— М-м-м, ну и вкуснятина! — хохочет он, поглаживая свой живот. —Думал, — и куска не проглочу, да наплясался, выпил, — и снова жрать хочу!
Ата, едва пригубив, передает хмелюгу мужу.
Аймик пьет, не отрываясь, медленными глотками.
(Их хмелюга забористей нашей. Или просто здесь ее больше пьют, чем там, у детей Тигрольва?).
Наполовину опорожненная посудина уходит дальше, в чьи-то протянутые руки. Стучит барабан, стучит в висках, пляшут люди, пляшет пламя костра, пляшут звезды...
В архаических обществах всякое употребление хмельного обязательно было коллективным, освящалось ритуалом, традицией. Ни о каком «пьянстве в одиночку» в те далекие времена, вероятно, никто и не слыхивал. Досконально разбираясь в травах, люди верхнего палеолита знали, разумеется, и наркотики. Однако их применение тоже было под строгим «контролем» колдунов и происходило лишь по их слову. Как правило, наркотики употреблялись в ритуальных и медицинских целях. Ими могли одурманивать тех, кого готовили в жертву духам-покровителям. Как это происходило в действительности? Быть может, вот так?..
...Колдун одним прыжком развернулся лицом к Аймику. Какое-то время он смотрел в упор, и в его черных глазах, вдруг ставших огромными, светилась не только ненависть, но и те же тревога и любопытство.
Затянув что-то заунывное, колдун коротким приплясом обошел хижину. Раз... Другой... Третий... Каждый раз напев неуловимо менялся, и в него начали вплетаться иные звуки — то тягучие, то свистящие, давящие на уши... Круги сужались... Воздух плыл перед глазами Аймика, голова наливалась тяжестью, клонилась на грудь. Он пытался противиться колдунским чарам, встряхнуться... Тщетно!.. Невесть откуда пришел густой, обволакивающий, пряно-сладкий запах...
Все оборвалось внезапно, — то ли каким-то звуком, то ли настоящим ударом по голове, — и вот уже почти ночь, и в руках собравшихся, стоящих в два ряда, горят факелы, а колдун тянет за руку его, безвольного, в открывшийся проход. Аймик все видит и слышит, все понимает, но... почему-то трава под ногами странного белого цвета, она становится прозрачной, и они скользят по этой непонятной траве словно по поверхности ручья, словно по лунному лучу... Вдвоем, — остальные так и шли по обе стороны от этой тропы.
Миновали стойбище (словно вымершее; даже костры не горят)...
...Тропа тянется через равнину; она словно живая!.. Да это же толстые глупые рыбы щекочут своими губами его босые ступни! Аймик заливисто смеется; в самом деле, ведь это так смешно! Запрокидывает голову и видит, что Небесная Охотница тоже смеется вместе с ним. И от этого еще веселее...
...Черный узкий лаз. Пещера. Остановились у самого ее зева, и его Великий Поводырь говорит что-то внушительное...
...Аймик часто-часто кивает в ответ, не переставая улыбаться: да, да, он все понял он сам ляжет на жертвенный камень так приятно ждать и чувствовать как по всему телу растекается призывный взгляд Небесной Охотницы ведь ему туда к ней правда?..
Ноги и руки связаны. Его поднимают, и втискивают в узкий лаз, и толкают туда, в темноту...
Аймик, главный герой романа, в конце концов был спасен. Но того, кто каким-то невероятным образом раздобыл бы секрет колдуна и попытался бы с его помощью просто «оттянуться» на досуге, ждала неизбежная и мучительная смерть. Палеолитические сообщества не позволяли своим членам распоряжаться такой опасной вещью, как наркотики, по собственному усмотрению. В противном случае человечество, несомненно, вымерло бы задолго до прихода цивилизации.
И в заключение этой главы — одно небольшое замечание. Изобретение керамической посуды, а вместе с тем и переход к употреблению вареной пищи, имевшие место в эпоху неолита, — все это есть несомненный технический прогресс. Но вот что любопытно: первые следы кариеса у человека фиксируются именно на зубах неолитических черепов. Чем дальше, чем «прогрессивнее» развивалось человечество, чем изысканней становилось его кухня — тем шире распространялась в мире эта напасть. А вот зубы наших палеолитических предков могли быть сточены до корней, но никогда не бывали больными! Об этом недвусмысленно свидетельствует антропологический материал того периода.
