних сторонников на защиту трона и алтаря против государя, мятежного и нечестивого. По рукам ходили письма бывшей правительницы, верные или подложные - неизвестно; стрельцы привыкли в мирное время сидеть дома, а теперь отряд около двух тысяч человек, отделенный от Азовского гарнизона, был послан в Великие Луки для охраны польской границы. Разлука с товарищами, утомительный переход с одного края государства до другого довели этот отряд до отчаяния. Он первым поднял знамя бунта и.двинулся «а Москву. Генерал Шеин выступил против него с силами превосходными и пушками, встретился с ним 17 июня поблизости Воскресенского монастыря. Несколько человек было убито, остальные забраны. Шеин приказал повесить нескольких пленных, предварительно подвергнув их пытке, и вопрос казался исчерпанным.
Но нет! Петр, предупрежденный, торопился с возвращением и немедленно решил воспользоваться обстоятельствами, чтобы нанести окончательный удар. С детства стрельцы вечно становились ему поперек дороги; они умертвили его родственников и друзей; они поддерживали против него власть похитительницы престола; еще теперь, ведя с Шейным переговоры перед погубившим их сражением, они осмеливались яростно нападать на Лефорта и остальных иноземцев, его окружавших. Довольно! Пора с ними покончить и вырвать из родной земли семя вечного мятежа, затопить в крови кровавые видения, которыми с колыбели окружили Петра эти люди. Его не могли удовлетворить кнут и несколько виселиц. Ему нужен был широкий размах, по собственному мерилу. Розыск, наскоро произведенный и законченный Шейным и Ромода-новским, снова был возобновлен и в размерах, никогда еще не
встречавшихся, насколько известно, в истории человечества: четырнадцать застенков были устроены в Преображенском и работали денно и нощно со всей обстановкой геенны обыкновенной и необыкновенной, вплоть до костров, над которыми должны были корчиться тела пытаемых. Один из них был подвергнут пытке семь раз и получил девяносто девять ударов кнутом, хотя довольно пятнадцати, чтобы убить человека. Подполковник Корпаков ножом перерезал себе горло, чтобы положить конец мучениям, но ему удалось только ранить себя, и допрос продолжался. Женщины - жены, сестры или родственницы стрельцов, служанки или приближенные Софьи - также подвергались допросу. Одна из них родила во время пыток. Добивались главным образом сведений относительно участия царевны и се сестер в подготовлении мятежного движения. Петр убежден был в их виновности, но он хотел доказательств, а допрос их не дапал. «Они могут умереть за нас», - наивно пишет одна из царевен, говоря о несколь-: ких служанках, которых ожидали пытки, но на молчание которых она рассчитывала. Один стрелец был поднят на дыбу, получил тридцать ударов кнутом, медленно поджаривался на огне и все-таки не проронил ни слова. Если удавалось вырвать -полупризнание или смутное указание, то едва пытаемый успевал перевести дух, как возвращался к своим первоначальным показаниям или снова замыкался ь прежнем молчании. И Софья, допрошенная и подвергнутая, как говорят, пытке самим Петром, осталась непоколебимой в своем отрицании. Ее младшая сестра Мария созналась лишь в том, что уведомила бывшую правительницу о скором приближении стрельцов и их желании видеть восстановление се власти.
В этом отношении допрос не дал никаких результатов. Текст весьма компрометирующего письма, будто бы посланного Софьей стрельцам, по признанию его издателя, вообще хорошо осведомленного, является просто документом, составленным из отрывков признаний, добытых в застенке, бессвязных и, вероятно, затем опровергнутых. В заключении в Новодевичьем монастыре за царевной был учрежден строгий надзор; отряд в сто человек охранял монастырь. Однако она имела возможность поддерживать сношения с внешним миром, вести ежедневную переписку с двором, остальными царевнами, всеми своими друзьями. Она могла даже продолжать в широких размерах гостеприимство; ей ежедневно отпускалось двором десять стерлядей, две щуки, два бочонка икры, два бочонка сельдей, печенье, ореховое масло, ведро меда,
ведро мартовского пива, четыре ведра пива обыкновенного, всевозможные яства и напитки с добавлением в праздничные дни бочонков анисовой водки и бочек водки обыкновенной. Ромодановский разрешил сестрам прибавлять к тому лакомства, постоянная присылка которых, как надо полагать, содействовала обмену тайной перепиской. Что касается приверженцев бывшей правительницы, они всегда имели свободный доступ в монастырь в толпе нищих и нищенок, составлявших в Москве привилегированную касту. В известное время года крупные обители принимали и давали кров ежедневно целым их сотням, причем вдовы стрельцов составляли значительную долю и занимали первое место среди этого бродячего населения, укрывавшего обыкновенно в своей среде недовольных. Движение пропаганды в пользу бывшей правительницы безусловно возникло при содействии этих посредников. Стрельчиха Офимка Кондратьева, вдова после трех стрельцов, между прочим, принимала в том деятельное участие. Но не было обнаружено никакого заговора в буквальном смысле этого слова.
Розыск ничего не подтвердил, он только раздражил склонность к насилию молодого царя, закалил его бесчувственность. Петр сам присутствовал при допросах и пытках, наслаждался, как утверждали многие, прикосновением к истерзанному телу, видом длительных агоний, страданий и смерти. Мы такого мнения не разделяем; скорее мы приписываем это любопытству человека, жаждавшего ощущений и неукоснительно стремившегося все видеть, до всего касаться самому, причем, конечно, его душа ожесточалась и воображение распалялось среди этой оргии верховного правосудия. По окончании розыска ему потребовались бесчисленные казни, головы, падавшие в кучу иод топором палача, леса виселиц, гекатомбы человеческих жизней…
30 сентября 1698 года первая партия из двухсот осужденных была выслана на место казни. Пятерым отрубили головы по дороге, перед домом царя, в Преображенском, и Петр сам исполнял обязанность палача. Факт этот подтверждается многочисленными свидетелями, признан мнением современников и допускается большинством историков. Сам Лейбниц, так расположенный к русскому государю, возмущается и негодует по этому поводу. И Петр не довольствовался тем, что сам рубил головы, он требовал того же от окружающих. Голицын оказался очень неловким, и его жертвам приходилось долго страдать; Меншиков и Ромодановский проявляли больше ист кусства. Только иностранцы, Лефорт и Бломберг, - последний полковник Преображенского полка, - отказались от исполнения ужасной обязанности. В Москве, на Красной площади, куда осужденных привозили по двое в санях, с зажженными свечами в руках, их клали рядами по пятидесяти человек вдоль бревна, заменяющего плаху. 11 октября снова 144 казни, 12-го - 205; 13-го- 141; 17-го- 109; 18-го -65; 19-го - 106. Двести стрельцов были повешены под окнами Софьи, перед Новодевичьим монастырем, и трое из них держали в руках прошения, обращенные к царевне, Сама она отделалась сравнительно дешево: лишенная титула, до сих пор за ней сохранявшегося, заключенная в узкую келью, она превратилась отныне в монахиню Сусанну. Ее сестру Марию постигла та же участь в Успенском монастыре, в теперешней Владимирской губернии, где она, царевнй, приняла имя Маргариты. Обе умерли в монастыре, первая в 1704 году, вторая в 1707 году.
Другие розыски, сопровождавшиеся массовыми казнями, происходили одновременно в Азовс и разных местах государства, Это было поголовное истребление. Прекращенные на несколько недель вследствие пребывания Петра в Воронеже с ноября по декабрь, допросы и казни возобновились в самой Москве в январе 1699 года. Тысячами убирали трупы, загромождавшие площади, довольствуясь, впрочем, тем, что их отвозили на соседние поля, где они продолжали гнить на открытом воздухе, а топор палача снова работал. И в ограде, возвышающейся среди Красной площади, зловещего места казней в Москве, обыкновенно предназначенной для палача, но оказавшейся слишком тесной в данном случае, на Лобном месте, каменном помосте, окруженном деревянным забором, - отрубленные головы на пиках и виселицы, отягощенные человеческими телами, оставались до 1727 года.
Лобное место! Это место, орошенное кровью, имеет особенный характер, странную историю, с которой надо познакомиться, потому что ей объясняется, - не смеем сказать, оправдывается, - и эта кровавая оргия, в которой Петр сам хотел быть участником, и самое это участие, каким оно ни кажется неизвинительным. Происхождение названия точно не известно; по мнению некоторых, оно происходит от латинского корня lobmm - место возвышенное, по убеждению других, от русского слова «лоб», «голова», синоним Голгофы. Предание говорит также, что здесь был похоронен Адам, и вот выясняется своеобразное, причудливое смешение понятий и чувств, связанных в народном представлении с этим зловещим возвышением. Это место казней, но в то же время место святое. Помещенное, наподобие иерусалимского «литострота», перед одним из шести ворот, ведущих в Кремль, оно имело значение религиозное и национальное. Здесь сначала ставились мощи и образа, привозимые в Москву; здесь в торжественных случаях и в настоящее время происходит богослужение; отсюда патриарх раздавал благословения богомольцам; отсюда, наконец, читались важные указы и объявлялось народу о перемене царствования. Отсюда в 1550 году царь Грозный приносил всенародное покаяние и умолял о прощении. Лжедмитрий отсюда возвестил манифест о своем восшествии на престол, а через несколько месяцев здесь же был выставлен его труп с маской на лице и волынкой в руках на поругание толпы.
Таким образом, орудия казни и трупы казненных, вся гнетущая обстановка человеческого возмездия не имела здесь того, что в иных местах составляет предмет отвращения и ужаса; она сопряжена с наиболее торжественными проявлениями общественной жизни. Вследствие этого Петр, появлявшийся тут с топором в руках, не унижал величия своего сана и не совершал гнусного деяния, он лишь продолжал исполнять свою обязанность верховного судьи. При случае всякий мог быть палачом. Когда дело не терпело, по улицам собирали добавочных исполнителей кровавой обязанности, и находилось их сколько угодно. Петр мог сделаться палачом, не переставая быть царем, как он бывал барабанщиком или матросом. Он здесь работал собственноручно, как при оснастке своих кораблей. Никого это не оскорбляло, никем не ставилось ему в упрек. Скорее находили его за то достойным похвалы!
Это существенные черты в понимании людей и обстоятельств для исторической среды, где часто приходится отказываться от всякого истолкования или вывода заключения по аналогии с примерами европейской истории.
Петр решил уничтожить стрельцов и сделал все нужное для достижения этой цели. Употребленные средства были ужасны, но наводить ужас давно уже сделалось на родине царя обычным приемом правительства. Стрельцы исчезли. Все захваченные им в Москве погибли или были сосланы в отдаленнейшие места Сибири. Их жены и дети должны были покинуть столицу. Запрещено было давать им работу или милостыню. Они, следовательно, были осуждены на голодную смерть. Самое имя ненавистного войска должно было исчезнуть. Стрельцы провинциальные, смягчившие своей покорностью гнев царя, были разжалованы в простые солдаты. Так что и с этой стороны получилась пустота, и создание новой армии, которая положила бы почин и придала бы европейский отпечаток новому творению Петра, потому что такова его точка отправления, - это создание сделалось не только возможным, но и необходимым в кратчайший срок. Не было больше стрельцов, но не было также и войска. Спустя три месяца Петр заметил, что чересчур поторопился и слишком далеко зашел, и он принужден был возвращать к жизни умерших. В 1700 году в битве под Нарвой принимали участие стрелецкие полки: это стрельцы провинциальные, лишенные по указу от И сентября 1698 года своего имени и организации. Указом от 20 января 1699 года им было возвращено и то и другое. В 1702 году Преобразователь сам распорядился сформированием в Дорогобуже четырех московских стрелецких полков по образцу прежних. В 1704 году - новый приказ в том же смысле. То жертвы, принесенные шведской войне. Только в 1705 году, после Астраханского бунта, в котором принимали участие остатки старых недисциплинированных полчищ, решено было о полном и окончательном уничтожении стрельцов. Новые партии осужденных по дороге в Москву, новые казни сотнями на Красной площади завершили дело искоренения.
