Какой-то низенький тучный человек в круглом котелке произносил речь. Стоя на пеньке, он потрясал пухлым, как булочка, кулаком и выкрикивал:
- Мы не перестанем повторять: нельзя браться за оружие! Нельзя! Вспомните девятьсот пятый год. Что он дал нам, русским революционерам? Сотни убитых! Тысячи сосланных на каторгу! Вы что, хотите камни пропитать кровью?
- Девятьсот пятый научил нас сражаться! - громко выкрикнул человек с черной кудлатой бородкой, тот, что приехал к нам из Луганска и которого звали Митяем. Я его сразу узнал.
- Это не борьба, а смута, - резким голосом отвечал дяде Митяю толстяк в котелке, - она слишком дорого обошлась рабочему человеку. Спасибо, мы не хотим, чтобы пятый год повторялся.
- Так прямо и скажи: не хотим революции! - под громкий шум одобрения крикнул дядя Митяй. - А мы видим спасение в революции и совершим ее, хотя она и не нравится вам, буржуйским прихлебателям!
- Рабочему не драки нужны. Да-с! - пищал толстяк. - Пять копеек прибавки на рубль ему дороже, чем вся ваша политика!
- Неправда!
- Хватит слушать его, долой меньшевистские молитвы!
Красный флаг, прикрепленный к свежеструганой палке, забился, затрепетал на ветру.
Я разглядел, что с флагом стоял молодой рабочий.
- Что же ты, хочешь за пятак свободу у царя купить? - послышался вдруг такой родной голос, что у меня перехватило дыхание. Из тысячи голосов я отличил бы этот хрипловатый голос. Кусты мешали мне увидеть отца, но я знал, что это был он.
А толстяк надрывался:
- Русский рабочий не готов к революции! Наша задача - организовать промышленные комитеты и воскресные школы. И не призыв к восстанию нужен, а петиция в Государственную думу с просьбой о правах для рабочих!
- Хватит! Мы в девятьсот пятом просили, и царь ответил пулями.
Мне хорошо было видно, что эти слова произнес механик Сиротка, и он даже встряхнул пустым рукавом ситцевой рубахи.
- Вот он, ответ царя на мою просьбу! Товарищи! - обратился он ко всем. - Меньшевики зовут нас к отступлению! Они защищают царя-тюремщика! Долой меньшевиков, изменников рабочего дела!
- До-лой! - поддержали Сиротку со всех концов балки.
- Пусть под рабочего не маскируется, меньшевик!
И началось! Шахтер Петя с Пастуховки, сидевший у самой штольни, шагах в трех от меня, вскочил и крикнул:
- Спихните его в ставок!
Шея толстяка налилась кровью, голова, похожая на кувалду, затряслась, и он визгливо закричал:
- Вы нам рта не закроете! (Никто ему и не закрывал рта, хотели только столкнуть.) Мы не меньше вас, большевиков, боремся за свободу...
Потеха была с этим толстым человечком. Его правильно прозвали меньшевиком, он и в самом деле был маленький - совсем карапуз, только живот большой.
Рабочие спихнули толстяка.
На его место поднялся дядя Митяй.
Ко мне долетели обрывки его речи:
- Вы, меньшевики, хуже врагов. Вы прикидываетесь друзьями рабочих и хотите отвлечь их от революции красивыми словами. Не выйдет! Ни в одной революции не побеждали словами. На пули царя нужно ответить пулями!..
Я раздумывал, что нам с Васькой делать: идти обратно по штольне страшно, оставаться тоже было опасно.
Мне почудилось, что где-то далеко-далеко тревожно лаял Полкан. Но это, конечно, показалось: слишком далеко отсюда была наша собака. Но вдруг сзади послышалось чавканье шагов, я обернулся: в темной глубине штольни блуждали огоньки.
- Кто это, Вась?
- Прячься.
Прятаться было некуда. Страх сковал тело. Я прижался к стене, затаившись между столбами подземной крепи. Донеслись приглушенные голоса. От близких огней на мокрых стенах задвигались тени.
Я не дышал. Кто подкрадывается к нам?
Какой-то человек прошел мимо меня, прислушался и зашептал, обернувшись:
- Ваше благородие, здесь они.
Я узнал слюнявого сыщика. Потом, крадучись, подошел пристав, осторожно выглянул из пещеры и прошептал стоявшим позади городовым:
- Приготовиться... Главарей хватать живьем!
В страхе я позабыл о Ваське и даже не видел, куда он делся. Вдруг я услышал рядом не то стон, не то мычанье, потом Васькин вскрик:
- Ой!
Пристав и городовые так и присели.
- Кто здесь? - прошипел пристав и стал торопливо шарить руками вокруг себя.
- Ой, ногу сломал! - изо всех сил закричал Васька.
- Молчи, скотина!
В свете огоньков я увидел, как Васька корчился, сидя на земле.
- Ой, спасите, больно! - вопил он.
Пристав зажал ему рот, но Васька вырвался и еще громче закричал.
В балке послышался треск сучьев и голос Пети-шахтера:
- Товарищи! Тревога!
- Чего стоите, болваны! - закричал на городовых пристав и, выхватив из кобуры револьвер, первым выскочил из штольни.