Зато Вика морит себя голодом, заботится о своей внешности неустанно. Что ж, это неплохо, женщина должна следить за собой, но то, что она постоянно вертится перед моим Павлом!..
К нам она приехала сегодня в кремовом платье с черными розами по подолу, ее загорелая спина была обнажена чуть ли не до пояса. Вике скоро пятьдесят, но выглядит она значительно моложе своих лет: подтянутая, под глазами ни морщинки. Правда, лицо ее с круглыми черными глазами, с крохотным носиком-нашлепкой, в венчике обесцвеченных волос, напоминало мордочку болонки.
— Ну и нахалка! — шептала мне в ухо Соня. — Гляди, Павла охмуряет! Вдруг умыкнет?
Не умыкнет! Мы с мужем не только любим друг друга, но еще и давние друзья, а друзей не бросают.
Вика донимала Павла вопросами о Кристиане Барнарде: чем сейчас занимается этот кейптаунский медицинский гений? Что такое два сердца в одной груди?
Кто-то сказал: «Пределы досягаемого зависят от нашего воображения». У доктора Барнарда богатейшее воображение. Счастливый!
Павел умоляюще поглядывал на меня: «Спаси от атаки, изнемогаю», но внешне спокойно рассказывал Вике, что в этих случаях больное сердце не удаляется, а к нему, как бы на помощь, подключается новое, вдвоем они работают до тех пор, пока старое, передохнув, восстанавливается, а новое отторгается организмом.
— А искусственное может прижиться? — Вика в своем усердии казаться интересной, внимательной собеседницей так близко придвинула к Павлу свое лицо, что ему, бедняге, приходилось говорить в сторону, чтобы не дышать женщине в открытый рот.
— Почему бы нам не спеть хором? — предложила вдруг Соня, подмигнув мне. — Вика, есть возможность отличиться!..
Павел тут же встал из-за стола и, сказав, что ему надо позвонить, вышел в коридор.
Вика побежала следом, спрашивая на ходу:
— А правда, что теперь врачам помогают отпечатки пальцев?
— Помогают, помогают. — Павел сказал мне: — Геля, ты мне нужна.
Я сама уже хотела прийти ему на помощь. Он извинился перед Викой, увел меня на кухню.
— Устала, моя хорошая? —Он заглянул мне в глаза. — Устала, конечно. Не надо было так широко отмечать твой день.
— Разве с Соней сладишь?
— Пожалуй, она права — юбилей! Но куда тебе спрятаться, отдохнуть? — Муж поправил мне прическу, похвалил: неплохо. — До сих пор подарок не привезли, я заказывал еще в прошлом месяце, ты уж извини,— не принесут, съезжу сам... Не обижаешься? Таким непредусмотрительным я оказался!
— Ну что ты? Обижаться на тебя?!
— Спасибо, что ты у меня есть...
Павел обнял меня, моя щека коснулась его щеки,— ростом мы почти одинаковы, правда, у меня высокие каблуки. Хорошо мне, уютно стоять рядом с мужем. От его рук, обнявших меня, стало жарко, но я боюсь пошевелиться, боюсь что-то утратить. Вот так бы всю жизнь.
А что, если бы Павел узнал, что кто-то считает меня подлой, что однажды мне бросили в лицо «предательница» и я, как тяжелобольной, покорно проглотила горькую пилюлю? Слово это живет во мне по сей день, как старая рана: в теплынь о ней забываешь, а в непогоду она мучительно ноет...
Виктор...
Это было лет десять тому назад, мы оказались лицом к лицу в переполненном автобусе. Водитель будто нарочно резко притормозил машину, чтобы стоявшие в салоне пассажиры сдвинулись, утряслись, как яблоки в мешке. Я хотела схватиться за поручень, но рука моя не дотянулась, и тогда кто-то удержал меня, помог устоять. Я подняла голову и увидела Виктора. Как бы он ни изменился, какие бы очки теперь ни носил, я сразу бы узнала его. Наши взгляды столкнулись и беспомощно заметались в поисках спасения, словно между нами, плотно прижатыми друг к другу — не отодвинуться, не отвернуться,— вдруг провалился пол автобуса.
Сколько же лет мы не виделись? Целую жизнь...
— Предательница,— услышала я слово, произнесенное одними губами.
Витя выбрался на третьей, кажется, остановке, пробирался как сквозь чащу леса, а я осталась, уничтоженная, в людских тисках. Плакать я могла только на Сонином плече. Тогда, в молодости, она назвала меня свиньей, теперь смотрела на жизнь другими глазами: «Брось проливать слезы! Хоть один мужик пострадал! За это тебе все бабы мира в ножки поклониться должны!»
— Геля, извини, пожалуйста,— прервал мои мысли голос Павла. — Я вынужден в твой праздник говорить о неприятном... Сегодня приходил к нам Фил?