Перспектива Великой Северной войны принудила Петра покрыть Красную площадь трупами казненных стрельцов; случайности той же войны привели его к Петербургу. Прежде всего, бросив перчатку Швеции, он наметил Лифляндию, Нарву и Ригу. Лифляндия, слишком хорошо защищенная, отбросила его на север, в сторону Ингрии. Он направился туда нехотя, послав сначала Апраксина, превратившего в пустыню легко покоренный Kpaii. Лишь спустя продолжительное время и словно двигаясь ощупью, молодой государь заинтересовался этой областью и остановил свое внимание и вожделение на "устьях Невы. Густав Адольф уже понял стратегическое значение этого пункта, не представлявшего в глазах его теперешнего преемника никакой цены, и сам пожелал изучить его окрестности. Кроме значения военного и торгового, уже признанного, Петр обнаружил в крае еще неотразимую привлекательность. Он больше не желал удаляться отсюда. Здесь он чувствовал себя вполне дома. Он с волнением ссылался на исторические воспоминания, делавшие из этого уголка русскую землю. Может быть, он находил в этих болотистых лощинах отдаленное сходство с низменностями Голландии? Может быть, в нем заговорил голос наследственных инстинктов? Трудно сказать, что им руководило. Предание, повторяемое Нестором, говорит, что первые норманнские завоеватели страны отсюда пускались в плавания «до самого Рима по морю варягов, - их морю»! И Петр как будто старался восстановить нить девятисотлетней древности, сам эпический, легендарный герой в своей роли основателя города. Народный рассказ изображает его выхватившим алебарду у одного из солдат и вырезавшим ею две полосы дерна, которые он сложил крестообразно со словами: «Здесь должен быть город». Так как не имелось под руками камня для закладки, то его место заступил дерн. Оставив алебарду, Петр берется за лопату и кладет почин земляным работам. В эту минуту появляется орел и парит над царем. Сраженный выстрелом, он падает. Петр поднимает раненую птицу, сажает ее на руку и отправляется в челноке осматривать окрестности. Происходит это 16 мая 1703 года.
История добавляет, что впоследствии над работами трудились шведские пленники и умирали тут тысячами. Не хватало самых необходимых инструментов. За неимением тачек носили землю в полах одежды! Сначала воздвиглась деревянная крепость на острове, носящем название Яннисаарн (Заячий остров): это будущая Петропавловская крепость; затем деревянная церковь и скромный домик, послуживший Петру его первым дворцом. В следующем году поблизости возникла лютеранская кирка, впоследствии перенесенная на левый берег реки, на Литейную, и харчевня, знаменитая остерия «Четырех фрегатов», долгое время служившая городской думой, раньше чем сделаться местом свидания дипломатов. Наконец, к этой группе скромных построек присоединился базар. Сподвижники царя стали селиться вокруг в домиках наподобие его домика. Город был создан.
Однако до Полтавской битвы Петр не думал еще превращать его в сваю новую столицу. Он удовлетворялся постройкой там крепости и устройством гавани. Он еще не чувствовал себя вполне хозяином местностей, прилегающих к этому завоеванному уголку, не имел достаточной уверенности в том, что сможет удержать за собой эти владения, и поэтому не решался сосредоточить здесь свое правительство и перенести сюда свою резиденцию. На этой мысли он остановился окончательно только после великой победы. Его решение, в особенности со стороны иностранных критиков, подверглось ожесточенным нападкам; его судили строго и осудили бесповоротно. Раньше чем высказать собственное мнение по этому поводу, мы напомним в кратком перечне соображения, вызвавшие такой неблагоприятный приговор.
Говорили, что именно великая победа уменьшила стратегическое значение Петербурга и свела почти к нулю его значение как гавани; превращение же его в столицу всегда было безумием. Сделавшись неоспоримым властелином всего Балтийского побережья, Петр мог не опасаться более нападения шведов со стороны Финского залива: они прежде постарались бы овладеть Ригой или Нарвой. Если затем они и направятся на Петербург, то это будет лишь следствием приобретения этим городом политического значения, приданного ему совершенно напрасно, Против такого значения налицо все данные, потому что, представляя собой превосходный пункт для нападения, город не обладает средствами обороны; здесь невозможно сосредоточить войска, потому что на сорок верст в окружности местность представляет собой бесплодную пустыню. В 1788 году Екатерина II жаловалась, что чувствует себя слишком близко от шведской границы и слишком беззащитной от неожиданного нападения, чуть было не удавшегося Густаву III. Так дело обстояло с военной точки зрения.
С точки зрения торговой Петербург владел системой водных сообщений, представляющих известную ценность. Но Рига владела другой, гораздо более значительной. На расстоянии, одинаковом от Москвы и Петербурга и значительно меньшем от коммерческих центров Германии, обладая климатом более мягким, гавани Лнфляндии, Эстляндии и Курляндии. Рига, Лнбава и Ревель, являлись после покорения этих областей естественными пунктами сношения России с Западом. Они красноречиво подтверждают это в наши дни, из года в год увеличивая свою торговлю в ущерб Петер-бургу, торговля которого, искусственным образом развитая и поддерживаемая, клонится к упадку. Впрочем, как гавань Петербург при жизни своего основателя оставался еще в виде предположения или приблизительно так. Морские учреждения Петра перешли из Кроншлота в Кронштадт. Нева до самого устья имела в то время не более восьми футов глубины; корабли, выстроенные в Петербурге, приходилось, по свидетельству Манштейна, переводить в Кронштадт посредством канатных приспособлений, раньше чем приступать к их вооружению. Снаряженные, они не в состоянии были подняться по реке.
Кронштадтский порт был заперт льдами в течение полуг года и обладал той особенностью, что суда могли выходить из него только при восточном ветре. Вода настолько пресная, что дерево гниет там весьма быстро. Кроме того, в соседних лесах не растет дуб; его приходится привозить из-за Казани! Петр быстро сообразил все эти неудобства. Он начал искать и нашел для верфей место, более подходящее, в Рогервике, в Эстляндии, в четырех верстах от Ревеля. Но здесь он наткнулся на трудность защиты рейда от штормов и нападения врагов. Ему казалось, что это неудобство удастся устранить, выдвинув в море два мола, устроенных на кессонах из елового дерева, выложенных внутри камнями. На эту затею ушли леса Лифляндии и Эстонии, и дважды снесенную бурями работу пришлось прекратить. С другой стороны, в Петербурге столица с самого начала стесняла торговый город. Присутствие двора делало жизнь дорогой, удорожая, следовательно, и рабочие руки, что отражалось на ценах предметов вывоза, вообще очень объемистых и требующих больших издержек дли CBUCI О сохранения. По свидетельству современника, голландского резидента, деревянный домик, много худший, чем убогая лачуга нидерландского крестьянина, стоил" в Петербурге от восьмисот до тысячи флоринов в год; в Архангельске купец имел возможность прилично жить на четверть этой суммы. Цены за провоз от Москвы до Архангельска стоили от девяти до десяти копеек за пуд; от Ярославля до Архангельска - от пяти до шести копеек, от Вологды до Архангельска - от трех до четырех копеек; между этими местностями и Петербургом они возрастают до восемнадцати, двадцати, тридцати копеек с пуда. Отсюда сопротивление иностранных купцов, поселившихся в Архангельске, когда им предлагали перебраться в Петербург. Петр принимал к тому, по своему обыкновению, решительные меры, запретив торговлю пенькой, лыком, кожами и хлебом через посредство Архангельска. Запрещение, слегка ослабленное в 1714 году благодаря настояниям Голландских Штатов, оставалось в силе в продолжение всего царствования. В 1718 году был разрешен вывоз пеньки и некоторых других продуктов через Архангельск, но с тем ограничением, что две трети всех экспортируемых товаров должны были идти через Петербург. Так дело обстояло с точки зрения мореходства и торговли.
Сама столица была стеснена на берегах Невы причинами вышеуказанными и всеми остальными условиями, географическими, этнографическими и климатическими, по сие время создающими из нее противоречие здравому смыслу. «Странная идея для русского, - говорит Кюстин, - создать столицу славян у финнов, против Швеции, сосредоточить администрацию обширнейшей империи на самой отдаленной оконечности этой империи: выражать намерение приблизиться к Европе, удаляясь от Польши и Германии; и заставлять всех окружающих, чиновников, двор, дипломатический корпус жить под небом, самым немилосердным, одного из самых негостеприимных уголков земли, какой себе можно представить. Место болотистое. Нева значит по-фински «грязь». В окрестных лесах водятся одни волки. В 1714 году они съели двух солдат, стоявших на часах у пушечно-литейной. мастерской. И теперь взорам по.выходе из города представляется пустыня. Перед вами расстилается бесконечная равнина, не видно ни колоколен, ни деревьев, ни скота, никаких признаков жизни человеческой или даже животной. Нет пастбищ, невозможна никакая культура». Овощи, плоды, даже хлеб доставлялись издалека. Край этот служил только посредником между морем и сушей, и вплоть до царствования Екатерины наводнения составляли в столице хроническое явление. 11 сентября 1706 года Петр, вынув из кармана всегда находившийся при нем прибор для измерений, убедился, что вода стоит на двадцать один дюйм выше пола в его домике. Вокруг него плавали мужчины, женщины, дети, уцепившись за обломки строений, снесенных рекой. Он делился впечатлениями с Меншиковым: «Зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и деревьям будто во время потопа сидели, не точию мужики, но и бабы», Письмо помечено: «Из парадиза [из рая]», Можно усомниться, чтобы у Петра нашлось много единомышленников, разделявших такое восхищение. Облегченные теперь устройством железных дорог, пути сообщения были во времена великого царствования не только затруднительными, но и опасными. Отправляясь из Москвы в Петербург в апреле 1723 года, Кампредон истратил тысячу двести рублей, потопил восемь лошадей и часть багажа, употребил месяц на переезд и доехал больным. Сам Петр, опередивши!! дипломата, принужден был сделать верхом часть дороги, переправляясь через реки вплавь.
И все-таки, несмотря на все эти соображения, вескость которых отрицать невозможно, нам кажется, что Петр был прав. Как не понять, что ему не хотелось оставлять столицу в Москве? В этой среде, открыто враждебной, упорно реакционной даже до сих пор, его дело влачило бы.существование
ненадежное, вечно подвергаясь опасности, завися от случая, если не при жизни Петра, то после смерти, - от одного из тех народных мятежей, против которых государственная власть, сосредоточившаяся в Кремле, так часто оказывалась бессильной. Нарушив строй прежней жизни Московии, перешагнув через ее границы, Петр логически должен был стремиться перенести в иное место резиденцию своего правительства. Вид и характер его нового создания, кроме того, вполне соответствуют требованиям похода и сражения; это был клин, острием направленный на Запад; место вождя и его штаб-квартира намечены были во главе колонны. Установив это положение и признав принцип необходимости перемещения столицы на западную оконечность вновь, приобретенных владений империи, мы увидим, что Ингрия действительно представляла для этой цели преимущества, по нашему мнению, сглаживающие все вышеуказанные неудобства. В те времена здесь была девственная земля, с редким населением финского племени, без связи, без исторической сплоченности, вследствие этого покорным и легко поддающимся ассимиляции. Везде в иных местах, по побережью Балтийского моря, в Эстляндии, Карелии, Курляндии, после изгнания шведов оставались немцы, пустившие прочные корни, черпавшие в соседстве германской культуры непреодолимую силу сопротивления. После двух веков русского владычества Рига до сих пор остается городом немецким. В Петербурге Россия сделалась европейской и космополитической, но город чисто русским, а финский элемент окрестностей в счет не идет.
В этом отношении Петр руководился, без сомнения, если не ясным и обдуманным сознанием, то могучим и верным инстинктом, подтверждающим его гений. Конечно, можно допустить, что, по обыкновению, он дал здесь отчасти волю своей фантазии, с ребяческим легкомыслием вздумав, например, подражать Амстердаму. Также приходится сознаться, что он нарушил чувство меры в выполнении своего намерения. Двести тысяч рабочих, говорят, нашли смерть, трудясь над созданием нового города, а вельможи разорялись, строя там дворцы, вскоре делавшиеся необитаемыми. Но пропасть была вырыта между осужденным на погибель прошлым и будущим, к которому стремился Преобразователь, и насильно сосредоточенная в этом новом центре народная жизнь получила сначала поверхностный, а затем усваиваемый ею все глубже и глубже отпечаток западный, европейский, какой стремился ей придать Петр, Москва до сих пор сохраняет внешность благочестивую, почти монашескую. На всех перекрестках взорам прохожих представляются церкви. Торопящийся по делам народ постоянно крестится и преклоняется перед святынями, всюду побуждающими его к проявлению набожности. Петербург принял и сохранил вид мирской, совершенно иной. В Москве была запрещена светская музыка на гуляньях. В Петербурге Петр мог ежедневно заставлять немецких музыкантов играть перед балконом своей «остерии». В середине столетия в Петербург уже появились французский театр и итальянская опера, Шлёцер замечает, что богослужение там происходит на четырнадцати языках, Россия, современная, просвещенная сравнительно эмансипированная умственно и сравнительно либеральная, могла возникнуть и развиться только здесь.
