Сбор цветных металлов в оккупированных областях СССР являлся составной частью немецкого плана, согласно которому предполагалось получить к 1943 году во всех оккупированных странах Европы 200 тысяч тонн медного лома.
Другим средством разграбления населения оккупированных территорий явилось установление чрезвычайно низких цен на подлежащие обязательной сдаче сельскохозяйственные продукты. С помощью соответствующей наценки длядальнейшей продажи в Германию общество торговли с Востоком создавало особую категорию цен — «шлюзовые цены». Это являлось еще одним способом свалить на население России часть военных и особенно оккупационных расходов. При обязательной «продаже» русскими крестьянами собранных сельскохозяйственных продуктов хозяйственная инспекция центральной группы армий установила в 1942 году следующие расценки (за 1 килограмм): рожь и овес — 2 рубля 50 копеек, пшеница — 3 рубля 40 копеек, ячмень — 2 рубля 30 копеек — 2 рубля 70 копеек, горох — 3 рубля, картофель — 60 копеек.[352]
К лету 1942 года в большинстве оккупированных областей были введены нормы обязательных поставок, объявлены заготовительные цены, за выполнение норм были обещаны боны на закупку промтоваров. Однако, как доносила советская агентура, «нормы назначаются в каждой области по произволу местных властей, а плата настолько низка, что не имеет никакого значения. Во многих же областях ни деньги, ни боны вообще не выдаются».
Если оккупанты за что-то иногда и платили, то это была сумма, значительно отличающаяся от рыночной стоимости. Например, за корову представители тыловых служб выплачивали 400–500 рублей. В то же время на рынке она стоила около 25 тысяч рублей.[353]
В феврале 1942 года русскому населению было объявлено о том, что все приусадебные участки крестьян полностью освобождаются от налогов. Но через шесть месяцев было принято другое решение: «В связи с войной и тем, что крестьяне не выполнили план весеннего сева, по согласованию с германскими военными властями, районными хозяйственными комендатурами отдельных местностей разрешено временно облагать налогами и приусадебные участки».[354] Хотя решение это действовало на всей оккупированной немцами территории России, оккупационная пресса об этом ничего не писала.
Очень часто налоги на крестьянские хозяйства устанавливались без всякой связи с их материальным состоянием. Летом 1942 года германское земельное управление потребовало от крестьян Смоленского района сдать 500 тысяч кур, хотя было хорошо известно, что в районе имелось всего 27 тысяч кур. Когда об этом было доложено немецкому представителю, он ответил, что военный налог все равно нужно выполнить.
Во время оккупации Северного Кавказа летом и осенью 1942 года оккупанты практиковали обязательные сборы с граждан, занимающихся торговлей на рынках.
В 1941–1942 годах большинство налогов и сборов осуществлялось руками представителей «новой русской администрации». Но с 1943 года оккупанты перешли к политике ничем не прикрытого ограбления населения. Предвидя, что наступление Красной армии может быть успешным, они стали изымать у сельского населения практически все продукты, которые производились в хозяйствах.
В начале войны русскому населению давались обещания, что налоги будут меньше, чем при советской власти, а в дальнейшем они еще больше сократятся. При этом оговаривалось, что в условиях военного времени за неуплату предусматривается штраф или тюрьма. В некоторых районах широко практиковалось изъятие скота и домашней птицы у лиц, не выплативших в срок налоги и сборы.[355]
На втором году войны за несвоевременную уплату налогов или уклонение от них русское население подвергалось штрафам, физическим наказаниям, заключению в тюрьму. Так, например, в оккупированных районах Ленинградской области за несвоевременную сдачу налогов накладывался штраф от 500 до 1000 рублей, а если это не давало результата, виновный подвергался телесному наказанию. В Смоленской области немцы объявляли крестьян, уклонявшихся от уплаты налогов и сборов, саботажниками, отбирали у них коров и кур, подвергали порке и другим физическим наказаниям.[356]
В 1943 году жителям, которые уклонялись от выплаты налогов или платили их с опозданием, объявлялось, что «злостные неплательщики могут быть объявлены врагом германского государства и расстреляны».[357] И это не было пустой угрозой. Арестованный в мае 1945 года ленинградскими чекистами за активное пособничество врагу Н. И. Степанов на допросе показал: «В 1943 году я был полицейским. Меня вызвали в немецкую комендатуру и спросили, кто является злостным неплательщиком налогов… Их было 15 человек, среди которых были и женщины. После чего немцы всех 15 человек расстреляли».[358]
Во многих оккупированных районах сбор налогов стал возможен только при проведении различных карательных акций. Так, в одном из приказов по оперативному тылу группы армий «Центр» говорилось о том, что при проведении операций по «умиротворению» солдаты вермахта и «русские добровольцы» (каратели) должны выявлять запасы, собирать в полном объеме налоги, а также отбирать рабочую силу для направления ее в Германию.