Ну, что же, за все приходится платить, в том числе и за технический прогресс!
Из того, что мы уже знаем об охотниках на мамонтов, ясно, что в общем и целом они вели оседлый образ жизни, подолгу оставаясь на одном и том же месте. Недавние раскопки Зарайской стоянки в Подмосковье показали, что такое «подолгу» могло означать даже не сотни — тысячи лет! Оседлый образ жизни обусловил появление здесь сложных долговременных жилищ. При кочевом быте подобные сооружения были бы попросту не нужными.
И все же эта оседлость представляется относительной. В разные сезоны группам охотников приходилось откочевывать на более или менее значительные расстояния — до нескольких сот километров. Откочевывать для того, чтобы вернуться либо с запасами хорошего кремня, либо с охотничьей добычей. А когда мамонты по каким-то причинам прочно оставляли свои прежние пастбища — тут уж сниматься с обжитого места приходилось всей общине. Напомню, что именно так, постепенно продвигаясь за стадами своих «кормильцев»-мамонтов, племена из бассейна Дуная оказались в конце концов на берегах Днепра, Дона и Оки.
Можно только догадываться о том, как происходило такое путешествие. Этнографические данные помогают нам живо представить себе картину переселения архаического сообщества. Те же австралийцы, например, никакого сухопутного транспорта не имели. Передвигаясь во время своих кочевий исключительно пешком, они несли свой немудрящий скарб исключительно на себе: в руках, под мышкой, частично на голове. Роль «носильщиков» исполняли женщины, и они справлялись с этой своей функцией с большой ловкостью. Иной раз могли нести на голове корытце с мелкими вещами или даже водой, тогда как руки были заняты другой поклажей. Мужчины же передвигались налегке, с пустыми руками, готовые при необходимости в любой момент применить оружие.
Но знания, полученные из этнографии, должны сопоставляться и сравниваться с собственно археологическими данными. Например, зная образ жизни палеолитических охотников на мамонтов, довольно трудно представить, чтобы они переносили свою добычу с мест загонной охоты в поселок, не используя при этом никаких подручных средств. Ведь добычей им служило огромное количество мяса и тяжелые кости мамонтов. Скорее всего, этим людям уже были известны простейшие средства транспортировки, такие, как носилки и волокуша. Вполне вероятно, что в приледниковой области человек в это время изобретает лыжи и сани.
Что такое носилки, сани, лыжи, все знают очень хорошо. А вот что такое волокуша? Это довольно распространенная в разных первобытных культурах простейшая бесколесная повозка, предназначенная в основном для транспортировки груза. Она представляла собой два спаренных шеста, передние концы которых привязывались к собаке, лошади, быку или просто держались в руках, в то время как задние волочились по земле. На этих жердях закреплялся груз, а при необходимости могло быть устроено и сиденье для человека. Волокуши были особенно распространены в Северной Америке (колесного транспорта индейцы не знали совсем, как и люди эпохи палеолита). До появления там европейцев волокуши тянулись собаками, а позднее для этого стали использовать лошадей. Даже в России, вплоть до недавнего времени, волокуши на конной тяге применялись в крестьянском обиходе, особенно на сенокосе.
Однако походный строй в архаических обществах всегда оставался неизменным — при наличии простейших средств передвижения или совсем без них. Весь основной груз волокли и несли на себе женщины и дети — в окружении вооруженных мужчин, готовых дать отпор при любом неожиданном нападении.
...Солнце еще только-только поднималось, и над Большой водой не развеялся голубовато-серый туман, а люди Кано уже покинули свой обжитой мыс, уже похоронили свои очаги, — но жар их несли, хранили в специальных плошках, прикрытых от ветра и сырости. Всегда можно добыть огонь, — но валено сохранить его, пронести через многие и многие временные привалы до того места, где люди вновь обретут свой дом. Теперь община двигалась вдоль высокого берега, не спускаясь в речную долину. Вот уже и миновали Поляну празднеств. Солнце все выше, туман рассеивается... А по правую руку, в глубине лога — дымки. Те, что подальше вглубь, — община Нерта, а чуть впереди — Община Рама; детей Куницы...