И Петр мог, в общем, совершить это перемещение без особого насилия над историческими заветами своей родины. Столица в России была кочевой издревле. Она переходила из Новгорода в Киев, из Киева во Владимир, из Владимира в Москву. Подобное странное явление обусловливалось обширностью страны и отсутствием сплоченности народной жизни. В продолжение вековой эволюции старой Руси силы, разрозненные, рассеянные, неустойчивые, перемещали свой центр тяжести. Создание Петербурга является, таким образом, только решением задачи динамики. Борьба со Швецией, завоевание Балтийского побережья и еще более важное завоевание места среди европейского мира естественным образом направили поток народной жизни со всей его мощью к месту основания нового города. Петр захотел навеки упрочить такое стремление. И нам кажется, что он был прав.
Глава 2. Реформа моральная. Приобщение умственное
Славянофильские писатели охотно рисуют теперь нравы Древней Руси светлыми пленительными красками, ярко выступающими на темном фоне современной жизни западных народов. Это одно из последних прибежищ тезиса, не устоявшего ни на одном из остальных полей брани. Вообще довольно затруднительно изобретать все элементы самобытной культуры, какими должна была обладать в области просвещения, науки, искусства Московия ХУ1 и XVII веков, чтобы соответствовать идеалу, составленному ее почитателями. Она не умела читать! Но ей принадлежит торжество в нравственности. Избегнув тройной испорченности Средневековья, эпохи Возрождения и современности, она оставалась чистой. Она была святой. Посмотрим.
Прежде всего кажется странным, каким образом никто из свидетелей и даже участников этой идиллии не сознавал се прелести. Свидетельства иностранцев, Олеария, Маржерета, Флетчера, могут показаться сомнительными, но что думать о показаниях записок современника Желябужского, о которых мы уже упоминали и где текущая хроника ограничивается перечнем уголовного судопроизводства?
В ноябре 1699 года князь Федор Хотетовский наказан кнутом на одной из торговых площадей Москвы за продажу одного и того же поместья нескольким покупателям. В декабре двое владимирских судей, Димитрий Дивов и Яков Колычев, наказаны плетьми за подлог. Колычев был подкуплен двадцатью рублями и бочонком водки. В том же году некий дворянин Зубов преследуется как грабитель по большим дорогам. Воевода царицынский Иван Бартенев берет взятки и похищает замужних женщин и молодых девушек, превращая их в своих наложниц. Князь Иван Шайдаков уличен в разбое и убийствах.
Вооруженный грабеж настолько вкоренился в нравы того времени, что сам Петр, приложивший к его уничтожению всю свою энергию, оказался бессильным. В 1710 году еще приходилось посылать дозор для охраны непосредственных окрестностей столицы. В 1719 году судебная коллегия была уведомлена о присутствии в Новгородском и Можайском уездах шаек от ста до двухсот хорошо вооруженных разбойников. Саксонский резидент Лефорт писал в 1723 году: «Шайка из девяти тысяч разбойников, с атаманом, отставным полковником, забрала в "голову сжечь адмиралтейство и другие учреждения Петербурга и избить иностранцев. Из них тридцать шесть были захвачены, посажены на кол и повешены за бок… Мы накануне какой-нибудь неприятной катастрофы; нищета увеличивается с каждым днем; улицы полны родителей, стремящихся продать своих детей. Приказано не подавать ничего нищим; куда же им деваться, как не идти грабить по большим дорогам».
Эти разбойники, вооруженные против иностранцев, подлинные представители Древней Руси, и трудно видеть в них что-либо идиллическое. Отличительные, характерные черты прошлого, свойственные им, тоже не блещут привлекательностью. Дикость и грубость. Немец, воспитатель царевича Алексея, Нейгебауер в 1702 году отставлен от должности, потому что осмелился найти неприличным поведение своего воспитанника, выгружавшего содержимое своей тарелки в блюда, предназначенные для остальных гостей. Между Нейгсбауе-ром, воспитанником Лейпцигского университета, и русскими, находившимися при царевиче, происходили постоянные столкновения, доходившие чуть не до драки. Свидетель, доктор Клюм, сидевший за обедом, рассказывает следующую сцену: «Во время стола, как принесли на стол жаркие куры, которые тот иноземец, разрушив, положил на блюде, и государь царевич изволил взять от той ествы, сперва одну куречью ножку и покушать несколько, положил на тарелку и хотел взять еще иную часть. И Алексей Иванович Нарышкин говорит, чтоб он, царевич, те части, которые кушал, для очистки тарелки положил на то ж блюдо. О сем услыша, Мартын говорил, что царевич лучше, нежели он, в том знает, понеже необыкновенно объеденные кости на блюдо класть, а мечут собакам. Потом царевич изволил нечто молвить Алексею Ивановичу тайно на ухо, а Алексей Иванович, измешкав немного, тоже молвил тайно на ухо учителю Микифору (Вяземскому). Мартын (Нейгебауер) говорил: «Непристойно за столом друг другу на ухо говорить при иных людях»… После того началась у Мартына с Микифором брань, и Мартын бросил пред царевичем нож и вилку и хватился за шпагу, крича: «Ничего вы не знаете, и у вас все варвары! Собаки вы! Гунеефоты!»
Царь указал: отказать Нейгебауеру от службы за то, что писался самовольно гофмейстером и ближних людей называл варварами и бранил всякою жестокою бранью.
Никакой общественности в народной среде, находящейся под гнетом византийского аскетизма и считающей науку за ересь, искусство - за неприличие, музыку, пение, танцы - за согрешение против Господа, Любовь, даже благословенная церковью, кажется соблазном. Проникнувшись духом «Домостроя», Посошков советует новобрачным проводить первые две ночи в молитве: первую - чтобы отогнать злого духа; вторую - чтобы почтить патриархов. В кругах аристократических женщины прозябают за запертыми дверями теремов; мужчины развлекаются в мужском обществе бедных дворян, то обласканных, то избитых палкой, забавляются с дураками, шутовские выходки которых по преимуществу отличаются непристойным характером; с бохаралш, или сказочниками, рассказчиками бессмысленных сказаний; с домрачеями - игроками на домре, подобие гитары, и певцами божественных псалмопении; реже со скоморохами, потому что на них уже косо глядят, их даже преследуют; а власть светская протягивает руку власти духовной для искоренения мирских удовольствий. Настоящим развлечением как боярина, так и крестьянина является пьянство. Всякие сборища сопровождаются пьянством, заканчиваются шумными, часто кровопролитными драками.
Вверху, как и внизу социальной лестницы полное отсутствие всякого духовного идеала, всякого чувства самоуважения, чести, долга. «Люди свободные, - утверждает Корб, - не дорожат своей свободой, легко делаясь рабами. Ремесло доносчика, - говорит он, - также практикуется во всех сословиях. Всюду праздность, нерадивость и подлость». Посланный в 1705 году в Астрахань для усмирения бунта, грозящего затронуть, распространяясь, и погубить живые силы народа, лучший из русских генералов, имевшихся в распоряжении Петра, Шереметев, остановился по пути в Казани и думал только об одном: вернуться в Москву, чтобы провести там зиму и праздник пасхи.
Он решился двинуться дальше только под давлением угрозы. Честь, долг, самолюбие, мужество - новые понятия. Которые Петру приходится насаждать среди своих подданных. Этим он хвалился. Ему приходилось употреблять много усилий, чтобы искоренить из их ума и сердца унизительное нравоучение народной пословицы: «Бежок хоть не честен, да здоров». Конечно, для достижения своей цели, насколько ему удалось ее достигнуть, недостаточно было одних приемов устрашения и быстрого возмездия, вроде приказания повесить под стенами Нотебурга целую партию беглецов. Петру удалось разбудить известные нравственные задатки, таившиеся в этих темных, опустившихся людях: страстную любовь к родному очагу, выносливость, безграничное долготерпение, беспредельную самоотверженность. Но этим все и ограничивается. Остальное - дело его рук.
Дело это нельзя назвать безупречным. На нем отразились все недостатки, все недочеты его руководителя. Начав с бритья бород и реформы одежды. Преобразователь, конечно, взялся не за самое спешное и важное. Русское платье конца XVII века безусловно не обладало ни красотой, ни удобством. Однако его отличительные черты: ширина и большое количество надеваемых друг на друга одежд - имели свое оправдание в климате. На вышитую рубашку и шаровары, заправлениые в сапоги, русский дворянин надевал сначала жупан, или жилет, из цветного шелка, затем кафтан в талию, доходивший до колен и заканчивавшийся наверху прямым воротником, бархатным, атласным или парчовым. Рукава, длинные и широкие, застегивались на запястьях пуговицами из камней, более или менее драгоценных.
То была домашняя одежда. Для выхода полагался еще пояс из персидской материи, затем сверх кафтана еще ферязь, длинная и широкая одежда из бархата, свободная и без воротника, застегнутая спереди сверху донизу, и всегда с длинными и широкими рукавами. Поверх ферязи надевался летом опашень, или охабень, - широкий плащ из драгоценной материи, доходящий до земли, с длинными рукавами и квадратным воротником; осенью - однорядка, одежда более теплая, из шерстяной или суконной материи; зимой - шуба, опушенная мехом. Окладистая борода была природным украшением такого наряда, драгоценным с климатической точки зрения. Что касается точки зрения 'эстетической, то, по-видимому, разногласий о том быть не может. Во все времена и подо всеми широтами мода стремилась избавиться от излишних одежд, а между тем петербургские кучера до сих пор прибавляют себе толщины подушками, что кажется желанным добавлением к их специальной красоте.
Подобно большинству реформ, связанных с именем Петра, та, о которой здесь идет речь, имеет примеры в историческом прошлом, проистекая из общей эволюции, направлявшей со времен Бориса Годунова Россию с-Востока на Запад. При царе Алексее Михайловиче Аввакум отказался благословить сына боярина Шереметева, потому что тот явился к нему в блудоносном образе, то есть с выбритым подбородком, а патриарх Иоакнм прибегал к громам отлучения от церкви, чтобы приостановить движение. К этому вопросу, по-видимому, примешивалась религиозная подкладка: в православной иконографии Бог Отец и Бог Сын изображаются с бородами и в длинных одеяниях, а по народному верованию, поддерживаемому учением духовенства, человек, сотворенный по подобию Божьему, совершает святотатство, посягая на это священное сходство. Светской власти приходилось считаться с такими взглядами и идти на компромисс: указ Алексея Михайловича подтверждает требования патриарха относительно бороды; но в 1681 году царь Федор Алексеевич предписывает мужскому придворному штату и приказным ношение укороченного, платья.
Теперь подобные распри могут показаться смешными; однако не мешает вспомнить, что ношение бороды, введенное Франциском I, отрастившим себе бороду вследствие шрама на лице, послужило даже во Франции предметом ожесточенных споров.
. Детр разрешил вопрос со своей обычной прямолинейностью: долой бороду, и пусть все носят европейское платье, французское или венгерское. Указ был издан 29 августа 1699 года. Образцы установленного платья были расклеены по улицам. Бедным людям давалась временная отсрочка для донашивания старой одежды, но с 1705 года все были обязаны носить новое платье под страхом штрафа или даже более сурового наказания.
Так резко введенная реформа должна была наткнуться на упорное сопротивление, в особенности со стороны низших классов. Бояре по большей части подчинились довольно легко: они привыкли одеваться по-польски во времена Лжедмит-рия, а одежда по французской моде прельщала их своим изяществом', В марте 1703 года Витворт не видел уже ни одного \J знатного русского, одетого по-старинному. Но простонародье;' уперлось и было отчасти право. Под этим градусом широты короткие брюкн и открытые чулки являлись безрассудством. Старинная русская одежда, говорили, была одеждой лентяев. Но самый климат способствовал развитию лени у людей Се-, вера, принуждая их к невольному безделью в длинные зимы. Сбрасывая длинную шубу; конечно, они становились более подвижными, но с риском отморозить себе руки и ноги. Петр сам умер от простуды.
Принужденный расстаться со своей длинной бородой, согревавшей ему щеки в тридцатиградусный мороз, бедный мужик завещал ее положить с собой в гроб, чтобы он мог после смерти в благообразном виде предстать перед святителем Николаем. Подобно многим из народных предрассудков, и этот проистекал из совершенно обоснованного инстинкта пользы.
