71968.fb2
Шестой день второй декады Мемактериона.
Вечер. Уже седьмые сутки ночую на борту. И привыкаю к такой жизни, ибо привычка должна стать второй натурой наварха "Артемиды". Что касается первой натуры - я почитатель чисел.
Паруса сшиты, подогнаны, выстираны и пропитаны дубовым танином, отчего приобрели цвет коры. Теперь они не сгниют. Черный корпус, коричневые паруса - кое-где следует проскользнуть незамеченным.
К середине дня Киркий усиливается. Ночью его иногда сменяет ветер с суши. Завтра приступаем к испытаниям в море. Благодаря Парменону я подобрал сорок восемь лучших гребцов, вызвав протесты навархов триер. Тем лучше, значит, эти люди действительно стоящие.
ИСПЫТАНИЯ
Седьмой день второй декады Мемактериона. Полдень. Чистое небо. Синее море. Волны с белыми барашками. Мы взяли курс на Малые Стойхады.
На заре на веслах прошли пролив Лакидона под ликующие крики тех, кто встал пораньше, чтобы проводить нас в путь. Я счастлив, хотя меня гложет тоска.
Корабль беспрекословно слушается рулевых . весел. Гребцы сообщили, что не ощущают их тяжести. Келевсты задают ритм, хлопая в ладоши. Люди поют в такт гребкам. Венитаф делает отметки на табличке, чтобы оценить скорость идущей на веслах "Артемиды".
Когда мы миновали Гипею, снова задул Кир-кий.
Я велел приготовить гитовы и сегарсы. Шкоты и брасы будут зарифлены, когда мы выйдем из-за Третьего острова [27].
- Убрать весла! - скомандовал я на четвертом часу плавания.
Пока гребцы правого борта крепили весла, остальные взбежали на палубу, чтобы поставить паруса. Я велел поднять рей долона. Малый парус захлопал на ветру, но затем шкоты натянулись. Корабль снова рванулся вперед после короткой остановки, когда убирали весла. Я скомандовал раздвинуть сегарсы большого паруса, на каждый гитов поставил по человеку и по двое - на гардели. Второй келевст задавал ритм работы свистком. Когда рей плотно сел в гнездо, я приказал натянуть топенанты. Натяжение гитовов ослабили, и парус, утяжеленный свинцовыми кольцами, принял на себя ветер. Моряки натянули шкоты: слева сильнее, чем справа. И "Артемида" рванулась вперед, как лошадь с отпущенными поводьями. Кормчие вернули корабль на нужный курс.
Боковой ветер до Иммадраса. Справа и чуть-чуть в корму.
Мы идем быстрее, чем на веслах. Судя по ориентирам на островах и Иммадрасе, скорость около сотни стадиев за час по песочным часам.
Все высыпали на палубу. Гребцы бросают вверх шапки. Некоторые упали в море из-за того, что ветер проходит под низом паруса. Они напоминают маки, что алеют среди пшеничного поля в Скирофорионе.
Вечер. Пройдя к полудню мимо Малых Стойхад, я приказал взять курс на мыс Кифарист, который виднеется на восходе.
При ветре, дующем в корму, "Артемида" пошла еще быстрее. Брасы равны по длине. Корабль легко возносится на гребень волны и рассекает белую пену носом, украшенным статуей богини. Щитки на манжетах не пропускают воду.
К четвертому часу после полудня я велел зарифить паруса, оставив реи в гнездах, чтобы проверить их балансировку. "Артемида" развернулась поперек волны. Такое положение было бы опасным для любого другого судна. Конечно, она переваливалась с борта на борт, но ни разу не была на грани того, чтобы опрокинуться.
Я поставил только долон, и судно встало по волне без помощи рулевых весел.
Я решил испытать гребцов. Через манжеты вовнутрь все же попало немного воды, и я послал юнгу за тряпкой и медным ведром, чтобы осушить льяло. Набралось всего двадцать или тридцать хеников воды - Совсем немного для такого волнения.
Я приказал зарифить долон и идти на веслах против ветра. Во время разворота весла не загребли воды всего четыре раза. Прекрасно. Я задал ритм плавания при малой парусности. "Артемида" уверенно взбирается на волны. На палубу почти не попадают брызги. Венитаф усмехается в свою пропитанную солью светлую бороду. Я знаю, что он сравнивает "Артемиду" с океанскими судами и что сравнение в ее пользу.