Количество взысканных налогов с сельского населения на Северо-Западе РСФСР составило 90 процентов от плана сборов в 1941 году, 50 процентов — от плана в 1942 году и всего 30 процентов — в 1943 году.[359] При этом следует отметить, что к 1943 году оккупанты перешли к политике открытого ограбления русского крестьянства. В этих условиях тысячи сельских жителей бежали в леса, где были созданы специальные убежища, пополнили ряды партизан.
Кроме налогов, за различные проступки и нарушение распоряжений немцев и коллаборационистов население выплачивало штрафы. Их назначала и собирала русская гражданская полиция. Так, например, в июле 1943 года в Солецком районе Ленинградской области штрафы составили более половины суммы, полученной с населения. В полицейской сводке говорилось о том, что за отчетный период «взыскано с населения налогов, сборов и штрафов в пользу городского управления 5171 рубль, в том числе штрафов за несвоевременную регистрацию велосипедов — с шести человек (600 руб.), за лесонарушения — с одного человека (396 руб.), за утрату личного документа — с семи человек (625 руб.), за самогоноварение — с двух человек (1000 руб.), за хулиганство — с двух человек (150 руб.), за нарушение уличного движения — с одного человека (100 руб.), за кражи с пяти человек (2300 руб.)».[360]
В городах местные управления определяли самые различные виды налогов и сборов с населения. Их необходимость объяснялась потребностью «покрывать расходы при восстановлении разрушенного большевиками хозяйства». К коммунальным сборам относилась плата за воду (канализацию, колонку или водопровод) и за электроэнергию. При этом для граждан и промышленных предприятий устанавливались различные расценки. Так, в Пскове с сентября 1941 года за 1 киловатт-час частные квартиры платили 40 копеек, учреждения, индустриальные и ремесленные предприятия — 80 копеек, а торговые предприятия — 1 рубль 20 копеек.
Плата за воду принималась в кассе городского управления, за электроэнергию — в кассе электростанции.
Подробно регламентировалась квартирная плата. Все жилье было разделено на четыре категории: квартиры в хорошо оборудованных домах в центре города с водопроводом и канализацией; дома без водопровода и канализации; квартиры, находящиеся в предместьях города; квартиры в подвальных и полуподвальных помещениях. Оплата варьировалась от 3 рублей до 50 копеек в месяц за квадратный метр.
Однако основные платежи приходились на подоходный налог, промысловый налог (патенты) и плату за аренду промышленных помещений.
Подоходный налог взимался с рабочих и служащих, а также с лиц, занимающихся предпринимательской деятельностью. Он принимался в городской кассе, и его сумма зависела от месячного заработка. Так, доход до 100 рублей в месяц данным видом налога не облагался. Со 101 по 300 рублей он составлял 6 процентов, с 301 по 600 рублей — 8 процентов, а свыше 600 рублей — 10 процентов суммы заработной платы.
Что касается промыслового налога, то плательщиками являлись торговцы, ремесленники, портные, сапожники, часовщики, столяры, жестянщики, хозяева промышленных предприятий. Его сумма зависела от прибыльности того или иного вида профессиональной деятельности.
Недвижимость делилась на три основные категории: торговые предприятия; фабрики и ремесленные предприятия; склады. С магазинов в центре города ежемесячно взималось 15 рублей налога и плюс 3 рубля за каждый квадратный метр, на окраинах —10 рублей и плюс 2 рубля 50 копеек за каждый квадратный метр. Владельцы ларьков, вне зависимости от их нахождения, выплачивали 25 рублей в месяц. Владельцы фабрик и складов платили от одного до двух рублей за каждый квадратный метр своих производственных площадей.[361]
Также в отдельных районах были введены еще и местные налоги: с торгового оборота, налог на здания в размере 1 процента их стоимости.
Перечень всех видов налогов на русское население вносился бургомистром на утверждение немецким комендантом.
Об общем размере денежных налогов, которые взимались с городского населения, можно судить по официальному отчету Псковского финансового отдела. С 1 августа 1941 года по 1 марта 1942 года с населения было получено свыше миллиона рублей.