Петр об этом не заботился. В 1704 году, производя в Москве обзор штата своих крупных и мелких чиновников, он велел наказать плетьми Ивана Наумова, отказавшегося обрить бороду. В 1706 году губернатор астраханский приставил к церковным дверям солдат, чтобы они не пропускали мятежных бород и беспощадно их вырывали.'В то же время царь решил укоротить женские одежды, и если юбка превышала установленную длину, ее всенародно обрезали, нисколько не щадя стыдливости. Борода составляла для Петра предмет особой, отчасти личной ненависти. Она олицетворяла в его глазах все привычки, заветы, предрассудки, предназначенные им к искоренению. В упреках, с какими он обрушивался на несчастного Алексея, в манифесте, выпущенном в 1718 году против этого мятежного сына, выражение «длинные бороды» повторяется несколько раз, обозначая собой всю реакционную партию, которую манифест клеймит ядовитой бранью: «Все допускается этими людьми с развратными нравами, quorum Deus venter est». Петр прибегал к латинским цитатам немного наугад. Если в течение своего царствования он доходил до разрешения сохранять волосатое украшение за уплату известного налога, то лишь благодаря финансовым затруднениям, заставлявшим его повсюду искать денежные источники. Раскольникам приходилось уплачивать в год до ста рублей за такое право, нося на виду выдававшуюся при взносе денег бляху с надписью «Борода - лишняя тягота».
И вот русский человек был выбрит и переодет на евро-" пейский лад. Преобразователь поспешил еще всунуть ему в рот трубку. До приезда за границу в 1697 году он уже разре-" шил. продажу табака, до сих пор запрещенную в России, не особенно беспокоясь о народных предрассудках, оскорбленных такой мерой. Во время своего пребывания в Англии царь, как известно, заключил с маркизом Комартеном договор относительно монополии на эту торговлю. Петр сам курил; все должны курить. Надо сознаться, что все это было неоригинально, а пожалуй, и нездорово. Таким образом началась просветительная деятельности великого человека в области моральной. Впоследствии Петр принес много пользы, но начало. было, бесспорно, неудачное.
20 декабря 1699 года издан был указ, оповещавший об изменении календаря. Русский календарь придерживался византийского образца; новый год начинался 1 сентября - предполагаемый день сотворения миря за 5508 лет до Рождества Христова. Впредь он должен был начинаться по-европейски, с 1 января. Всем приказано было присутствовать в этот день на богослужении в церквах и по выходе обмениваться общепринятыми поздравлениями и пожеланиями. Преобразователь охотно пошел бы еще дальше, приняв григорианский календарь, но так как последний римского и папского происхождения, то он встретил в то время сопротивление даже в Англии, где был введен только с 1752 года. Но и в таком виде реформа вызывала сильное неудовольствие: «Разве Бог мог сотворить мир зимою?..» Но Петр не обращал на это никакого внимания, и был вполне прав; на этот раз он вступил на верный путь. И с него больше не сбился. В новом, 1700 году издан был указ об учреждении вМоскве первых аптек, в числе восьми; другим указом воспрещалось под страхом кнута или ссылки ношение ножей, слишком часто игравших злог вещую роль в ссорах, ежедневно происходивших на улицах Москвы. В следующем году либеральный дух нового царствования выразился рядом приказов, возбранявших падать на колени при появлении государя и обнажать голову зимой при проходе мимо дворца. Наконец, в 1702 году наступил черед великой реформы семейной жизни; двери терема раскрылись, сделаны были попытки внести в брак более прочные нравственные гарантии. Петр простирал над русской семьей руку покровительственную и милосердную. В 1704 году он обрушился на ужасную черту нравов: постоянно практиковавшееся уничтожение детей уродливых и внебрачных. Он обратил внимание на судьбу несчастных подкидышей и в 1715 году принял решительные меры для разрешения этой печальной задачи, приказав учредить «госпитали для зазорных младенцев» во всех больших городах империи по примеру прсосвя-^ щенного Иова, митрополита новгородского, «учинившего такое благотщательное и душеспасительное осмотрение».
Все это было прекрасно, но еще слишком отрывочно, неполно. Для придания всему гармонической связи Преобразователю необходимо было больше досуга. Война все еще по глощала его и отвлекала его мысли. Он вывел женщину из терема; прекрасно, но куда же ей деваться? Он предполагал, что она вступит «в свет», как женщины Франции и Англии; но светской жизни не существовало. До 1718 года Петру некогда было подумать об этом затруднении; наконец мир дал ему несколько свободных минут, и он разрешил вопрос по-своему путем указа. Под названием ассамблей предписывалось пот очередно устраивать собрания в некоторых частных домах и точным регламентом устанавливались одежда, времяпрепровождение и мельчайшие подробности. Петр, не следует забывать, побывал во Франции и, очевидно, вдохновлялся и руководился воспоминаниями, оставшимися от французских гостиных, но с добавлениями собственного изобретения. Ассамблеи происходили с четырех часов пополудни до десяти часов вечера. -Под страхом штрафа воспрещалось хозяевам встречать гостей или их провожать. Они должны были довольствоваться оказанием гостеприимства, более или менее роскошного: приготог вить освещение, напитки, игры. Вообще приглашения не бывали личными: составлялся общий список приглашенных и в день каждого собрания издавался петербургским полицеймейстером или московским комендантом. Возбранялись азартные игры; специальный указ от 28 июня 1718 года воспрещал карты и кости под страхом кнута. Отдельная комната предназначалась для игроков в шахматы, она же должна была служить курительной комнатой, но в действительности курили повсюду, чему сам Петр подавал примеры; кожаные кисеты, наполненные табаком, лежали на всех столах; голландские купцы с трубкой в зубах разгуливали среди щеголей, одетых по последней парижской моде. Танцы занимали первое место среди развлечений на ассамблеях, и так как подданные Петра не умели танцевать, то он сам принялся за обучение их этому искусству. Берхгольц рисует его образцовым учителем: он проделывал «па» во главе шеренги кавалеров, и те должны были в точности повторять каждое его движение. Это немного напоминало плац-парад, но подобное сходство могло только нравиться государю. Характерная статья регламента указывает место в прихожих для челяди, весьма многочисленной во всех русских домах, воспрещая ей доступ в гостиные. Помимо этого полное равенство: каждый гость имел право пригласить танцевать саму государыню.
Подобно всем нововведениям Петра, вначале и это новшество наткнулось на сильное сопротивление, в особенности в Москве. В 1722 году Петр прибыл туда для празднования Ништадтского мира. Специальным указом была назначена ассамблея, на которую было приказано явиться всем дамам «старше десяти лет», под угрозой «жестокого наказания». И все-таки собралось всего семьдесят. В Петербурге в течение трех лет, по-видимому, удалось привить этот обычай. Нам предстоит теперь взвесить его значение. Петр преследовал три главные цели: приобщение русской женщины к совместной общественной жизни, по примеру западных стран, приучение высших классов русского общества к формам обхождения, распространенным в этих странах, наконец, слияние классов и их смешение с иностранными элементами. Последняя цель, пожалуй, самая важная в его глазах, не была достигнута, по свидетельству всех современников. Русские дамы упорно стремились выбирать своими кавалерами только соотечественников и повиновались в этом отношении лишь общему лозунгу. Для достижения двух остальных целей Петру не хватало необходимых качеств, требовавшихся взятой им на себя ролью: ему самому следовало бы быть более светским человеком, менее матросом и плотником. Все подражали его манерам, как его пируэтам, а манеры его не отличались ни особой вежливостью, ни обходительностью, со светской точки зрения. В промежутках между танцами танцующим не о чем было разговаривать друг с другом, они расходились в разные стороны, и водворялось упорное молчание. Чтобы лед растаял, государь не придумал ничего лучшего, как танец с фигурами, заставлявшими дам «подставлять губы для поцелуев своим кавалерам». Вообще этим дамам было нелегко добиться сходства со своими парижскими соперницами; правда, они появлялись на ассамблеях в платьях с обручами, но чернили себе зубы!
В Петербурге, как в Париже, двор был призван давать тон обществу, но тон, царивший среди приближенных Петра и Екатерины, нисколько не напоминал Версаль. На банкете, устроенном в царском дворце по случаю крестин сына Екатерины, за столом мужчин карлица, а за дамским столом - карлик вылезли совершенно голыми из огромного пирога, красовавшегося посередине стола. 24 ноября 1724 года, в день именин государыни, во время обеда их величеств в Сенате, в многочисленном обществе, среди которого находились герцогиня Мекленбургская и царица Прасковья, один из сенаторов взобрался на стол и прошелся or одного конца до другого, в буквальном смысле ступая по блюдам. На всех придворных празднествах важная роль принадлежала шести гвардейским гренадерам, вносившим ушат с хлебной водкой, сильно сдобренной перцем; деревянной ложкой Петр оделял содержимым всех присутствующих, в том числе и женщин. Мы читаем в депеше Кампредона от 8 декабря 1721 года; «Последнее празднество в честь именин царицы было великолепно по местным нравам: дамы пили очень много».
Впрочем, у Петра, как известно, не было двора в собственном смысле этого слова. Одним из его первых мероприятий было ассигнование на общие нужды государства средств, предназначавшихся раньше на содержание государя и его дома. Различные службы, составлявшие часть этого дома, были вследствие этого уничтожены вместе с целым штатом придворных чинов и служителей. Ничего не осталось от трех тысяч выездных лошадей, сорока тысяч упряжных лошадей, стоявших на конюшнях его предшественников, от трехсот поваров и поваренков, готовивших ежедневно по три тысячи кушаний на кухне. Только под конец царствования было создано несколько новых придворных должностей на европейский лад, но заместители их несли свою обязанность всего, несколько раз в год, в
торжественные дни. В обыкновенные праздники, возвращаясь из церкви обедать, Петр шел в сопровождении своих министров и толпы офицеров; но у него стол был накрыт всего на шестнадцать приборов. Все старались опередить друг друга, чтобы занять место за столом, а Петр просто говорил запоздавшим: «Ступайте утешьте жен, пообедав с ними». Известно также, что во дворце никогда не бывало больших приемов, даже когда у Петра появился наконец настоящий дворец. В последнее время почтамт заменил для этого назначения дворец Меншикова, и когда царь собирался там со своим обществом, то получался вид самого низкоразрядного кабака.
Берхгольц заставляет нас присутствовать на банкете, данном там в мае 1721 года по случаю спуска корабля. К половине обеда женщины были пьяны настолько же, как мужчины. К вину была подмешана водка. Старый адмирал Апраксин заливался слезами; князь Меншиков скатился под стол; его жена и сестра старались привести его в чувство. Потом разгорелись споры, раздались пощечины, пришлось разнимать генерала, подравшегося с поручиком. Добавим, что в течение этих оргий, продолжавшихся по шести часов и более, все выходы были накрепко заперты, и легко угадать неопрятные последствия такой меры. Полнейшее презрение, выказываемое Петром к вопросам благопристойности и благоприличия, таким образом, получало всенародное подтверждение. В январе 1723 года издан был приказ о трауре при дворе по случаю смерти регента. На первой ассамблее большинство дам появилось в цветных платьях. Оправдались тем, что других у них не было. Петр отправил их по домам, но сейчас вслед за этим, осушив несколько стаканов водки, сам подал сигнал к танцам.
Летом собрания и банкеты переносились в Летний сад и имели вид шумных ярмарок. Запах хлебного вина доносился до соседних улиц. Громкий смех пьяных, крики женщин, которых силой заставляли осушать положенное количество спиртных напитков, шутовское пение шутейших кардиналов забавляли тысячи зрителей. Танцевали на чистом воздухе, в открытой галерее на берегу Невы. В летних резиденциях в окрестностях Москвы или Петербурга государь и его приближенные давали еще более свободы грубости своих привычек и склонностей. Прочтем следующий рассказ о путешествии в Петергоф, в котором принимал участие дипломатический корпус, в мае 1705 года:
«9-го царь отправился в Кронщлот, куда мы последовали за ним в галере; но вдруг поднявшаяся буря заставила нас провести два дня и три ночи на этом открытом судне, без огня, без постелей и без провизии. Прибыв наконец в Петербург, мы угостились там по обыкновению, потому что нас заставляли пить столько токайского вина за обедом, что когда настала пора расходиться, мы едва были в состоянии держаться на ногах. Это не помешало царице поднести еще каждому из нас по стакану водки, приблизительно с кружку вместительностью, которую нам пришлось выпить. Это окончательно помутило наши рассудки, и мы предались сну, кто в саду, кто в лесу, кто, наконец, где попало на земле. В четыре часа пополудни нас разбудили и привели во дворец, где царь раздал каждому по топору с приказанием следовать за собой. Он привел нас в лес и пометил вдоль моря аллею шагов в сто, где следовало срубить деревья. Он первый принялся за работу, и хотя мы не привыкли к такому тяжелому труду, однако часа через три справились со своей задачей всемером, сколько нас было, за исключением его величества. Винные пары за это время уже успели в значительной степени улетучиться, и с нами не произошло никакого случая, только одного посла, работавшего со слишком большим усердием, задело при па.-дении дерево и слегка ранило. Царь нас поблагодарил за исполненную нами работу, а вечером нас угостили по обыкновению и поднесли еще такую обильную порцию пития, что мы повалились совершенно без чувств. Мы не проспали и полутора часов, когда около полуночи пришел нас разбудить один из любимцев царя, чтобы отвести насильно к князю Черкасскому, спавшему с женой. Нам пришлось до четырех часов утра провести у их постели и все время пить вино и водку, так что под конец мы не знали, как добраться до дому. В восемь часов нас пригласили завтракать во дворец; но вместо кофе или чая, на который мы рассчитывали, нам подали по большому стакану водки, после чего отправили подышать свежим воздухом на высокий холм, у подножия которого мы нашли крестьянина с восемью несчастными клячами, без седел и стремян, стоившими все вместе не больше четырех талеров. Всякий сел на своего коня, и в таком комичном виде мы проехались перед их высочествами царевнами, любовавшимися в окно».