Ночь. Снова идем под парусами, люди отдыхают. Держим курс примерно на Кирн, чтобы обойти скалы Кифариста. Парус подобран посредине, чтобы уменьшить скорость судна. Мы в открытом море напротив Тавроента, но его огни едва различимы. Завтра возьмем курс на Ольбию и будем ждать попутного ветра с восхода, чтобы вернуться в Массалию.
Люди поели хлеба и холодного мяса, запив все трезенским вином, и теперь спят на походных ложах или матрасах в проходе.
Я бодрствую в своей каюте, глядя на спокойно спящего Венитафа. Оба кормчих всматриваются в ночную тьму с высоты палубы. Главный келевст устроился на носу корабля: сидит на складном стуле перед столиком из полированного дуба. Я заношу в свиток впечатления о первом дне пребывания "Артемиды" в море и возношу мольбу нашей покровительнице. Я благодарю богов за то, что они подарили мне эту первую радость. Теперь они не смогут отказать и в остальном. Мой корабль - самый лучший из всех, что когда-либо строились в Арсенале Массалии.
Ольбия. Полдень. Небо побелело - признак, что вот-вот поднимется ветер с восхода. Море спокойно, но верхушки сосен на отвесной скале начинают потихоньку шелестеть, словно одежды менад, набирающих темп своего танца. Воздух влажен, паруса "Артемиды" отсырели. Они лоснятся, как шерсть долго скакавшей лошади.
Около Кархерии. Хлещет дождь, ветер бьет в натянутый, как кожа барабана, парус, а под тараном "Артемиды" кипит пена. Весла не нужны, люди спят в проходе или носовом помещении. Я проверил, не просачивается ли вода через щели палубы и щитки манжет.
Вечер. Около Харсиса. "Артемида" буквально летит по разгневанному морю. Большой парус перехвачен посредине, а долон дрожит под порывами ветра. Снасти гудят. Кормчие налегают на рулевые весла, чтобы корабль не рыскал.
Никто не жалуется. Значит, люди не промокли. Только кок разворчался, поскольку котлы не стоят на месте. Но так и должно быть при качке. Я велел натянуть полотно на акростолии, чтобы можно было отдавать команды, укрывшись от непогоды. Мы прошли, держась вдали от Малых Стойхад, я опасаюсь водоворотов между Большим островом и Им Мадрасом.
Взяли левее. Шкоты и брасы большого паруса закреплены на правом борту для облегчения работы кормчим. "Артемида" весьма послушна. Я взял на долоне два рифа, судно стало еще послушней.
Маневр у Иммадраса будет трудным. Надо будет перекинуть брасы влево, а правому кормчему изо всех сил налечь на весло. Поскольку море немного успокоилось, я могу засадить за весла гребцов, если ветер отнесет нас слишком далеко к островам. В Лакидон мы войдем на веслах из-за сильного встречного ветра. Надо быть дома до наступления ночи. Зажгут ли огонь на Башне?
Лакидон. Ночь. Мне еще никогда не доводилось командовать столь послушным кораблем. Он превосходно построен. Навсифор может гордиться им. Смена брасов у Иммадраса была сущим пустяком. Паруса, пропитанные танином, выдержали испытания: они даже не растянулись. Рулевые весла установлены правильно.
Перед Фаросом я велел подобрать паруса, и мы вошли в Лакидон полным ходом под грохот тамбурина, пение и хлопки в ладоши. Дозорный возвестил о нашем прибытии. Причалы были заполнены нашими друзьями и зеваками. Парменон самолично подхватил причальный конец после нашего полуразворота, выполненного четко, как на маневрах.
Сейчас, сидя в одиночестве в своей каюте, я пишу эти строки при свете лампы с одним носдком. Лампа с двумя носиками - непозволительная роскошь на судне, где даже масло приходится запасать на все время путешествия. Правда, у Трона Солнца мне оно совсем не понадобится! А пока можно зажечь вторую лампу.
Последний день второй декады Посидеона.
Я велел установить на агоре, к северу от Большого фонтана, здоровенный гномон в две оргии высотой. Он высится на ровной площадке, чтобы облегчить измерение длины тени его стержня в момент зимнего солнцестояния и проверить их отношение, вычисленное мною в месяц Праздника зонтиков*. Все говорит за то, что ось гигантского шара, на котором мы живем, наклонена, - он будто волчок маленькой девочки, играющей рядом с террасой. Сначала волчок стоит прямо, а потом начинает наклоняться. Почему он падает, когда перестает вращаться? Упадут ли Солнце и Луна, если прекратят свой бег по небесной сфере? Вращаются ли они вокруг нашего шара? Сколько проблем, на которые я пока не в силах дать ответ!
