Уныние воцарилось в мире.
Или, быть может, только в моей душе, хотя разве этого не достаточно, чтобы краски жизни поблекли?
Царство Божие на Земле оказалось на редкость пресным блюдом. Грех — как специи, он придавал хоть какой-то вкус происходящему, а теперь? Кого ненавидеть? С кем бороться? Даже любить некого. Без детей любовь превращается в похоть, а это уже грех. Конечно, еще остается Даниил, но в моей жизни такая темка уже звучала — «счастливое» советское детство и всеобщая любовь к дедушке Ленину. Не работает. Любовь к Господу не замещает любви к женщине. Это правило едино для всех, кроме монахов. Что, превратим весь мир в один большой монастырь? Можно, конечно, но скучно…
Хотя забавы еще можно находить. Вот, например, коронация царей-пророков — замечательное будет зрелище! Да надо бы и храм Соломона в конце концов восстановить или дождаться такого состояния на Земле, что он сам нам явится. Или как там Даниил напридумывает. Хотя возникает у меня смутное подозрение, что наш Учитель не очень-то и торопится с Храмом, ведь сам факт его появления обозначает переход к новой фазе. Что там ждет, неясно даже ему, зато сейчас фаза у Даниила по полной программе. Отрывается за все предыдущие годы безвестности. Шуточки-прибауточки, официанточки и прочие прелести телевизионной славы.
Мысли у меня не очень адекватные. Опасные, прямо скажем. Так можно и до Иудиных рассуждений дойти, только вот некуда стучать на Даниила, да и Павлик Морозов не мой кумир. Так что могу идти только другим путем, великолепно отработанным в суровые советские годы. Маршируем все вместе, и лица серьезные, а в башке мысли совсем о другом. Кухонная свобода. Громко — речовки, шепотом — матерные частушки. К раздвоению личности нам не привыкать, еще добряк Фрейд констатировал амбивалентность русской души. На работу вовремя прийти и с ребят строгим голосом спросить я всегда сумею, а далее по распорядку — чем-нибудь себя занять, например компьютерными играми, чтением фантастики и прочим убиванием времени. Хорошо еще, что вязать не начал — вот бы была хохма! Варежки апостольские — чудотворные и совсем недорого.
Я стал избегать контактов с руководством страны, что, кстати, пошло на пользу общему делу и даже подогрело интерес к моей персоне. Все лизоблюдские газеты, — а других и не осталось, — восхваляли очередное деяние моих чудо-богатырей и будущего царя-пророка Владимира Владимировича, но страх и уважение к моей скромной персоне сквозили в каждой статье. Я оказался той самой руководящей и направляющей ролью партии, о которой так долго талдычили большевики.
Талдычили, талдычили, талдычили, талдычили, да и выталдычили.
Кстати, о партиях: их я разогнал, как и профсоюзы, и все прочие гражданские объединения — надоели бездельники. Политические задачи уже решать не надо, народные интересы я и без этих прохвостов знаю, так что нечего дурью маяться.
Слухи обо мне поползли один краше другого: и каждую-то ночь я к Даниилу перемещаюсь и мы судьбы мира вместе решаем, и поручен-то мне титанический труд по разработке нового молитвенника и вот-вот я его представлю. И сам я на людях не появляюсь, потому что денно и нощно молюсь за Расею-матушку, причем в веригах, коленопреклоненный и уже лоб свой весь в кровь поклонами размолотил. Последний слух оказался наиболее популярным и привел к появлению многочисленных последователей, которые перманентно стали истязать себя во имя Божие. Я не возражал: по крайней мере, у них не будет времени грешить, что уже неплохо. Хотя особой помощи России от такого подвига не будет.
Странный народ. Вот как они себе это представляют — спасти Расею? От чего и от кого? От Страшного суда? Так; страну никто и не судит — ни озера, ни луга, ни травинку, ни былинку, ни пылинку, ни фигинку! Судят граждан, даже тех, кто таковыми и не является. Совсем я с вами запутался. Людей, людей судят, причем не коллективно, а по одному. И воздастся каждому по заслугам его.
Хотя вот как раз с заслугами есть проблемка. Сидели мы как-то раз в Апостольском приказе и обедали. Мальчишки мои быстро освоились с прелестями новой работы и научились получать от жизни маленькие радости, так что наш обеденный перерыв проходил не совсем обычно. Конечно, мы едим, но только совсем не готовим, и кухни у нас нет, и еду нам никто не доставляет. По очереди мы выбираем место и кухню, которую хотелось бы сегодня попробовать, и перемещаемся на время перерыва туда, а потом возвращаемся обратно. Для всех сотрудников наше отсутствие незаметно, просто мои бойцы заходят ко мне в кабинет и выходят оттуда через пару часов сытыми. Мы таким манером посетили почти все Мишленовские рестораны, хотя пару раз нам приходилось их открывать во внеурочное время из-за разницы во времени. Ну и самым жестоким образом отменять резервирование, если вдруг не оказывалось свободных мест.
Нас никогда не узнают, что, впрочем, и неудивительно. Да особо и не замечают — мимикрировать-то дело несложное, а пара пассов руками замечательно стирают память.
Вот здесь умничать не надо, я и сам знаю, что вполне можно обойтись без рук и что одних мыслительных усилий предостаточно. Но ведь так можно и вовсе облениться. Нет, нет, нет и еще раз решительно нет! И не пытайтесь меня уговаривать. Гимнастика архиважна! Не случайно старик Штильман оставил своему сыну в завещании следующий секрет профессионального долголетия дантиста: верхнюю челюсть — сидя, а нижнюю — только стоя, и никакого застоя крови и геморроя! Конечно, взмахи руками для борьбы с геморроем не годятся, но все равно, хоть какая, а гимнастика.