Заметим, кроме того, что подобное дикое времяпрепровождение сочеталось с развращенностью и цинизмом нравов, чему Петр также первый подавал пример. Готовясь жениться на дочери государя, герцог Голштинский показывался повсюду в Петербурге с общепризнанной своей любовницей, мужу которой покровительствовал, не получая замечания от своего - будущего тестя.
Во многих отношениях Петр в действительности добился только наслоения одной развращенности на другую. Тезис славянофилов здесь отчасти находит себе оправдание. Также относительно внешности он достиг лишь эффекта переряживания, удовлетворявшего его страсти к маскарадам: одетые по французской моде русские оставались почти такими же дикарями; какими были раньше, сделавшись еще вдобавок смешными. В 1729 году французский монах-капуцин, поселившийся в Москве, так передавал свои впечатления по этому поводу: «Мы начинает понемногу узнавать дух русского народа. Говорят, что за двадцать лет его царское, величество произвел среди русских большие перемены; так как ум у них восприимчивый, то действительно можно бы еще сделать их похожими на людей, но благодаря упорству большинство предпочитает оставаться скотами, чем принять образ человеческий, Кроме того, они недоверчиво относятся к иностранцам, плутоваты и вороваты в высшей степени. Правда, наказания ужасны, но этим их не устрашишь. Они способны убить человека за несколько грошей, что делает опасным позднее хождение по улицам».
Перемена была главным образом внешняя. При каждом более сильном порыве духа или тела, под влиянием вина или гнева, маска спадала. В день торжества въезда Петра в Москву после Персидского похода (в декабре 1722-го) князь Григорий Долгорукий, сенатор и дипломат, и князь-кесарь Иван Ромода-новский вцепились друг другу в волосы в присутствии многочисленного общества и дрались на кулачках с добрых полчаса, и никому не приходило в голову их разнять. Иностранцев окружали почетом, за ними ухаживали в присутствии государя; но как только он поворачивался спиной, с них срывали парики. Герцогу Голштинскому стоило немалых усилий защитить свою прическу. Понятия о чести, честности, долге, настойчиво, энергично проповедуемые Петром и в том его величайшая заслуга перед историей, с трудом проникали в глубь сознаний, скользя по неподатливым душам, как плохо прилаженная одежда. Сам Татищев, отозванный с Урала, где Демидов обвинял его во взяточничестве, в свою защиту выставлял довод нравственного мировоззрения, совершенно не похожего на европейское: «Я беру, но этим ни перед Богом, ни перед вашим величеством не погрешаю. Почему упрекать судью, если получил благодарность, когда дела решал честно и как следует? Вооружаться против такой благодарности вредно, потому что тогда в судьях уничтожается побуждение посвящать делам время сверх узаконенного и произойдет медленность, тяжкая для судящихся». В 1715 году было возбуждено громаднейшее дело о злоупотреблениях, обнаруженных в поставках в армию, и подсудимых звали: Ментиков, адмирал Апраксин, петербургский вице-губернатор Корсаков, генерал-адмирал Кикин, первый комиссар адмиралтейства Сенявин, генерал-фельдцейхмейстер Брюс, сенаторы Болконскими Лопухин!
Неутомимому работнику Петру ые удавалось также победить вполне у своих подданных укоренившихся привычек лени, бездеятельности, физической и духовной.
Здоровые люди тысячами бродили по улицам, предпочитая выпрашивать милостыню, чем работать. Некоторые, надев на ноги кандалы, выдавали себя за арестантов, посланных по улицам (по обычаю, действительно практиковавшемуся в те времена) за сбором подаяний от народных щедрот. Беззаботная праздность, мать,ужасной бедности, продолжала царить в деревнях. «Когда крестьянин спит, - говорит Посошков, - надо его дому загореться, чтобы заставить его проснуться; но он не потрудится встать, чтобы потушить дом своего соседа». Пожары, уничтожавшие целые деревни, были очень часты, и легка работа шаек разбойников, грабивших то, что пощадил огонь; а жители не догадывались соединиться, чтобы дать отпор злодеям. Последние являлись в избу, «подогревэди» мужика и его бабу, чтобы выпытать у них, где спрятаны деньги, грабили, нагружали на повозки и спокойно увозили все имущество; соседи равнодушно на это смотрели и не двигались с места. Чтобы избежать воинской повинности, молодые люди укрывались в монастыри; другие поступали в школы, основанные Петром, и ухитрялись там ничему не учиться.
И все-таки великий духовный переворот совершился, Петр посеял в родную почву семена наудачу, пожалуй, непра-s вильно и отчасти руководясь личной фантазией, но они взош-| ли и принесли плод. Сверх того, он дал своему народу пример | жизни, где прискорбные пороки - результаты наследствен-' ных недостатков - сочетались с самыми доблестными, благородными добродетелями; и история показала с тех пор, какая чаша весов перетянула..Стомиллионный народ развернул перед взорами старого европейского мира, удивленного, вскоре встревоженного, силу, элементы которой, бесспорно, не исключительно материальные. Эту силу современная Россия почерпнула из души своего героя. Ему обязана она также своими умственными успехами, хотя учебные заведения великого царствования небезосновательно считаются не вполне удовлетворительными.
Славянофилы имеют особое представление, и представление преувеличенное, о просвещении, каким обладала Россия до Петра Великого. По их утверждению, Преобразователь даже в этом отношении скорее отодвинул свою Родину назад, чем подвинул ее вперед, заменив обучение «общеобразовательное», в школах первоначальных или средних и в Славяно-греко-латинской Академии в Москве, системой воспитания «профессионального», уже отвергнутого на Западе. Прежде всего следует разобраться, что собой представляли и эти школы, 'и общеобразовательное^ их обучения. Школы? Их было всего-навсего несколько, при некоторых монастырях. Обще-образовательность обучения? Она ограничивалась, насколько известно, чтением Священного писания, -элементарными начатками географии и истории. Над могилой Преобразователя Феофан Прокопович, которого нельзя заподозрить в предвзятости, в ущерб такому духовному образованию, напоминал, что в тс ьремена, когда Россия не знала иного, трудно было бы найти в ней компас! Азбуки того времени заключали упг ражнения в вопросах и ответах, любопытно рисующие соответствующий умственный уровень. Вопрос: «Что такое высота неба, ширина земли, глубина моря?» Ответ: «Высота - это Отец! Ширина земли - это Сын! Глубина моря - это Дух Святой!» Вопрос: «Кому было дано первое писание Христа?» Ответ: «Апостолу Кайиафе» (подлинная выписка).
В действительности периода «воспитания» не существовало у русских людей того времени. Переход из детства в юношеский возраст совершался незаметно. Поэтому умы до зрелых лет сохраняли известную свежесть, но также и ребяческую наивность. Это светотень утренней зари, полная неясных, смутных очертаний, - смешение языческих суеверий и причудливо извращенных христианских преданий. Перун, бог грома, лишь замещен пророком Ильей, разъезжающим на колеснице по облакам. Редкие явления мира физического и явления мира духовного считаются одинаково действием сил таинственных и страшных, перед которыми человек чувствует себя беззащитным и жалко-беспомощным
Петр рассчитывал победить, главным образом воспитанием, эти химерические воззрения на жизненную действительность, приспособленные для наклонности к лености.
Его личные взгляды шли в этом направлении весьма далеко: до введения обучения обязательного и бесплатного, проповедуемого Посошковым. Принцип подтверждался даже указом от 28 февраля 1714 года, но его применение ограничилось сыновьями дьяков (служащих в административных присутственных местах) и духовенства. Сенат отказался идти дальше. Отнять у торговли и промышленности мальчиков-учеников - разве не значит разорить торговлю и промышленность? Преобразователь уступил и ограничился тем, что со своей обычной настойчивостью и суровостью следил за применением новых правил; сын дьяка Петр Ижорин отказывался учиться в школе математики, основанной в Олонецке; по царскому указу его привезли в Петербург в кандалах. «Школы повсюду и школы всех родов» - таков стал лозунг.
Но какие школы? В этом отношении, к сожалению, в представлении Петра долго царила неустойчивость. Вначале он как будто склонялся к типу лож но образовательному, с литературной тенденцией, до сих пор преобладавшей благодаря влиянию польскому и малороссийскому. По возвращении из первого путешествия за границу он еще думал только о расширении программы Московской Академии.
После встречи с Глюком его мысли приняли другое направление, но в том же духе. Бывший учитель Екатерины Трубачевой сразу был назначен директором учебного заведения, где должны были преподаваться география, этика, политика, латинская риторика, картезианская философия, языки греческий, еврейский, сирийский, халдейский, французский и английский, танцы и верховая езда. Недалекий Глюк окончательно растерялся. И вдруг, со своей обычной резкостью. Преобразователь изменил мнение; он нашел свой путь, Ему нужны были школы профессиональные, какие он видел в Германии, Голландии и Англии. Но он не давал себе времени выработать общий план, начав с начала, то есть со школ первоначальных и средних; он сразу сделал скачок к образованию высшему: инженерному искусству, мореплаванию, высшей математике, и это потому, что он заботился сейчас не столько о распространении просвещения, сколько о подготовке офицеров, необходимых ему для армии и флота. Такая материалистическая точка зрения, согласная с нуждами правительства, долго имела преобладающее влияние на создания Петра. Скоро в Петербурге появилась Морская Академия, в Москве - военно-хирургическая школа, где немецкие и английские профессора занимали щедро оплачиваемые кафедры. Не хватало только учеников. Чтобы приняться за изучение высшей математики, сыновьям дьяков и попов, имевшимся в распоряжении царя, недоставало умения читать и писать! Петр легкомысленно взобрался на вершину лестницы, не заботясь о промежуточных ступенях. В 1714 году, правда, был издан указ с планом школ провинциальных, низших и средних, при епархиях и монастырях; но в 1719 году Григорий Скорняков-Писарев, на которого возложено было заведование этими училищами, докладывал государю, что единственная школа, где удалось собрать двадцать шесть учеников, могла быть открыта в Ярославле. В 1723 году сорок семь учителей были разосланы по провинции из Петербурга и Москвы; восемнадцать возвратились обратно, не найдя занятий. В том же году поднимался вопрос о соединении предполагаемых провинциальных школ с училищами духовными, восстановленными только- что изданным приказом; Синод ответил, что единственное учреждение такого рода существует в Новгороде
В Инженерном училище насчитывалось до 1713 года всего двадцать три ученика. Наконец Петр насильно поместил туда семьдесят семь молодых людей, набранных из детей дворцовых служителей, которым. их ученым профессорам приходилось прежде всего преподавать азбуку!
Преобразователь сознавал бедность достигнутых результатов; он старался возместить ее посылкой большого числа молодых людей в учебные заведения за границей. Но и тут возникли затруднения: Англия защищала свои учебные заведения против вторжения пришельцев; также не хватало денег. Двое молодых людей, посланных в Париж в 1716 и 1717 году, - один из них араб Ибрагим, - жаловались на нищету: вдвоем они не имели даже одного экю в день! Часто молодым людям мешала лень, а также беспутное поведение. В 1717 году князь Репнин умолял государя о возвращении двух своих сыновей, которые вместо того, чтобы изучать в Германии военное дело, запутались в долгах.
В Тулоне в это же время администрации пришлось прибегнуть к дисциплинарным мерам относительно русских молодых людей, принятых в состав гардемаринов. По донесению агента Зотова, они ссорились, бранились, «как здесь не делают люди самого плохого поведения», и дело даже доходило до убийств «не на дуэли»,.Пришлось отобрать у них.шпаги.