Ддя того чтобы понять, насколько эти налоги были обременительны для населения, можно, привести следующие факты. Как уже указывалось, одна германская марка была приравнена к десяти советским рублям. Но и в оккупационных марках, и в советских рублях практически все товары народного потребления абсолютному большинству населения были недоступны из-за их цен. Так, стоимость буханки хлеба доходила до 300 рублей.
Иногда городские управы вводили на рынках фиксированные цены. Например, в Курске, согласно распоряжению коллаборационистской администрации, они должны были быть такими: килограмм ржаной муки — 55 рублей, пшеничной (в зависимости от сорта) — 70–100, килограмм масла — 300, сахара — 200, пачка махорки (самый ходовой товар. — Б. К) — 30, дамские туфли — до трех тысяч, мужские сапоги — до четырех тысяч рублей.[362] Но фактически эти товары продавали гораздо дороже.
В частных столовых и ресторанах чай без сахара стоил 2 рубля, второе блюдо, приготовленное из 50 граммов мяса, — 12 рублей.
Наибольшую зарплату среди «новой русской администрации» получал бургомистр. Его месячное содержание составляло 1500 рублей. Заработная плата мелких служащих варьировалась от 300 до 700 рублей. Но небольшая официальная заработная плата коллаборационистов с лихвой компенсировалась взятками и поборами с населения. Что же касается рядовых граждан, то для них выплата этих налогов являлась непосильным бременем. Для русского населения, привлеченного оккупантами для выполнения различных работ, с конца 1942 года практиковалась выдача продовольственных пайков в форме производственного питания. Ни о каких денежных выплатах здесь речь не шла, более того, за невыполнение заданий в качестве наказания люди могли лишиться и этого продовольствия.
Деньги, получаемые населением, быстро обесценивались. Вследствие недостатка промышленных и продовольственных товаров на оккупированной территории господствовала инфляция. Например, по данным Смоленской городской управы за год, с лета 1942-го по лето 1943 года цены на рынках выросли: на хлеб — в четыре раза, на сало — в два с половиной раза, на туфли дамские — в два раза, на мужское пальто — в пять раз.[363]
Производительность труда рабочих не удовлетворяла немецкую администрацию. Ее стремились повысить не материальным стимулированием, а в первую очередь при помощи различных репрессивных мер. Так, в Ивановском районе Курской области за невыход на работу были расстреляны рабочие Звягинцев и Дорохов. Немцы повесили их трупы на столбы и прикрепили надписи «Расстреляны за невыход на работу». Трупы было запрещено снимать в течение трех дней. В Смоленске в апреле 1942 года на пивоваренном заводе были подвергнуты порке пять рабочих за то, что они самовольно выпили по кружке пива.
Служащие предприятий получали месячное жалованье в таких размерах: машинистки, чертежники, завхозы и т. п. — 400 рублей, бухгалтеры — 500 рублей, служащие на ответственных должностях — 650 рублей, служащие на руководящих должностях и специалисты — 900 рублей, руководители предприятий — 12 001 500 рублей.
В сельской местности денежное содержание старост зависело от количества дворов в деревнях. Так, в селе до 10 хозяйств оно составляло 30 рублей в месяц, от 11 до 20–50 рублей, от 21 до 30–80 рублей, от 31 до 40–100 рублей, от 41 до 60–150 рублей, от 60 дворов и выше — 180 рублей. Деньги сельские старосты получали от своих односельчан. Зарплата волостных старшин составляла 400 рублей, писарей — 250, полицейских — 250 рублей в месяц. Волостные старшины получали зарплату из бюджета управления, писари и полицейские — из бюджета волости за счет 10-процентных отчислений из собранных налогов с населения.[364]
До середины 1942 года расчеты между германскими органами и местными предприятиями и учреждениями производились через германские кредитные кассы, которые открывались в городах и имели филиалы в сельской местности. С лета 1942 года инкассация всех средств налоговых и коммунальных органов проходила только через кассы так называемых «государственных банков», отделения которых открывались во всех крупных населенных пунктах, расположенных на захваченной немцами территории России. Они принимали участие в общем регулировании финансового бюджета оккупационных органов, а также в кредитовании различных мероприятий по экономическому ограблению оккупированных районов. Наиболее крупным из банков был Эмиссионный банк Восточных областей.