Мучающие меня вопросы отличаются от вопросов Аристотеля. У того чистая игра ума. Проблемы, конечно, каверзные, но разве их сравнить с трудностями математических загадок! По возвращении из путешествия отправлю свои наблюдения Аристотелю, чтобы он помог решить мои апории, но я не смогу быть полезным в решении его задач! Я ищу не то, что лежит за пределами естественных вещей, а то, что является самой природой вещей.
* То есть в Скирофорионе.
Первый день третьей декады Посидеона.
В полдень на агоре собралась толпа. Я тщательно измерил тень гномона. Наклон земной оси, по моим расчетам, равен двадцати и пятидесяти четырем шестидесятым к шестидесяти, тогда как это отношение составляет пятнадцать и четыре пятнадцатых к шестидесяти в первый день второй декады Скирофориона [28]. Я захвачу гномон с собой и буду проводить вычисления в гиперборейских землях.
Сегодня детишки играют "в Пифея", втыкая палки в песок с начерченным на нем кругом и распевая гимн Фебу-Аполлону. Мои же дети - отношения чисел, а моя старшая дочь - Артемида Лучница, отдыхающая у причала.
Позже, много позже я, наверное, решусь завести детей и из плоти.
В пустом доме холодно. Пора разжечь огонь в угловом очаге и заняться любимым делом - проверить все расчеты. Пламя взмывает высоко вверх и согревает окоченевшее тело. Город спит, убаюканный свистом северного ветра. Будущим летом я доберусь до истоков этого ветра и собственными глазами увижу триумфальное шествие Солнца, если Артемида соблаговолит осчастливить меня.
Варвары на холмах также греются у костра, поскольку интуитивно чувствуют, что теплом и жизнью обязаны Аполлону, которого они именуют Беленом [29], искажая его имя. Сосны шелестят только для меня одного в эту самую долгую ночь года, и я, как они, ожидаю обновления света. Времена года неуклонно следуют одно за другим в порядке, указанном богами, и если я молюсь им, то в знак благодарности, а не вымаливая милости, как поступают эти темные варвары.
Третий день третьей декады Посидеона. Праздники в честь Посейдона прошли прекрасно. Однако принесение в жертву белой лошади мне не понравилось, и я не понимаю, чем такая жертва может умилостивить бога моря.
"Артемида" принимала участие в морском празднестве. Мы вышли из Лакидона в сопровождении других судов Арсенала. Я горд тем, что обогнал тридцать больших триер, все монеры и лодки рыбаков. Торговые суда, с которых на зиму снимают весь такелаж, остались под навесами. "Артемида" пришла первой на траверз Гипеи, где мы принялись кидать в море цветы, оболы и выливать полные кубки вина, чтобы успокоить души тех, кто бродит в глубоких водах без погребения. Затем мы бросили в море амфоры с вином наше приношение Посейдону.
Но для меня этот день моря, холодного ветра и солнца был омрачен варварским зрелищем - прекрасной лошадью, которая ржала с перерезанным горлом и агонизировала... Прекрасное нельзя уничтожать даже в честь бога.
Последний день Посидеона. Море бесчинствует. Посейдон не принял жертвы лошади.
Я осмотрел причальные тросы "Артемиды". Гончар уведомил, что амфоры готовы. Ловцы кораллов сообщили, что, если я хочу взять с собой красный полированный коралл, они доставят его завтра. Я ответил согласием. Его можно будет обменять на янтарь... или нужные сведения. Варвары любят красный цвет. Впрочем, как римляне и цари...
Первый день Гамелиона. Сколько свадеб! Массалиоты буквально охвачены любовной лихорадкой в первый день Гамелиона! Жрецы не успевают благословлять новобрачных, а по всему городу тянутся свадебные процессии. Во главе их тяжело ступает потный, раскрасневшийся муж, несущий на руках новоиспеченную супругу - он должен перенести ее через порог своего дома. Поэтому мне не принесли красный коралл. Гончар сдержал слово. Теперь надо начинать переговоры с Клеоном, плавильщиком ароматной смолы для заливки внутренней поверхности амфор.