В общем, Россия оставалась данницей Европы в пополнении кадров своих деятелей военных, научных, художественных и промышленных, и если ей удавалось с грехом пополам заполнить свои казармы, то все же досадная пустота царила в иных местах, среди таким способом набранных рядов. Однако Петр не отчаивался и продолжал идти вперед. После посещения Парижа он горел желанием обладать в Петербурге Академией наук.
Благодаря бесчисленным проектам, появляющимся по инициативе Петра, замечаниям, выслушиваемым им со всех сторон, и собственным измышлениям он наконец составил себе об этом учреждении представление столь же высокое, сколь и неясное. Академия, как ему казалось, сможет сразу заполнить все обидные пробелы - ив школьной организации, пробудить которую к жизни он прилагал все усилия, и в деятельности умственной, какую он надеялся создать вокруг нового учреждения. До известной степени он сознавал недостаточность имевшихся в его распоряжении материалов, чтобы осуществить свою затею, и вот почему, против обыкновения, долго колебался, обдумывал, пропускал целые годы. Только в 1724 году, за год до смерти, он решил дело, по своему обычаю, одним росчерком пера. Под докладом Фика о необходимости привлечения в «Россию способных чиновников» он написал: «Сделать Академию».
В маленьких провинциальных городах, даже в столицах на окраинах, существуют лавки неопределенного назначения, не то мелочные, не то табачные, где продаются вместе марки, бакалейные товары, сигары, домашняя утварь, газеты и даже книги. Это тип первобытных базаров, к которому начинают возвращаться современные большие универсальные магазины по круговороту, часто встречающемуся в истории цивилизаций. Разница заключается в смешении, царящем там, и методическом распределении здесь. Академия, созданная по указу Петра, - первобытный базар; в нем мы находим странное сочетание и смешение трех классических форм; немецкой гимназии, немецкого университета и французской академии. Эта школа, но в то же время ученое общество и художественный кружок. И, в сущности, такая пестрота вполне объяснима: как в лавках, где пачки спичек лежат рядом с книжками в желтых обложках, они соответствуют низкой степени развития потребителей. Академия, основанная в Москве до воцарения Преобразователя, тоже имела характер полудуховный-полусветский. Учреждение, однако, вызвало ожесточенную
критику, отчасти справедливую. Как учебное заведение, Академия никогда серьезно не существовала за отсутствием аудитории, которая была бы в состоянии слушать лекции, читавшиеся профессорами вроде Германа, Делиля, Бернулли, обсуждавшими самые сложные задачи наук умозрительных, рассуждавшими о высших математических науках, изучавшими древности греческие и латинские. Как ученое общество, она, конечно, служила общим интересам науки и даже, в частности, России. Практическая ценность изысканий Делиля по русской картографии неоспорима настолько же, как работа Байера по изучению греческих и римских древностей. Остается лишь убедиться, не нашлось ли бы для 24 912 рублей, ассигнованных на содержание этого учреждения из доходов Нарвы, Дерпта и Пернова, лучшего употребления в такой стране и в такое время, где умственная роскошь по справедливости, могла показаться несвоевременной и где, прежде чем обзаводиться книгами по умозрительным наукам, следовало бы позаботиться о создании круга читателей для сочинений, гораздо более элементарных.
По истинная школа великого царствования, единственная неуклонно исполнившая свою программу и свою задачу, была, в смысле знания и в смысле нравственности, та, где Петр тридцать лет сам состоял учителем, - школа великого примера, нами вышеуказанная. Да его всеобъемлющая любознательность, его лихорадочная жажда всему научиться, сообщительная по своей сущности и сообщившаяся все-таки до известной степени его подданным. И кроме того, его также нельзя упрекнуть и в пренебрежении к необходимым основам умственного приобщения, какое он стремился создать.
Прежде всего Петр не только научил своих подданных читать, он даже дал им новый язык, созданный из всего понемногу, как все остальное. Уже в 1700 году в бытность свою в Амстердаме он поручил голландцу Ивану Тессйнгу при помощи поляка Копьевского, или Копьевича, основать там русскую типографию. Таким образом был напечатан первый выпуск книги, касавшейся предметов самых разнообразных: истории, географии, лингвистики, арифметики, военного искусства, мореплавательного искусства. По большей части это были переводы или изложения без всякой научной ценностино весьма пригодные для популяризации. В 1707 году эта типография открыла второе отделение, послав в Москву наборщика и словолитчика, принесших в Россию русскую азбуку нового типа. То был «гражданский шрифт», названный так в противоположность старой славяно-сербской азбуке, сохраненной церковью. Петр его применил сейчас же в первой напечатанной книге - учебнике геометрии и во второй - руководстве для приветствий, переводе с немецкого. Затем следовали переводы сочинений по военному искусству, причем царь сам исправлял корректуры. Новая азбука не удовлетворяла творческое вдохновение Преобразователя. Если королева i Виктория добровольно сделала язык своих верноподданных «языком королевы», то в России, наоборот, «язык царя» стал языком страны. В 1721 году Петр поручил Святейшему Синоду, только что созданному им, перевод части сочинений Пуф-фендорфа. По этому поводу среди почтенного собрания возгорелся спор: подобает ли для названной работы употреблять древнеславянский церковный язык или следует остановиться на разговорном языке, с течением времени сильно изменившемся? Государь, вмешавшись в спор, положил конец разногласиям самым неожиданным образом: «Будет применен особый язык, до сих пор употреблявшийся только в дипломатической канцелярии царя», носивший на себе следы своего космополитического происхождения, весь испещренный иностранными словами и неологизмами, - лепет варвара, читающего по складам европейскую цивилизацию. С тех пор этот язык сделался языком официальным; теперь на нем говорит и пишет стомиллионный народ.
Заставить переводить Пуффендорфа духовное собрание может показаться мыслью довольно странной, но, как известно, в привычках Петра было не пренебрегать никакими средствами для достижения намеченной цели. Ему нужны были книги, он обратился к заведующему своей типографией Поликарпову для составления истории и географии России и, не удовлетворившись выполнением им задачи, возложил ее на служащих своей канцелярии, язык которой он принял и сделал обиходным, Для создания музея Петр прибег к усердию всех своих подданных и принимал без строгого разбора все диковинки, какие ему предлагали: телят с двумя головами или, уродов-детей, стараясь в то же время привить убеждение, что «монстры» вовсе не порождение дьявола, как принято было думать. И разве не трогательно, в сущности, видеть, как он все свои усилия, хотя бы иногда и неверно рассчитанные, неловкие, неудачные, но неутомимо и непреклонно направляет к цели, горевшей светочем прогресса, манившей его взоры? И, в конце концов, он ее достигает! В 1719 году два его флотских офицера, Иван Евреинов и Федор Лужин, отправились в экспе^. дицию для исследования берегов Камчатки. На них было воз-"ложено "разрешение вопроса, поставленного Лейбницем: соприкасаются ли здесь Азия и Америка или они разделены морем? Результатом экспедиции явилась только карта Курильских островов; но, настойчиво преследуя свою мысль, Петр снова в 1725 году возобновил попытку с Берингом, и был открыт пролив, увековечивший имя смелого исследователя.
В мемуарах Парижской Академии Делиль-старший говорит о карте Каспийского моря и смежных областей, показанной ему Петром в 1717 году, которая, не будучи вполне точной, исправляла имеющиеся на Западе сведения об этих странах. В 1721 году тридцать картографов, работая по разным местам, уже были заняты в различных областях России. Петр дал им указание, несколько краткое, по своему обычаю: «В каждом городе определить широту по циферблату и затем двигаться по прямой линии в различных направлениях ком-пасной картушки до границ каждого округа». Все-таки картографы исполнили до известной степени свою задачу. Кроме того, посланы были специальные исследователи: лейтенант Гербер на север Каспийского моря; доктор Мессершмид и шведский пленник Табберт, больше известный под именем Штраленберга, - в Сибирь; итальянец Флорио Геневени - в Персию, Хиву и Бухару; лейтенант ^Бухгольц и майор Лихарев - на Иртыш. При посредстве полученных таким образом сведений секретарь Сената Иван Кириллов составил географический атлас, представляющий собой ценный труд, над которым работал до 1734 года.
В 1720 году из хранилищ бесчисленных монастырей были истребованы грамоты, старинные рукописи и книги. Таким образом положено было начало архиву. Книги, захваченные в Митаве во время Северной войны и сложенные первоначально в с.-петербургском Летнем дворце, образовали основу библиотеки - непосредственный плод победы. Оставалось еще создать художественный музей. Поэтому в 1717 году Петр обратился к содействию флорентийских художников, между прочим к Боначчи, которому заказал.две статуи, изображающие Адама и Еву. В 1713 году он сделал покупки в Риме. Его агент Кологривов сообщал: «На сих днях купил я статую мраморную Венуса, старинная, найдена с месяц… Не разнит ничем против Флоренской славной, но еще лучше тем, что сие целое, а Флоренская изломана во многих местах; у незнаемых людей попалась, и ради того заплатил 196 ефимков, а как купить бы инако, скульптор говорит, тысяч десять и больше стоит». Школа живописи и ваяния присоединяется к музею в Удивительном сочетании с оружейной канцелярией. Вход в музей был даровой. Напрасно возбуждая вопрос, часто поднимающийся в наше время, советники царя убеждали его установить небольшую плату за вход, употребив ее на обогащение коллекции, по Петр не разделял такого мнения: по его приказанию посетителям даром раздавались прохладительные питья! Обычай этот существовал вплоть до царствования Анны Иоанновны и составлял ежегодный расход в четыреста рублей. В садах, окружающих Летний дворец, шестьдесят скульптурных групп, украшающих фонтаны, знакомили петербургскую публику с баснями Эзопа, Текст басен был напечатан рядом. Статуи из позолоченного свинца не отличались красотой, но дидактическое намерение - превосходно.
Как средство умственной пропаганды, Петром не забыт был и театр. История театра до великого царствования мало известна. В некоторых монастырях Киева и Москвы, впоследствии в госпитале древней столицы происходили периодические представления, следуя примеру школ, учрежденных иезуитами. Сюжеты пьес были религиозные, актерами - семинаристы и студенты. Обстановка самая несложная, слог весьма грубый. Говорят, что в пьесе, изображавшей Благовещение, Богородица отвечала Ангелу: «Что же ты меня принимаешь за…?» В 1672 году, год рождения Петра, театр впервые был допущен при дворе. Придерживавшаяся заветов византийского аскетизма и наставлений «Домостроя», первая жена Алексея Михайловича, Милославская, враждебно относилась к театральным представлениям; вторая, характера веселого и более развитая, распахнула им ворота Кремля. Труппа была немецкая, но было условлено, что в обучение к ней поступят русские ученики из подьячих. Раньше всего была поставлена история Агасфера и Эсфири, в которой видели намеки на Алексея и Наталью. Смерть Алексея Михайловича и последующие смутные годы прекратили эти развлечения. Правда, говорят, Софья около 1680 года устроила театр даже в тереме» где давались пьесы в ее обработке, между прочим перевод «Лекаря поневоле» Мольера. Говорили, будто бы даже она сама выступала на сцене. Характер правительницы и беспокойное время ее правления делают такое предположение маловероятным. Может быть, смешивали ее со старшей сестрой Петра, царевной Натальей, имевшей тогда от роду семнадцать лет и обнаружившей впоследствии дарования природной актрисы.
Во всяком случае, эти спектакли происходили в тесном кругу приближенных. Петр отбросил такое стеснение. Он перенес театр на Красную площадь, а зрителями созывал простонародье. Он захотел также иметь русскую труппу, которая исполняла бы русские пьесы, и добился этого. В 1714 году в обширном дворце в Петербурге, только что выстроенном и уже покинутом, царевна Наталья поместила русских актеров, игравших трагедии и комедии. Она сама занималась постановкой и машинами, рисовала декорации и писала пьесы, где преобладали политические намеки с нравоучительной тенденцией. Оркестр также состоял из русских музыкантов, хотя «батоги там часто заменяли дирижерскую палочку», по свидетельству Вебсра. Петр был большим любителем музыки, в особенности духовной. У него был довольно хорошо подобранный хор церковных певчих, и он часто присоединял свой голос к их пению. Имелись у него также светские трубачи и игроки на польских волынках. С 1720 года он часто приказывал играть при дворе оркестру герцога Голштинского, впервые услаждавшему русский слух сонатами, соло, трио и концертами знаменитых в то время немецких композиторов, как Телеман, Кейзер, Хейнишсн, Шульц, Фукс, или итальянских, как Корелли, Тартини и Порпора.
Наконец, значение и влияние периодической печати не ускользали от пытливого взора великого мужа. В 1702 году на барона Понесена была возложена обязанность, посредством денежных субсидий, поддерживать хорошие отношения между царем и общественным мнением. Барон переводил, печатал и распространял намерения государя, относившиеся к военной организации его империи, приглашал ученых всех стран посвящать свои произведения его величеству и даже писать сочинения, клонящиеся к его похвале. Он наводнял Голландию и Германию брошюрами, в которых задолго до Полтавы Карл XII был разбит и поставлен в безвыходное положение; он субсидировал в Лейпциге журнал «Europaeische Fama», добросовестно за то отплачивавший царю восхвалением и лестью. В 1703 году в Москве появилась первая русская газета. Это второе окно к просвещению и к Западу. До сих пор царь один, или почти один, знал, что творится в чужих краях. Выдержки из иностранных газет (куранты), составлявшиеся в приказе внешних сношений, предназначались только для государя и его приближенных. Новости внутренней жизни страны передавались исключительно из уст в уста, искаженные, сея заблуждения в наивных душах. Первый номер новой газеты содержал сообщение о качествах пушек, только что отлитых в Москве, и числе учеников, посещавших недавно основанные школы.
Современной русской периодической прессе еще далеко не удалось сравняться с европейской, и вообще, если для того, чтобьпсудить о деле Петра в этом отношении, придерживаться результатов видимых и непосредственных, то успех, им достигнутый, покажется незначительным. Несколько довольно слабых переводов, записки государственного секретаря Ша-фирова относительно причин, вооруживших царя против Швеции» составленные по-русски с французскими словами; историческая компиляция Петра Крскшина; другая - князя Хилкова, написанная тем же дурным языком, как труд Шафи-рова; еще одна, пожалуй, лучшая, - Василия Татищева, - вот и все из области литературы. Единственный хороший поэт того времени - Антпох Кантемир, сын молдавского господаря, дружба которого едва не оказалась роковой для Петра. Он оставил восемь сатир в силлабических стихах, изданных только после смерти великого царя. В области науки - посредственный учебник арифметики и несколько географических карт. В области искусств - несколько статуй, вывезенных из Италии, и три художника, там проходивших свое обучение: Никитин, Меркульев и Матвеев. Портрет Петра кисти последнего нельзя назвать особенно удачным. Пространство, пройденное великим наставником и его народом по его стопам, не может быть оценено таким образом. Определить его можно только посредством явлений из области более сокровенной - общего движения умов, вызванного реформой, посредством изменения в мыслях и чувствах, явившегося ее последствием. И если нужны точные документы, то вот два, относящиеся к противоположным моментам царствования, подобно двум краеугольным камням: завещание Посошкова в начале царст-г вования и завещание Татищева в конце его, обращенные не столько к прямым наследникам завещателей, сколько к их умственному потомству. Посошков - восторженный поклонник Преобразователя и его дела. Он его безусловный последователь во взглядах и принципах правительственного и административного характера, но в области религии и науки он остается замкнутым в монашеском миросозерцании XV века. Татищев является позднее, а заколдованный круг, по-видимому, пройден. Перед нами современный русский человек, чутко прислушивающийся к веянию, доносящемуся из далеких стран, не опасающийся течений открытого моря, скорее чересчур склонный ему отдаться, восприимчивый ко всякому прогрессу и готовый даже на все смелые шаги, напоминающий немного в этом отношении американца и эксцентричный. И это ~~ дело рук Петра Великого.
Отвлечь умы от интересов религиозных, заинтересовав их вопросами мирскими, человеческими, было великим делом. И тут является обстоятельство странное, не находящее себе объяснения в положении вещей: сподвижником, оказавшим наиболее содействия Петру в этой эволюции, был монах Феофан Прокопович. Он говорил лишь с церковного амвона, писал только о вопросах богословия или духовной дисциплины, но ему случалось превращать свои проповеди в политические памфлеты и свои остроумные уставы в сатиры. Он обмирщил даже духовенство! Просто потому, что создавшееся вокруг движение, ища избранников, кому могло бы сообщиться, не находя пищи, передалось этому пастырю и вынесло его за пределы монастыря. Внезапный вихрь новых мыслей и чувствований, оторвав умы от их привычек, предрассудков, сся-тынь, вековой праздности и бросив в воцарившуюся суету кипучей умственной и духовной жизни, создал современную Россию. Это также, и прежде всего, дело Петра Великого.
Глава 3. Реформа духовенства. Упразднение патриаршества
Родившийся в Киеве в 1681 году, Феофан Прокопович принадлежал по своему происхождению к сфере польских влияний, а по воспитанию - к католической церкви. Первоначальное образование он получил в униатской школе, затем побывал в Риме. Оттуда он вынес ненависть к католичеству, ум, доступный мыслям и идеям века, философии, науке, политике, до лютеранских тенденций включительно. Еще не зная Петра, простым профессором богословия, он уже оказывался проникнутым духом протеста, сторонником нововведений, смелого почина. Движение, поднятое Петром, проникшее уже, как мы видели, до глубины алтарей, захватило Прокоповича. Самый духовный облик этого пастыря является новостью для России. Он олицетворяет собой тип, доселе неведомый и теперь почти исчезнувший, западного прелата: разностороннее образование, вкусы литературные и художественные, честолюбие, склонность к интригам, дух скептицизма и задатки сибаритства - все налицо. Прокопович обладал библиотекой в 3000 томов и держал открытый дом. Он круглый год воздерживался от мясной пищи, но на стол у него ежегодно шло 1500 штук семги, 21 000 сигов, 11 пудов икры, 11 бочек всякой копченой рыбы и т. д. Он жил широко и так же широко творил милостыню. В 1721 году он учредил в одном из своих петербургских домов школу, лучшую из всех существовавших, написал для этого училища наказ, под которым обеими руками подписался бы всякий иезуит, и пригласил преподавателями иностранцев-лютеран: Он сочинял стихи и писал пьесы, которые разыгрывались учениками его школы. На смертном одре в 1736 году он восклицает: «О, голова, голова, ты упивалась знанием; куда придется приклонить тебя теперь?»
Захватившее его движение, как мы уже указывали, развилось главным образом в киевской польско-малороссийской среде, взрастившей целое поколение людей с умом светлым и просвещенным. Для умственной реформы, как для реформы духовенства, Петр в этой среде нашел главнейшие источники и своих главнейших сотрудников. До Прокоповича Дмитрий, тоже монах малороссийский, назначенный епископом ростовским, служил делу Преобразователя словом и пером. «Влады-ко святый, как ты велишь? Велят нам по указу бороды брить, а мы готовы головы наши за бороды положить; лучше пусть нам отсекут головы, чем бороды обреют», - говорили ему. А он отвечал: «Что, отрастет голова ли отсеченная или борода обритая?» Еще более энергичный Феофан содействовал другой цели; Петр им пользовался как тараном, чтобы пробить брешь в старомосковской церкви.
Этот оплот великая реформа не могла оставить незатронутым. И помимо того, сам по себе, без постороннего вмешательства, он грозил падением. Священники и монахи, духовенство белое и черное составляли собой мир, многочисленный, влиятельный, этой среды, богатой и нравственно опустившейся. Богатства были громадные. Монастыри владели девятьюстами тысячами крепостных. Одной Троице-Сергиевской лавре принадлежало девяносто две тысячи душ и рыбные ловли, мельницы, луга, необозримые леса. Архимандриты, настоятели этих монастырей, носили на башмаках бриллиантовые пряжки. Жизнь была повсюду вольная, во многих местах соблазнительно роскошная. На духовенство
был большой спрос. Отличительной чертой семейной жизни России тех времен было уединение. Каждый держался особняком и, как имел собственный дом, желал иметь собственную церковь, собственного духовника. За неимением лучшего в общую церковь приносили свой образ и молились только перед ним. Не имея средств содержать священника круглый год, нанимали одного или нескольких для отдельных богослужений. На площадях всегда можно было найти свободных священников, ожидавших приглашения.
В государстве духовенство занимало исключительное место. С 1619 по 1633 год прадед Петра, патриарх Филарет, управлял страной от имени сына своего Михаила, первого из Романовых. Патриарх Никон не хотел уступать царю Алексею Михайловичу, и, чтобы сломить его упорство, государю пришлось прибегнуть к помощи патриархов-соперников, анти-охийского и александрийского. Влияние католичества содействовало слабости гражданского правительства для придания духовному правительству сходства с папством. Но, как уже было сказано, ни доблести, ни духовные силы в этом сословии не соответствовали, столь высокому материальному положению. Пользовавшиеся таким уважением священнослужители хорошо знали только обрядность, но совершенно отвыкли от управления душами. Они были слишком упитанны, а также слишком невежественны. Славяно-греко-латипская Академия в Москве насчитывала в 1700 году всего полтораста учеников, ничему не обучавшихся в заведении, которое само было чуть живо. Кроме того, обозначив независимость своей церкви окончательным разрывом уз, связывавших ее с константинопольским вселенским патриархом, Годунов оказал ей в 1599 году спорную услугу. Теперь эта церковь сделалась автокефа-лпческой, но, можно сказать, обезглавленной. Ее глава, патриарх московский, сохранил лишь власть административную. Собственно духовная власть от него ускользнула. Он не мог даже путем толкований затрагивать вопросов веры, догмата. Последние остаются достоянием Вселенского собора, созыв которого представлялся невероятным, чтобы не сказать - невозможным. И с лишением права касаться этой области отделившаяся церковь потеряла свою жизненную и двигательную силу. Она была осуждена на неподвижность. Когда она захотела выйти из такого состояния, то наткнулась на раскол. Желанием внести изменение только в ограниченной области наружных проявлений благочестия, в формулах молитв, Никон вызвал крик возмущения от одного края страны до другого. Даже как орган административный патриаршество представляло собой, власть обесцененную, обессиленную.
И тут необходимость реформы была очевидна для Преобразователя. Конечно, он был очень доволен, что потребовалось его вмешательство. В новом государстве, к созданию которого он приступал, наследие Филарета и Никона представляло слишком много неудобств. Посещение юным государем Немецкой слободы, пребывание в Голландии и Англии подготовили плохую почву для восприятия мысли о разделе власти или даже схоластического принципа о двух светилах, озаряющих народы независимым блеском. Когда патриарх Адриан неодобрительно отнесся к договору, то получил резкое возражение: «Разве патриарх заведует моими таможнями?» Однако в данном случае Петр поступал с большой осторожностью. При своей склонности насиловать волю Петр как будто задумывался.перед насилием совести. Он не затрагивал патриарха на его престоле, терпеливо переносил, что в его отсутствие, а иногда и в присутствии, этому духовному владыке в Москве как будто принадлежало главенство в делах гражданского управления. Но известие о его смерти в 1700 году царь принял как уведомление о победе.
Говорят, что, следуя советам Курбатова, Петр решился не назначать непосредственного заместителя усопшему. Не закралась ли уже с этих пор в его ум мысль об упразднении патриаршества? Нет, это маловероятно. Лишить освободившийся престол части присвоенных ему полномочий и возложить затем этот сан, обставленный уже меньшим почетом и властью, на избранника более покорного; воспользоваться в то же вр amp;-мя отсутствием хозяина, чтобы вымести сор из дома и произвести неотложные поправки - вот в чем, по-видимому, зат ключался первоначальный план Преобразователя. Указом от 16 декабря 1700 года было образовано временное управление духовными делами в коллегиальной форме, с распределением различных категорий дел между известными отделами и предоставлением, в принципе, «наиболее важных на усмотрение временного блюстителя патриаршего престола».
И снова выбор государя пал на малоросса. Епископ рязанский и московский Стефан Яворский - также дитя Киева и воспитанник иностранных школ. С заранее обдуманной целью Петр отобрал у него заведование монастырями и вручил последнее приказу под председательством мирянина Мусина-Пушкина. Преобразователь решил направить в эту сторону первые взмахи метлы. Монастырь давал приют громадному бродячему населению мужчин и женщин, большая часть которого не приносила никаких обетов. Лжемонахи и лжемонахини, надевшие рясу благодаря случайностям жизни, полной приключений, иди желанию избегнуть тяжелых обязанностей, часто просто привлекаемые вечной праздностью, странствовали по монастырям, заходя по пути в города и селения и повсюду внося соблазн непристойным поведением. Немедленно были приняты две радикальные меры: общая проверка иноческого состава с подчинением позднейших поступлений и выходов контролю государя; косвенная конфискация доходов. Одежда впредь не должна была делать монаха, а доходы, сосредоточенные в приказе под заведованием Мусина-Пушкина, предполагалось распределять по монастырям сообразно' их нуждам, излишек же отдавать на содержание богаделен.
