Сначала Тонька засмеялась, но потом призадумалась:
- А как папка с мамкой? Они искать меня будут.
- Зачем? Им еще лучше, кормить тебя не надо. Ну? Украсть?
Тонька колебалась.
- Чего боишься, глупая? Знаешь, как заживем? Обвенчаемся, весело будет. Ну? Украсть?
- А Васю возьмем с собой?
- Зачем?
- Так...
- Можем взять, - сказал я неопределенно.
Тонька вмиг оживилась, как будто этого ждала, она засыпала меня вопросами:
- А что будем делать, если дождь пойдет?
- Ничего. Хата будет с крышей.
Тонька медлила, словно искала, о чем еще спросить.
- А обед в чем будем варить?
- Кастрюлю возьмем или цыганский котел раздобудем.
- Ладно, - сказала она.
- Что ладно?
- Кради меня.
Не ожидал я быстрого согласия и растерялся, не знал, как ее красть, в чем нести. Наговорил всякой чепухи, а теперь расхлебывать надо. Она тоже хороша - не успел сказать, уже и рада - кради! И сразу Тонька показалась мне некрасивой. Я вспомнил о Ваське, захотелось к нему. Сейчас он бьется с бандитами, раздавая удары направо и налево. Стать бы с ним рядом и драться.
Васька, Васька, верный друг мой! Вспомнилось мне его хмурое лицо и нежно-голубые глаза, вспомнилась забота обо мне, и я понял: не Тоньку люблю, а его, друга и заступника Ваську.
Я взглянул на Тоньку. Она выжидающе смотрела на меня, широко раскрыв черные глаза.
- Ну? - спросила она и мягко взяла меня за руку.
- Что?
- Кради, чего же ты?
- Ну тебя... - сказал я и побежал в город.
Глава одиннадцатая
ДЕНИКИНЦЫ
Так пусть же Красная сжимает
властно
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы неудержимо
Идти в последний, смертный бой!
1
Недолго радовались буржуи да колбасники, пришел и на нашу улицу праздник: Васю записали в комсомольцы.
А было это вот как.
В здании городской думы, где теперь помещался райком КСМУ, собрались рабочие.
На дощатой сцене, за столом, накрытым красным флагом, сидела Надя. Револьвер через плечо на ремешке придавал ей грозный вид. Рядом с Надей сидел чернявый паренек в шинели. Звали его чудно: одни - Президиум, другие - Ваней.
В глубине сцены виднелся портрет Ленина. Я первый раз видел его. В простой рабочей кепке, галстуке в белую крапинку, Ленин с улыбкой смотрел на меня. От портрета, от ласковых ленинских глаз в тесном зале было уютно.
Васька смущенно мял в руках картуз, как будто не Надя, а сам Ленин принимал его в комсомольцы. Надя с суровым видом, точно судья, строго спрашивала, сколько Ваське лет, кто его родители и как он смотрит на революцию.
Васька отвечал, что он хорошо относится к революции.
- Кто имеет слово? - спросила Надя в зал.
И тут стали выступать рабочие, хвалили Ваську, вспоминали, как его мучили на коксовых печах.
Ваня Президиум тоже выступал. Он рассказал, как Васька расклеивал листовки против немцев и за это попал в немецкую тюрьму.
- Такие хлопцы позарез нужны в комсомоле, и я буду голосовать за Руднева обеими руками.
Потом на собрание пришел комиссар дядя Митяй Арсентьев. Он сказал, что хотя Васька еще не вышел годами, все равно его нужно принять в комсомольцы.
- Ваши ряды станут сильнее еще на одного бойца. Пусть господствующие классы содрогаются перед коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир!
Хорошо сказал дядя Митяй. Нехай теперь Сенька колбасник содрогается!
- Вопрос ясен, - сказала Надя. - Будем голосовать. Кто за то, чтобы Василия Руднева, сына пролетария, принять в боевые ряды Коммунистического союза молодежи, прошу поднять руки.
Я сидел на корточках возле круглой печки и тоже поднял руку. Надя дала Ваське какую-то книжечку, а дядя Митяй крепко пожал ему руку, как взрослому. Комсомольцы шумно поднялись со своих мест и запели: