«Тянь-цзинь, тянь-цзинь, тянь-цзинь!..» — в этом звуке европейскому уху непременно послышится звон китайского колокольчика, чистый, серебристый и отчего-то печальный. Может быть, оттого что исчезла из его мелодии призывная нота?..
Священник Дионисий Поздняев в книге «Православие в Китае» пишет: «В условиях гражданской войны в Китае и сложной политической обстановки русская эмиграция… оказалась перед выбором: вернуться на Родину — в неведомый СССР, или продолжить свое изгнанничество, храня в сердце любовь к той России, которую уже невозможно вернуть. Перед этим же выбором оказалась и Церковь в Китае. Ее голос во многом определял выбор ее паствы… Сотни тысяч эмигрантов в Китае, оторванные от Родины в течение тридцати лет, совсем не представляли, что там происходит. Они продолжали жить памятью о разгроме Церкви и убийстве Царя, политике властей, приведшей к подписанию Брестского мира, в результате которого Россия так и не смогла воспользоваться плодами победы в Первой мировой войне, атеистической идеологии и многом Другом, что заставило людей покинуть Родину. О Сталине мало кто знал что-то определенное. Знали лишь, что Германия повержена, новые земли присоединены, восстановлено Патриаршество, открыты семинарии. В газетах и кинофильмах, которые усиленно распространяли советские консульства, говорились слова о счастливом советском народе, который имеет все свободы. Эмигранты намеренно вводились в заблуждение для того, чтобы склонить их к принятию советского гражданства. Многие наивно полагали, что, как и в прежней Царской Империи, Церковь охраняется и защищается государством. Им казалось естественным, подчинившись Патриарху, принять и советское гражданство».
В конце концов, священнослужители были такими же людьми, как и их паства, с теми же иллюзиями, с теми же надеждами, с тем же горячим стремлением вернуться домой…
Из дня сегодняшнего все это можно понять, логически объяснить, разложить по полочкам. И все равно останется осадок. Разве можно остаться равнодушным к чувствам этих людей? К чувствам старшего поколения, бежавшего от тех трагических событий, что терзали, рвали на части их горячо любимую Родину. К чувствам тех, кто ни от чего и никуда не бежал, родившись здесь, на земле Китая, в семьях служащих КВЖД или уехавших в Харбин, Шанхай, Тяньцзинь задолго до революции, но выросших с сознанием того, что они — дети России, что где-то совсем рядом, на железнодорожном полустанке под названием Отпор начинается эта великая страна, спасшая не только Европу, но и весь мир от фашизма. И юных — всей душой тянущихся туда, где строится новый, справедливый и счастливый мир, и важно, необходимо приложить свои руки, свою душу к этой великой стройке!..
В эмигрантской среде выросли новые поколения. Они были очень разными, эти молодые русские люди. Одни мечтали о своей Родине под впечатлением от советских фильмов и песен. Другие с трудом говорили по-русски, их мысли о будущем были связаны с другими странами, а не с Россией.
В «русском» Китае царило смятение. «Как остановить хруст ломаемой жизни?» — сказал однажды с грустной иронией Владимир Александрович Бородин. Полвека пролетело почти незаметно, вместив в себя так много питавших и в конце концов отравивших ядом несбывшегося иллюзий, надежд, хрупкого ощущения устоявшейся так или иначе жизни, хруст осколков которой слышался теперь в каждом русском доме, словно под ногами было битое стекло.
Принять решение об отъезде было очень трудно.
«Хруст ломаемой жизни» заглушал все остальные звуки…
Вспомним пророческое стихотворение Арсения Несмелова, которому жить оставалось совсем немного:
Виктор Смольников вспоминает, как бывший его одноклассник, сын мистера Шампански, встретив его в Шанхае, холодно сказал: «Руки я тебе не подам, я слышал, что у тебя советский паспорт». Незадолго До этого сам мистер Шампански, не в силах больше справляться с тоской по Родине, решил уехать в числе первых репатриантов в СССР и стал там сторожем, будучи уже далеко не молодым человеком.
Харбинская актриса Алла Дворжицкая-Светланова в очерке «В августе сорок пятого», опубликованном в середине 1990-х в новосибирской газете «На сопках Маньчжурии», рассказывала:
«Недолго была в Харбине Советская Армия, но все же достаточно долго, чтобы многие харбипки повыходили замуж за «душек военных». Венчались в церквях. Для харбинцев это были законные браки, для советских воинов — нет. Воинские части уходили. Молодые пары расставались. Надеялись, что на время. Из тех, кого знала — никому не удалось, и подрастали потом славные детишки, которых у нас игриво называли «трофейными». Для некоторых военных были эти браки веселой, приятной шуткой».
Горькой шуткой, разбившей слишком много судеб, которые могли бы сложиться совсем иначе. Мало кто из этих женщин с «трофейными» детишками, вернувшись на Родину, пытался найти своих законных, вепчаных мужей…
Общество китайско-советской дружбы организовало специальную комиссию, которая помогала советским гражданам, покидающим Китай, продавать имущество — автомобили, мотоциклы, мебель. В отличие от тех, кто уезжал на Родину по визе и мог провезти через таможню только ограниченное количество багажа, репатрианты были освобождены от каких бы то ни было ограничений — власти СССР брали на себя доставку имущества на целину, куда ехали многие колонисты.
Впрочем, знали ли они, куда едут?
Некоторые священнослужители убеждали своих прихожан принять советское подданство и вернуться на Родину, кто-то заявлял, что получение гражданства не есть подтверждение патриотических чувств. Именно этим был обусловлен раскол Шанхайской церкви — владыка Иоанн, служа благодарственные молебны о победе русского оружия во Второй мировой войне и собирая пожертвования для России, не уговаривал прихожан принять гражданство и не принял его сам. Шанхайское духовенство по большей части было на стороне своего владыки; в результате пять тысяч русских шанхайцев эмигрировали в Америку и остались живы, а десять тысяч отправились на Родину и в большинстве своем сгинули в сталинских лагерях.
Глава Православной миссии в Китае владыка Виктор в отличие от шанхайского владыки Иоанна одним из первых подал прошение о советском гражданстве, полагая, что в СССР люди по-прежнему открыто посещают храмы. В феврале 1946 года он получил в Шанхае советский паспорт, а вскоре был арестован. Священник Дионисий Поздняев пишет в своей книге, что когда владыку спросили, почему он, антикоммунист, стал гражданином СССР, тот ответил: «Человек честный не может признавать две власти, взаимно исключающие одна другую. В СССР в настоящее время восстанавливаются православные епархии, открываются повсюду храмы, монастыри, духовные школы. Духовенство активно участвует в общем государственном строительстве после Великой Отечественной войны. Общественный строй СССР никак не противоречит учению Св. Православной Церкви. Власти СССР после всех ужасов войны только и думают о том, чтобы наша Родина была великой и славной».
Светлый, чистой души человек, владыка Виктор был убежден, что за годы жестокой войны страна вернулась к Богу. Потому и решил возвратиться на Родину и повел за собой свою паству.
Не зная, что многих из них ведет на верную смерть…
Самому ему посчастливилось выжить.
В декабре 1956 года Александр Николаевич Вертинский писал жене из Краснодара, где был на гастролях: «…Пришли от Епископа Виктора Харбинского владыки, теперь он Епископ Краснодарский, хочет со мной повстречаться. Я уклонился от этой встречи. Устал я очень, и не хочется мне новых людей. Разговаривать? А что говорить, когда язык не поворачивается? Все фальшь. Все демагогия! Надоело!»
Что мы можем прочитать между этих строк? Вряд ли в китайском бытии они были даже просто знакомы, а не то что близки. Кроме того, встреча и беседа с владыкой Краснодарским в атеистической стране могла быть чревата неприятностями, которых Александр Николаевич не хотел.
В том же письме упоминает Вертинский и другую встречу: «…Пришла сестра Леваиа Хаиндрава — Лида, поэтесса харбинская! Помнишь? Постарела. Жалуется, что трудно с ребятами. Параллельно учится на 3-м курсе пединститута. Я рассказал ей о Леване и Алике, которых видел в Тбилиси». И в этом упоминании нет ни теплоты общих воспоминаний, ни радости встречи. Просто сообщение о появлении «частички прошлого» в сегодняшней жизни, в которой все другое, все новое…
Митрополит Нестор, арестованный в 1948 году китайскими коммунистами в Харбине по обвинению в сотрудничестве с японцами, был депортирован в СССР и восемь лет жил на поселении в Мордовской АССР. На самом же деле «вина» митрополита заключалась совсем в другом — это он в 1920 году совершал заупокойные службы над телами алапаевских мучеников.
Светская, государственная власть не в первый и не в последний раз в истории грубо попирала власть церковную…
Но они все равно ехали, возвращались в неведомую страну, которую любили и чтили как старую, славную и великую Россию.
Впрочем, одного решения было мало. Советское правительство далеко не всем желающим давало разрешение на въезд в СССР. В 1947 году семи тысячам русских шанхайцев было отказано в разрешении вернуться на Родину! Но и те, кто это разрешение получал, тоже не сразу могли вернуться.
Е. Таскина пишет, что в Харбине, например, после 1945 победного года еще более десяти лет жили тысячи русских людей, получивших советское гражданство. Причем условия существования для них были созданы довольно сносные. Это было связано с тем, что в 1946–1948 годах Китайско-Восточная железная дорога находилась в совместной советско-китайской эксплуатации.
По свидетельству Л. Чугуевского, «новое руководство КВЖД поручило заместителю Управляющего дорогой инженер-полковнику Ожигову восстановить преподавание на русском языке в Харбинском политехническом институте и открыть двери института для русской и китайской молодежи. Были вновь открыты инженерно-строительный, электромеханический, химический, горный, инженерно-экономический и восточно-экономический факультеты. Учебные программы и планы факультетов были приближены к аналогичным Дальневосточного университета. Для китайской молодежи были открыты двухгодичные подготовительные курсы, дававшие достаточные знания языка и математики для слушания лекций в ХПИ. Здесь преподавали высококвалифицированные преподаватели из числа русских эмигрантов… Обучение в институте было бесплатным».
31 декабря 1952 года советское и китайское правительства подписали заключительный протокол относительно Китайско-Восточной железной дороги. Это событие круто изменило жизнь российских эмигрантов — агония завершилась…
Началось массовое увольнение служащих КВЖД и тех, кто работал на вспомогательных предприятиях. Русские школы и гимназии закрывались, Харбинский политехнический институт был передан китайским властям, на смену русским преподавателям стали приходить китайские. Было объявлено, что скоро преподавание будет вестись только на китайском языке.
Во многих учреждениях Харбина русских увольняли без каких бы то ни было объяснений, их просто постепенно вытесняли, выдавливали из Маньчжурии. Многие уезжать не хотели — ни в Советский Союз, ни куда бы то ни было. Их отъезд был результатом непосильного давления. Так, например, хинганские староверы всей колонией снялись с места и в конце 1949 года уехали в Латинскую Америку, а в начале 1960-х годов перебрались на Аляску, где основами село Никольское…
Впрочем, ощущение того, что скоро надо будет сниматься с насиженного места и куда-то двигаться, у многих русских появилось еще во время войны.
В 1943 году Дмитрий Николаевич Сосновский возглавил группу ходоков, искавшую в Маньчжурии места для русских поселений. Это мероприятие проводилось по инициативе Бюро по делам российских эмигрантов и частично субсидировалось харбинскими коммерсантами. Людьми руководили вполне понятные причины — в городах безработица, с продуктами становилось все труднее, жилье дорогое. Но, наверное, сыграла свою роль и склонность к перемене мест, к освоению новых земель. Ходоки остановили свой выбор на долине реки Тайванхэ, неподалеку от уже обустроенных русских поселков Ново-Алексеевка и Ново-Николаевка.
В декабре 1943 года первая группа переселенцев (30 человек) с большими трудностями добралась в эти места и, пожалуй, им пришлось ничуть не легче, чем репатриантам, оказавшимся на целинных землях СССР. Строили дома из сырого дерева, сырыми же дровами топили. К весне 1944-го была готова часовня. Приехавший из Харбина священник отслужил в ней пасхальную службу. Позже на месте часовни был выстроен храм, в котором венчались многие поселенцы. Со временем в этих местах появились новые поселки — Ново-Покровка и Воскресенка. Однако в конце 1940-х годов русские, преодолевшие столько трудностей, чтобы освоить эти земли, решили вернуться на Родину.
Последней китайской станцией была Маньчжурия.
Здесь зимой 1917 года в гостинице «Никитинское подворье» формировались штабы атамана Семенова и генерала Унгерна. Здесь же в 1920-м, после разгрома, семеновцы нашли свое последнее убежище. Эта станция была заложена в 1900 году, в начале строительства КВЖД, среди сопок — Сахарная, Офицерская, Синие горы, на самой границе с Китаем.
В этой точке на карте сошлись экономические интересы монгольской Барги, китайской Маньчжурии и русского Забайкалья. За короткое время здесь были построены русская, татарская, еврейская и китайская школы, католический костел, синагога, мечеть, китайский храм, Свято-Иннокентьевский собор, Свято-Серафимовская церковь… В 1908 году станция получила статус города. Здесь стали издаваться газеты, открылись русское, японское и германское консульства, таможни…
В 1920-е годы сюда хлынули эмигранты из России. Благодаря их предприимчивости здесь появились рестораны, кондитерские, гостиницы, постоялые дворы. А потом Маньчжурия превратилась в пограничный город, последнюю китайскую станцию по пути в Советский Союз.
Первой советской станцией была станция Отпор.
Символичное название!..
История этой станции такова. 10 февраля 1901 года на строящуюся Китайско-Восточную железную дорогу из России прошел первый состав. Он следовал от российской станции Мациевская до китайской станции Маньчжурия. Спустя два года КВЖД была пущена в эксплуатацию. Этот маленький разъезд на границе между двумя государствами сначала был безымянным и числился в документах просто под номером: 86. Здесь находилась пограничная застава.
В 1929 году возник вооруженный конфликт, о котором шла речь в предыдущих главах. 27 мая маньчжурские войска разгромили советское консульство в Харбине, а 10 июля захватили КВЖД и организовали целый ряд провокаций на границе. Это обстоятельство вынудило советское правительство разорвать дипломатические отношения с гоминьдановским Китаем и принять необходимые меры по укреплению государственной границы. Была организована Особая Дальневосточная армия под командованием В. К. Блюхера. В ночь с 16 на 17 ноября 1929 года китайские войска при поддержке артиллерии начали наступление на разъезд 86. Наступление было отбито, и для пресечения дальнейших провокаций наши войска перешли границу, окружили китайские группировки под Маньчжурией и Чжалайнором и разбили врага, после чего отошли на свою территорию.
Именно этому событию посвящена известная песня:
Это слово — «отпор» — было тогда у всех на слуху. Именно так была названа Забайкальская газета. Так была названа и станция, пограничный разъезд 86.
Его описал в своей книге «Знакомство с Китаем и китайцами» член-корреспондент Академии наук СССР М. И. Сладковский. Он служил пограничником на Отпоре в 1932–1933 годах.
«Утром по пути в столовую мы увидели все «улицы и проспекты» города Отпор, всего девять зданий — жилых и административных. Эти здания и вокзал размещены по левую (в направлении границы) сторону железнодорожной линии… С правой стороны железной дороги на многие километры простирались степные долины. Никаких строений здесь не было, но предполагалось сооружение небольшой электростанции и водокачки. Вдали, примерно в километре от станции на восток, возвышалась пограничная арка, проходя под которой паровоз давал пограничный гудок».
Спустя несколько лет здесь действительно были построены не только электростанция и гидроколонки, но и пакгауз, хлебозавод, несколько жилых домов, клуб, столовые. Пограничье обживалось, постепенно обрастая железнодорожными линиями, запасными путями. После провозглашения Китайской Народной Республики здесь появилось красивое здание железнодорожного вокзала.
В 1958 году по просьбе китайского правительства станция была переименована — слишком много неприятных ассоциаций было связано с этим названием, в том числе и у русских, пересекавших в этом месте границу при возвращении домой.