Реформа имела следствия, не предвиденные Петром. Предоставленное самому себе, духовенство приняло бы ее без всякого сопротивления. В области вопросов материальных неограниченная власть царя являлась законом для самой церкви. На отказ священнослужителей принять участие в расходах по войне с татарами Иван Васильевич приказал схватить двадцать человек духовных лиц и вывести на единоборство с таким же количеством медведей, устроив подобие цирка. Петр не намеревался заходить так далеко, но Прокопович - его передаточная инстанция - объявлял папистом всякого священника или монаха, который вздумал бы проявлять какие-либо стремления к самостоятельности против царя. Но призыв к сопротивлению доходил до монахов извне. Почти беспрекословно признанные ими притеснения подхватывались другими недовольными и переносились на почву чисто религиозную. Раскольники подняли знамя бунта. Петр был совершенно справедливо этим удивлен. До раскола ему не было никакого дела. Его еще не было на свете, когда в 1666 году возникло это брожение душ, вызванное мероприятиями Никона, и он относился совершенно безразлично к вопросам обрядности, составлявшим основу этого великого спора. Чувство презрения, смешанного с жалостью, проглядывает в его отзывах о несчастных сектантах, преследуемых правящей церковью. В окрестностях Олонецка, на берегах Выга, близ недавно возникшего завода, поселилось довольно большое
количество раскольников, и в 1700 году они уже здесь основались и соединились в религиозную общину. От царя в Вы-говскую общину пришел указ: «Ведомо его царскому величеству учинилось, что живут для староверства разных городов люди в Выговской пустыни и службу свою к Богу отправляют по старопечатным книгам; а ныне его царскому величеству для войны шведской и для умножения ружья и всяких воинских материалов ставятся два завода; так чтоб- они в работе к Повенецким заводам были послушны и чинили бы всякое вспоможение по возможности своей, и за то царское величество дал им свободу жить в той Выговской пустыни и по старопечатным книгам службы свои к Богу отправлять».
К сожалению, сами раскольники не проявляли такой терпимости. Друг Лефорта и Гордона, кальвиниста и католика, казался подозрительным их суровой вере. Очевидно, он соучастник, если не зачинщик, нечестивых новшеств, возмущавших совесть истинно верующих. Не антихрист ли он? Вообще защита религии обязательное связующее средство, и ее защитники - драгоценные союзники. Как все преследуемые, раскольники были людьми мужественными н постепенно сделались людьми выдающимися. Трудолюбивые, бережливые и трезвые, относительно образованные или, по крайней мере, научившиеся читать из любви к тестам - предметам ожесточенных споров, они быстро приобрели богатство, влияние, почет; они подкупали чиновников, заручились высоким покровительством, издевались над невежеством правительственного духовенства, превратились в силу. С ними заискивали, дорожили их поддержкой, и таким образом их сопротивление реформе обрядностей постепенно слилось и смешалось с общим сопротивлением, вызванным преобразованиями. В легенде, рисующей Петра незаконным сыном Никона, такое сочетание нашло себе яркое выражение, и Притеснение монахов явилось для них благодарной почвой.
Итак, Преобразователю приходилось начинать борьбу с раскольниками. Но как к этому приступить, соединившись с правящей церковью, преимущества которой, грозившие соперничеством его власти, он только что стремился уничтожить? Такой исход был неизбежен, хотя и очень нежелателен. Петр старался уклониться от этого, переместив вопрос. Как и с монахами, он надеялся сначала на их поддержку, и только в 1716 году, после переписи, преследовавшей цели фиска, их обложили двойной податью. Эти люди, имея состояние, отказывались исполнять общественные обязанности; их нельзя
было сделать ни чиновниками, ни солдатами, за преимущество стоять особняком они должны были платить. Конечно, они отказались, и борьба началась. Петр сейчас же увлекся ей. В сентябре 1718 года Георгий Ржевский в сопровождении монаха Питирима, обращенного бывшего раскольника, отправился в Нижний Новгород - один из главных центров раскола - и работал там с кнутом в руке над восстановлением порядка; в это же время Стефан Яворский, следуя данному примеру, пользовался тем же оружием в борьбе с кальвинистской и лютеранской ересью. В 1717 году, замеченная в склонности к протестантизму, жена маленького чиновника областного приказа Наталья Зима получила 85 ударов кнутом в три приема и спасла свою жизнь, лишь отказавшись от своих заблуждений. Других, менее покорных, казнили. Петр собственноручно подписывал приговоры.
Это являлось отрицанием идей и принципов, которые предполагалось проводить Петру при помощи самого Яворского. Но «временный хранитель патриаршего престола» изменил свои взгляды, вступив в эту должность. Заботы о сохранении рождающейся популярности или сознание новой принятой на себя ответственности заставляли его с каждым годом обнаруживать все большие склонности превратиться не только в представителя древнего православия с его непримиримым и неуклонным фанатизмом, но всей старой Руси, с ее духом, восстававшим против всякого нововведения. В 1712 году он решился уже обрушиться на новый режим вплоть до области его реформ административных, громя с высоты кафедры непопулярное учреждение фискалов!
Положительно Петр сделал неудачный выбор сотрудника. Признание им своей ошибки, перед которым он по обыкновению не остановился, послужило началом новой судьбы для правящей церкви и ее главы.
И сначала, даже до последнего испытания общей борьбы против раскола и неприятностей, из того для него возникнувших, Преобразователь стремился оградить себя и свое дело от этого враждебного владыки, постепенно убавляя уделенные ему полномочия и власть, и без того уже сокращенные. Даже в делах, оставленных под его ведением, Яворский был ограничен прежде всего совещанием епископов, периодически собиравшихся в Москве, затем все возрастающим вмешательством Мусина-Пушкина. С созданием Сената в 1711 году блюститель патриаршего престола потерял последнюю тень независимости. Дела церкви, подобно другим, были отныне
подчинены высшему руководству нового собрания. Заместитель патриарха не мог более назначить архиерея в епархию без согласия сенаторов. Если он пытался вмешиваться в споры, где так произвольно распоряжались вверенными ему интересами, и предъявлял на то свои права, его резко обрывали, и он в слезах удалялся из заседания. В 1718 году, заподозрив своего бывшего сотрудника в сочувствии Алексею, Петр удалил его из Москвы, поселил в Петербурге, чтобы иметь, всегда на глазах, и создал ему соперника в лице Прокоповича, назначенного епископом псковским и облеченного все возрастающим доверием.
В 1720 году от прежней власти и прежнего почета патриаршества не осталось почти никакого следа. Яворский не сохранил ничего. Но Преобразователь сознавал, что такое положение вещей: подчинение духовной власти даже не государю (византийская традиция с тем примирялась), но простому органу его управления - было неестественным. Бесспорно, духовенство проявило покорность; но можно ли было его назвать духовенством? Скорее полком, подчиненным в.ренной дисциплине, только без чести знамени. Игумен сек монахов, архиерей сек своих игумнов, правительство лишало сана и ссылало архиерея, наказав его плетьми. Покоряясь такому порядку, все, от мала до велика, на всех низших и высших ступенях разделявшей их лестницы - все одинаково опустились, предавались праздности, пьянству, невежеству, худшим порокам. Так не могло продолжаться. Следовало найти выход. Под давлением столь неотложной необходимости, под влиянием друзей Прокоповича, почерпнувшего большую часть своей премудрости у протестантских богословов, Квенштедта и Герхарда, возникло пресвитерианское учреждение духовной коллегии, или Святейшего Синода, призванного с 1721 года извлечь Россию из бездны, грозившей поглотить ее религиозное и духовное будущее.
Мысль о нем занимала Петра уже с 1718 года, и можно предположить, что соучастие духовенства в возмущении царевича не было чуждым такому решению. Но нам кажется, что царь смотрел на вещи с более высокой точки зрения. В следующем году он при сотрудничестве Прокоповича работал над редакцией «Регламента», предназначенного _ оправдать новую реформу и определить ее основы. «Регламент» - это любопытное произведение с интересным изображением нравов духовенства того времени, где проявился сатирический дар псковского епископа, обнаруживает в то же время причудливое смешение идей и догматов, почерпнутых со всех четырех сторон религиозного, философского и политического мира Западной Европы. Преимущества коллективной власти выставлены с большой силой и странной бессознательностью аргументов, какие можно бы почерпнуть оттуда против личной и индивидуальной власти самого государя. Неспособность Петра к восприягию отвлеченных понятий не нуждается в лучшем доказательстве.
Прочитанный в собрании Сената в присутствии созванных епископов, разосланный по всем епархиям для отобрания подписей епископа и главнейших архимандритов, «Регламент» поднял бурю негодования, Его приняли за то, что он есть, то есть за памфлет. Авторы в нем выступают врачевателями души и, прежде чем указать избранное ими лекарство, с ужасной настойчивостью описывают болезнь. Они намереваются удалить из среды духовенства множество лиц, поступающих туда не по призванию, а по расчету. Этого предполагалось достигнуть посредством епископских школ, через которые впредь предстояло проходить кандидатам, а до учреждения таких школ посредством строгих экзаменов перед компетентными властями. Эти экзамены должны были касаться не только знаний, но и духовных качеств будущих пастырей. Священник, по мнению Петра и Прокоповича, не должен быть ни мистиком, ни фанатиком. Следует удостовериться, не имеет ли он «видений» или «смущающих снов». Будут опрашиваться и допытываться с особой строгостью домашние духовники, «обычные орудия, - говорит «Регламент», - темных интриг, создатели незаконных браков». Что касается священнослужителей церквей, «содержимых вдовами», то они попросту уничтожались. Такое же упразднение ожидало места чудесных явлений, не признанных таковыми святейшим Синодом. Сокращались посторонние доходы, которые должны были ограничиваться доброхотным приношением и осуждением «налога на смерть», так «Регламент» называет взимавшееся священниками вознаграждение за поминовение усопших в течение сорока дней. Налог, взимаемый с прихожан, должен был один идти на удовлетворение духовенства.
Но сильнее всего обрушивается «Регламент» на черное духовенство: мужчинам запрещается поступать в монастырь
до тридцатилетнего возраста; монахам вменяется в обязанность исповедоваться и причащаться, по крайней мере, четыре раза в год; во всех монастырях вводится обязательный труд; монахам запрещается посещать женские монастыри и даже частные дома; монахиням, с другой стороны, запрещается давать окончательные обеты до пятидесятилетнего возраста, и послушничество, продолжавшееся до тех пор, не может служить препятствием для вступления в брак.
На этот раз неудовольствие было всеобщим, но оно не остановило Преобразователя. Обнародование «Регламента» произошло 25 января 1721 года, а 11 февраля последовало открытие Духовной коллегии, названной затем Святейшим Синодом, из-за запоздалого возврата к византийским традициям. Патриаршество было упразднено. На постоянное собрание, где простые священники заседали наравне с епископами, возложено было охранение гражданских и религиозных церковных интересов, а также вся власть - законодательная, судебная, административная, необходимая для их соблюдения под высоким надзором представителя от правительства. Синод был поставлен на равных правах с Сенатом, выше всех остальных коллегий и административных органов.
Не следует забывать, что замена административными коллегиями отдельных представителей администрации составляла в то время часть системы, весьма распространенной в западных странах. Во Франции министры Людовика XIV уступили место советам регентства, а Петр только что вернулся из Парижа. С другой стороны, переворот, им произведенный, может быть рассматриваем как последствие постепенной эволюции, насчитывающей за собой уже два столетия, изменившей внутреннее устройство восточных церквей. Святейший Синод должен до известной степени заменять и упраздненное патриаршество, и отсутствующий Собор. Это настолько верно, что все шесть церквей Востока постепенно принимают за образец своего переустройства один и тот же пример. Наконец, противодействие характеру папства, принятое патриаршеством, проявилось в духе демократическом, явно пресвитерианском, преобладающем в основе учреждения, призванного его заместить.
Наиболее оспариваемая, пожалуй, из реформ великого царствования получила с тех пор двойное освящение прочности внутренней и распространения внешнего. Мы не беремся здесь судить о достоинствах реформы. Учреждение привилось. Святейший Синод и поныне существует в Петербурге.
Оправдало ли оно ожидания его создателя? Вернуло ли оно с достоинством, независимостью, властью или сообщило ли русской церкви умение управлять душами и нужные для того свойства? На эти вопросы трудно дать ответ, не переходя на жгучую почву современного положения вещей, от чего мы заранее обещали воздержаться. Кроме того, Преобразователь более всего был озабочен мыслью сделать все необходимое, чтобы помешать церкви быть или сделаться помехой в новом, созданном им государстве, и в этом отношении, надо сознаться, он вполне достиг своей цели.