Первые банки на захваченной территории России стали открываться по инициативе и при непосредственном участии оккупантов в начале 1942 года. Так, с 1 января начал функционировать Государственный банк в Смоленске. «Заботу» о его быстрейшей организации взяли на себя немецкие чиновники фон Тапфейц, доктор Роннер и Мертенс. По заявлению управляющего А. А. Обрядина, задача банка заключалась в «содействии скорейшему восстановлению экономики города и области». Предполагалось, что в кассе Госбанка будут накапливаться свободные средства предприятий, учреждений и граждан. Населению обещалось, что «собственник вклада будет гарантирован в полной мере всеми средствами банка и сможет распоряжаться своими деньгами без всяких ограничений».[365]
В перспективе, как обещал управляющий банком, коллаборационисты собирались вводить коммерческое краткосрочное кредитование промышленных предприятий и торговых организаций путем учета векселей и выдачи подтоварных ссуд, а также распространить кредитование и на другие виды хозяйств: городские коммунальные предприятия, сельскую предпринимательскую деятельность и т. д.
К февралю 1942 года основной капитал банка составил солидную сумму — 825 893 рубля. Этого накопления удалось достичь в первую очередь за счет налогов и различных сборов с населения.
Банк города Орла, открывший свои двери для клиентов 17 мая 1942 года, производил выдачу различного рода ссуд под 4,5 процента в год. Официально ссуды выдавались «на ремонт, покупку и постройку домов, оборудования, расширение всякого рода предприятий, восстановление разрушенных большевиками промышленных объектов, а также ремесленникам».[366] Объявлялось, что «выдача ссуд производится немедленно и без ограничений, а организации и предприятия обязаны открыть текущие счета в банке для быстрейшего восстановления разрушенного большевиками хозяйства». Но на практике получить ссуды без знакомств и связей среди оккупантов или сотрудников коллаборационистской администрации было практически невозможно. В качестве «лиц, пострадавших от большевистских бомбардировок и крайне нуждающихся в строительстве нового дома», обычно выступали ближайшие родственники и приятели бургомистра или его заместителей.[367]
У населения вклады принимались под 2,5 процента годовых. Поскольку большинство работников получали заработную плату, которая не обеспечивала даже прожиточного минимума, мало кто добровольно нес свои деньги в банк. Спекулянтам это было невыгодно из-за инфляции. Однако профашистская печать с возмущением писала о том, что недоверие к банкам есть «пережиток темного большевистского прошлого, страх за свои вклады, которые при Сталине регулярно прикарманивались коммунистическим режимом».
В целом, работа «русских банков» весьма широко освещалась в пронацистских средствах массовой информации. Только за первую половину 1942 года на страницах смоленской газеты «Новый путь» появились материалы: «Об открытии банка в Смоленске», «Сберегательная касса», «Отчетные данные по операциям банка», «Режим экономии», «Об ограблении большевиками ценностей в Смоленске» и др.
Из газеты «Новый путь»:
Банковский кредит неуклонно и всё возрастающими темпами проникает во все поры хозяйственной жизни города и области.
Путем бесперебойного финансирования банка восстанавливаются жизненно необходимые предприятия города: кожевенный, чугунолитейный, кирпичный и мыловаренный заводы.
Всем этим заводам обеспечена блестящая будущность, потому что они будут работать на базе местного сырья и рабочей силы. На основе выпускаемой продукции заводами уже сейчас открываются и работают подсобные предприятия — сапожно-шорная и пошивочная мастерские.
Особенное значение для экономики обпасти, как области сельскохозяйственной, будут иметь заводы, чугунолитейный с задачей снабжения сепьского хозяйства несложными машинами и сельскохозяйственным инвентарем и льнозавод, на базе которого, помимо первичной обработки льна, может быть организовано прядильно-ткацкое производство.
Финансовые банки позволяют также расширить трикотажную мастерскую, которая недавно открыла новый цех — ткацкий. Качество выпускаемой продукции ткацким цехом не оставляет желать ничего лучшего. Недавно делался отбор экспонатов мастерской на берлинскую выставку.
Наряду с предприятиями города, банковским кредитом постепенно охватываются и предприятия районов. В частности, отпущены большие средства на восстановление и расширение кожевенного завода и торфяных предприятий.
Не забыты и кустарные предприятия и сельское хозяйство. Последние обзаводятся путем кредита необходимым оборудованием, сырьем и сельскохозяйственным инвентарем.
Здесь, однако, уместно сказать, чтораспространенный в области гончарный промысел до сих пор не вошел в орбиту банковского кредитования. За кредитом в банк гончары не обращаются, вероятно, по незнанию, что им будет оказана банком денежная помощь.
Не так давно открыт кредит сельскохозяйственной общине Возновской волости на приобретение живой тягловой силы — лошадей.