Землянка наполнилась приглушенным и радостным шумом. Я не отрываясь смотрел на Ваську и не узнавал его. Все лицо у него было в синяках, верхняя губа распухла и, как лепешка, покрывала нижнюю. Я не понимал, что происходит. Васька подошел ко мне.
- Здравствуй, - сказал он и нежно взял меня за руку, будто не верил, что это я.
- Вась, а зачем немец здесь?
- Не бойся, это хороший немец. Ему велели меня расстрелять, а он показал рукой: мол, беги. Я и ушел, а он вверх выстрелил, чтобы свои подумали, что он убил меня... Жалел меня? - спросил Васька, не выпуская мою руку, и я почувствовал, что он соскучился по мне.
- Я ходил тебя выручать, да немец с толку сбил, - и я рассказал про ножик. - Я не боялся, Вась, ей-богу не боялся. Если бы не ножик, я бы ему стукнул саблей...
Васька умехнулся кривой губой, вздохнул и сказал:
- Били меня немцы, ох били...
- За что, Вась?
- Поймали с пачкой листовок, хотели допытаться, где взял. Скажу я им, как же...
Васька поморщился, поднял рубаху и показал мне спину. Сердце у меня зашлось от жалости. Багровые черные рубцы пролегли крест-накрест на его теле. Тетя Матрена, охая, кинулась чем-то смазывать Васькины раны, обернула ему спину полотенцем. Потом Васька подробнее рассказал о том, что с ним было:
- Поймали меня и спрашивают: "Откуда листовки?" - "Ничего не знаю". "Говорить! Иначе будет делать больно". Сорвали с меня рубаху, привязали руки к лавке и давай плетками хлестать. "Будешь сказать?" Я глаза зажмурил, зубы сжал. Молчу. "Будешь сказать?" Я терпел, терпел и говорю: "А мне все равно не больно!" Конечно, это я назло так сказал. А было больно... Пришлось терпеть. Если бы я заплакал, они бы подумали, что я боюсь. Еще бы немного, и не стерпел...
- Подальше, подальше заховай, - услышал я голос дяди Митяя, оглянулся и увидел, как он подавал немцу пачки листовок, а тот запихивал их к себе за пазуху.
Немец что-то лопотал по-своему и размахивал руками. Все молча слушали его, но никто ничего не понимал. Только дядя Митяй кивал головой и говорил:
- Правильно, правильно.
- Ich bin auch Arbeiter!* - кричал немец, показывая грубые, мозолистые руки, и все говорил, говорил...
_______________
* Я тоже рабочий! (нем.)
Дядя Митяй продолжал кивать головой.
- Верно, правильно говоришь, товарищ.
- Товарич, корошо! - сказал вдруг немец и, подняв кулак, воскликнул: - Es lebe die Revolution!*
_______________
* Да здравствует революция! (нем.)
Немец подошел ко мне. Узнал ли он меня или просто таким был добрым, но он опять вынул из кармана ножик и дал мне его. При этом он ласково погладил меня по голове.
Я не знал, чем отблагодарить немца за подарок, полез под сундук и достал пузырек с духами.
- На, возьми за ножик, - сказал я.
Немец улыбнулся и опустил мой пузырек в карман гимнастерки.
- Auf Wiedersehen!* - говорил он, уходя, а у двери потряс кулаком и выговорил с гордостью: - Ленин!
_______________
* До свидания! (нем.)
Через два дня рабочие в городе восстали. Немецкие войска бросились бежать. Рабочие преследовали их. Я тоже гнался за немцами с камнем в руке. Я только боялся, как бы не попасть нечаянно в того доброго немца, который подарил мне ножик.
Глава десятая
ЛЮБОВЬ
Эх, яблочко,
Куда котишься,
Ко мне в рот попадешь,
Не воротишься.
1
Было холодное утро поздней осени. Пушистые хлопья снега садились на мою непокрытую голову, плечи, руки. Я стоял босиком на снегу и дрожал от холода и радости. Я приплясывал на месте и никак не мог уйти в землянку. Пятый раз я перечитывал объявление, написанное красной краской на оберточной бумаге:
Дорогие товарищи!
Завтра, в 7 часов вечера, в бывшем киноиллюзионе
состоится праздник первой годовщины Советской власти. Будет
музыка (гармошка), туманные картины и танцы. Вход бесплатный и
только для трудящихся.
Культурно-просветительная коллегия
Мы с Васькой ждали этого праздника давно. Ходили слухи, что снова откроют школу, - как было не радоваться! Но вместе с тем я боялся, как бы не вышло чего-нибудь плохого. Дело в том, что вокруг города появились банды, и не было от них покоя. Особенно напугал нас один случай, который произошел два дня назад.
К нам пришел дядя Митяй - теперь он командовал в городе Красной Армией - и объявил, что буржуйская власть на Украине, Центральная рада, свергнута, а гетман Скоропадский убежал с немцами. Вместо него появился новый бандюга - атаман Петлюра, а кроме того, Махно. Они грозили рабочим расправой. Но мы назло всем "батькам" решили отпраздновать первую годовщину Октябрьской революции.
Первая годовщина... Год назад погиб мой отец и пропала мать. Разве это забудешь? Год назад я стал сиротой, и землянка по-прежнему была заколочена досками. Я туда не ходил, чтобы не растравлять сердце и не плакать. А горе комом стояло в горле. И только одно смягчало боль - дядя Митяй сказал: не напрасно погибли мои отец и мать, их смерть принесла рабочим победу.
Накануне праздника Анисим Иванович дал нам с Васькой кусок красной материи, и я написал мелом те самые слова, которые были на мамином знамени, что развевалось на баррикадах завода: "Это будет последний и решительный бой". Для слова "бой" не хватило места, и нам с Васькой пришлось пришить кусочек розовой материи. Получилось красиво! В верхнем углу я приколол пятиконечную красноармейскую звезду, подаренную мне дядей Митяем, и мы вывесили флаг над землянкой.
Все было хорошо, только я боялся, что звезду украдут. Звезда была у нас на улице самой большой ценностью. Если германскую каску с медным орлом можно было выменять на десять патронных гильз, то звезду не отдавали даже за кусок хлеба.