Возле милого двора
Стань, остановися.
Когда они по одному стали заходить в помещение, подбежал Васька и схватил меня за руку:
- Иди скорее!
- Куда?
- Иди. Будешь речь говорить.
- Как? - испуганно спросил я.
- Очень просто. У тебя отца убили, вот дядя Митяй и хочет, чтобы ты речь сказал...
Васька потащил меня через зал. Всюду на стенах горели шахтерские лампы, огарки свечей. Света от них было мало, зато потолок потемнел от копоти.
На сцену вынесли стол, покрытый красной материей, поставили знамена. Дядя Митяй подвел нас с Васькой к знаменам:
- Стойте по бокам, и чтобы не шевелиться. Это называется почетный караул.
Всюду были лозунги, а над сценой портрет Карла Маркса - учителя всех рабочих и крестьян.
В зале, на деревянных лавках, на мягких шатохинских креслах с бархатными спинками и гнутыми золотыми ножками сидели рабочие, красноармейцы. Курили цигарки, завернутые в керенские деньги, танцевали между рядами. Помещение было не топлено, сидели в шапках, в платках. От махорочного дыма в зале стоял туман.
Переливчато играла гармошка. Надя плясала, взявши руки в боки. Она была в своей неизменной военной гимнастерке, в сапогах и с револьвером на ремешке. Длинных кос у нее уже не было: из-под кубанки выбивались шелковые кольчатые кудряшки. Лицо у нее горело, глаза сверкали. Вокруг Нади - шум, крики, смех. Она всех переплясала, и тогда вызвался танцевать шахтер Петя. Он подошел к Наде, топнул ногой, вызывая, и пошел по кругу, прищелкивая пальцами и шлепая ладонями по голенищам сапог. Надя не поддавалась, и Петя пустился вприсядку, вскидывая ноги выше головы.
- Давай не задерживай! - подбадривали его красноармейцы.
Надя остановилась и запела частушку:
Говорит мне мама строго:
"Почему не веришь в бога?"
А я прямо ей в ответ:
"Потому что ого нет".
Тряхнув кудрями, она рассыпала каблуками дробь. Подошел улыбающийся ее отец, дядя Митяй.
- Хватит. Молодцы! Никто никого не победил, - заключил он.
Надя сняла кубанку и стала обмахивать ею раскрасневшееся счастливое лицо. Петя петухом ходил вокруг нее.
- Ну и крепка ты, - сказал он и нежно взял ее за руку, - сто потов с меня сошло. Сапоги вдребезги...
- Ничего, - засмеялась Надя. - До свадьбы починишь.
- А когда будет наша свадьба?
- Когда рак свистнет. - Надя, играя, кинулась бежать. Но Петя догнал ее, и они закружились в вальсе.
После танцев все расселись по местам.
Дядя Митяй постучал карандашом по графину и, когда наступила тишина, оперся руками на стол и начал говорить:
- Дорогие товарищи! Разрешите поздравить вас с первой... годовщиной Октябрьской социалистической революции...
В зале бурно захлопали в ладоши. Дружный, радостный шум перешел в пение. Торжественно заиграла гармошка, все встали, сняли шапки и запели:
Никто не даст нам избавленья:
Ни бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
До чего же хорошо пели: дружно, сурово и радостно. Я стоял у знамени, и, хотя дядя Митяй не велел шевелиться и моргать, я моргал и глотал слезы от волнения и какой-то непонятной жалости к самому себе.
Когда пение смолкло, все надели шапки и опустились на свои места. Дядя Митяй продолжал:
- Товарищи! В тяжелой обстановке отмечаем мы свой светлый праздник. Прошло только две недели, как мы изгнали немцев. Теперь другие интервенты сжимают нас в кольцо. На Дальнем Востоке высадились японские и американские войска. На Кавказе турки захватили Баку. На Черном море советский город Батум занят англичанами. Душитель рабочего класса военный министр Англии Черчилль не остановился на этом беззаконии. Он приказал своим войскам занять Архангельск. Там сейчас льется пролетарская кровь. На юге Одессу захватили французы. Из Сибири наступает "Верховный правитель России" генерал Колчак. На Украине орудуют Петлюра и Махно. Враги народа меньшевики и эсеры - ранили вождя мирового пролетариата товарища Ленина. У нас нет хлеба, нет угля, мало оружия, но мы не упали духом, нас миллионы!..
Я покосился на Ваську. Лицо у него было строгое, а от знамени, под которым он стоял, пахло порохом и видны были пробоины от пуль.
- На страх врагам, - продолжал дядя Митяй, - в голоде и лишениях мы празднуем первую годовщину великой революции и будем верить, что скоро мозолистая рабочая рука сотрет с лица земли всех врагов...
За входной дверью послышались шум, возня, крики. Потом дверь распахнулась с такой силой, что ударилась об стену. И тогда в зал не спеша вошли двое. Первый был в красивом синем полушубке, обшитом по краям белым мехом. Кривая шашка волочилась за ним по полу, за поясом торчали два нагана и граната. Я вгляделся и похолодел. По сизому носу я узнал в первом человеке старуху с базара. Второй дядька был тот самый, что подходил на базаре с плеткой. На нем был, как и тогда, желтый кожух и лохматая баранья шапка.
Неторопливо, вразвалку они прошли между рядами вперед.
Первый повернул голову к желтому кожуху и нарочито громко спросил:
- Грицько, а шо воны тут делають, оци люди?
Грицько стоял, опершись руками на саблю, и нагло разглядывал собравшихся. Он ответил таким же, нарочито громким и нахальным голосом:
- А це, батько, у них тут, мабуть, свадьба.
- Свадьба! - повторил первый. - А де же музыканты? Та и жениха я шось не бачу. - Он прищурил глаза и, указав плетью на дядю Митяя, стоявшего на сцене, спросил: - Ото не жених, случаем, га?
- Та ото ж вин и есть, - ответил другой бандит.
- А ну, гукай его сюда, бо я его погано бачу.