В кухню заглянула Вика: '
— А, вот вы где! Мои дети приехали, ничего? Я запретила, а они, Геля, приехали тебя поздравить, что-то там купили. Пойди к ним. Я вам не рассказывала, Павел, почему меня Викторией назвали? — Она взяла моего мужа под руку. — Кто помог маме выбрать это имя? Ни за что не догадаетесь! Магеллан! Помните его путешествие? Флотилия состояла из пяти кораблей, так? Одному не хватило крепости, другому — запаса нервной прочности экипажа, и он повернул назад, третий и четвертый обветшали в пути. И только маленькая «Виктория» принесла человечеству победу — опоясала земной шар и вернулась в Испанию. Вот видите!
Мы с Павлом только и смогли, что переглянуться понимающе украдкой. Детей своих Вика назвала Орфеем и Эвридикой. Ее Орфей третий год сидит в пятом классе...
Уезжая от нас, Вика попросила у меня цветов: все равно через неделю они превратятся в мусор.
Я разрешила.
По-кошачьи мягко, вкрадчиво Вика двигалась вдоль стола, .выдергивая из букетов только красные гвоздики, набрала приличную охапку. Но Соня рассудила иначе — схватила кувшин с морсом, куда-то выплеснула его на кухне, вернулась с водой, подставила кувшин Вике:
— Ну-ка, поставь цветы сюда! Не ты их заслужила, не тебе ими любоваться!
Вика покраснела, прикусила губы, но цветы послушно опустила в кувшин. Мне стало жалко ее, но ничего исправить я не могла — Соня все равно не даст. Она такая, моя Соня.
«Под занавес» Вика попросила Павла отвезти ее домой, детей она отправила еще днем. Ему неудобно было отказаться, к тому же подарок для меня, что он заказывал, не привезли, он решил сам узнать, в чем дело.
— За подарком пусть едет, — негодовала Соня. — Но зачем провожать эту божью коровку? Зла не хватает! Вот прилипала! Сейчас я ей такой разгон устрою!
Я буквально за полу утащила Соню в детскую и там попыталась успокоить: ничего предосудительного нет в том, что муж проводит домой гостью.
— Знаю я эту породу баб,— ворчала Соня,— все подберут, что плохо лежит.
Нет, мой муж не из тех, кто «плохо лежит», Соня просто потеряла веру в мужскую порядочность, поэтому так рассуждает. Она родила ребенка в сорок два года, ее муж испугался: «Зачем он нам сейчас? Какая польза от него? Пока вырастим, дуба дадим». И предъявил ультиматум: «Или я, или ОНО!»
Но разве Соня могла отказаться от ребенка, если всю жизнь страдала из-за того, что у нее не было детей? Она уже не надеялась, и вдруг..» Надо быть матерью, чтобы понять это.
Муж бросил ее и вскорости женился на какой-то юной особе. Прожил с нею два года, заболел, попал в больницу, перенес сложную операцию на желудке, а когда вернулся домой, не застал там ни молодой жены, ни вещей. Явился с повинной к Соне. Она вышла на порог с сынишкой на руках: «Яшенька, скажи этому проходимцу, погромче скажи: „Пошел вон!”» И мальчик доверчиво, звонко прокричал: «Пасел вонь!»
Что ж, только она сама могла вынести такой приговор, ее право.
Мы с Соней не расстаемся с той самой поры, как во время эвакуации умерла в поезде ее мама. Вечером она пожаловалась на боли в сердце, легла пораньше спать и не встала. Соня, как и мы, спала с мамой на одной полке «валетом». В тот вечер она никай не могла удобно умоститься, ворчала: «Мама, ты разлеглась, раскрываешься, а мне холодно!»
И только утром мы поняли, что Сонину маму уже не разбудить...
Соня осталась с нами. В далекой Киргизии, в городе Пржевальске, мы с ней закончили школу, вместе вернулись домой и хотя сейчас живем в разных концах города, все равно рядом. Не знаю, если бы у меня была сестра, стала бы она мне роднее Сони?
Глава четвертая.
Я открыла окно и только сейчас почувствовала застоявшуюся духоту в комнате. Свежий ветерок накинулся на меня, обшарил с головы до пят. Где-то, кажется совсем рядом, залаяла собака, мальчишеский голос позвал: «Фрейд, ко мне!» Я облокотилась о подоконник и тут же отпрянула: засохшие хлебные крошки острыми песчинками впились в мои локти. Опять сын кормил птиц, а с подоконника не смел! Обещал подвесить кормушку, да так и не собрался. Много птиц слетаются сюда, а хозяйничают преимущественно воробьи, забавно наблюдать за ними. Неуклюжий голубь только нацелится в облюбованный кусок, как воробьишко тут же выхватывает у него из-под носа, относит в сторону, клюет, а сам косится на «гиганта».
Говорят, у Петропавловской набережной видели розовую чайку. Что это за чудо такое? Появились в наших краях и аисты. Почему она не пришла, Таня? Хотя бы позвонила! Отправила «парламентера»! Но о чем Фил все-таки хотел поговорить со мной? Как и чем я могла помочь ему? От чего спасти? Предлог! Войти в наш дом, реабилитироваться. Нет, подлость прощать нельзя ни при каких обстоятельствах! Иначе ее не искоренишь.