Да, им, еще молодым, уходить легче. И все же... Тяжело идут жены, головы опустили, — словно груз на волокушах непосилен, словно оттягивает шею меховой мешок, в котором гулькает младенец. В голос не плачет никто, но то одна, то другая невольно всхлипывает; слезы катятся по щекам, и не смахнуть рукой, а о плечо, —разве оботрешь?.. Что ни говори, — а вся жизнь прошла здесь, и вся родня остается здесь... точнее, уже там, за спиной... Только одна дочь Серой Совы, живущая в общине Кано, покинула мужа ради своего Рода. Что ж, ей можно: два года бездетной оставалась/ Может, мужей и еще кто-то оставил бы (а иная, — так с радостью!), — но как оставить своих малышей, маленьких детей Мамонта?
Мужчины идут налегке. У них почти нет поклажи, только оружие да заплечные и поясные мешки с самым необходимым. То один, то другой подхватят мимоходом на плечо уставшую кроху (свой ли, чужой — разницы нет), — пока еще можно; еще утро, еще знакомые места. Но вскоре, — устраивайся к уставшей матери на волокушу, просись на руки к старшему брату или сестре, а лучше всего, — терпи, сколько можешь! У мужчин в походе задача одна: охранять! И сейчас нужно быть настороже, а дальше — тем более. В любой момент нужно быть готовым пустить оружие в ход, — против зверя, а то и против двуногих!
Им, мужчинам, тоже невесело; тоже родичи за спиной, а кое у кого из безбородых и другая причина для грусти. И все же они меньше сожалеют о прошлом. Они понимают: останься их община на прежнем месте из милости, — и жизнь стала бы невмоготу... Все равно пришлось бы уходить. Нет, что ни говори, их вождь, — настоящий, правильный вождь; он не смалодушничал в решающий час... — избрал свою тропу!..
И как бы ни саднило сердце от свершившейся разлуки, — новая тропа всегда притягательна для настоящего мужчины. Особенно, если ты молод и смел, если ты веришь: весен и зим впереди больше, намного больше, чем осталось за твоими плечами...
«Тягловой силой» в палеолите до приручения собаки, очевидно, служил сам человек. Я уже упоминал о том, что останки древнейших собак были обнаружены на поселениях охотников на мамонтов. Этих собак вполне могли использовать и как тягловую силу — почему бы и нет? Но никакими фактическими данными, подкрепляющими такое предположение, археологи не располагают: ведь от каких бы то ни было видов палеолитического транспорта, включая возможные остатки саней или нарт, не сохранилось ни кусочка.
Однако, если уж зашла речь о возможном использовании охотниками на мамонтов ездовых животных, нельзя не упомянуть о загадочных находках, сделанных в другой части Европы, на территории современной Франции. На некоторых гравированных и скульптурных изображениях лошадиных голов, принадлежащих мадленской культуре (возраст ее примерно 16—11 тысяч лет назад), есть детали, очень похожие на изображения уздечек. Один из первых исследователей палеолитического искусства и крупнейший его знаток французский ученый Эдуард Пьетт в конце XIX— начале XX века именно так и объяснял эти изображения. Ему возражали другие не менее крупные специалисты, Анри Брейль и Эмиль Картальяк. Однако вопрос этот нельзя считать окончательно решенным и безоговорочно отвергать возможность и того, что в некоторых высоко развитых культурах эпохи верхнего палеолита люди уже делали первые опыты приручения и использования животных — и не одних лишь собак.
Конечно, такие опыты, если они имели место, в эпоху верхнего палеолита были крайне редки и у современников тех же мадленцев должны были вызывать удивление, а то и ужас.
...Попрощавшись с очередными охотниками, долго объяснявшими и словами и жестами направление, пленник и его сопровождающие спустились в речную долину, блещущую в лучах утреннего солнца. Конвоиры о чем-то совещались, всматриваясь из-под ладоней в ослепительную даль. Невольно приглядываясь к окрестностям вместе с ними ,Аймик не замечал ничего особенного. Синий лес далеко на том берегу; у реки песчаная отмель. Поодаль стада... Олени? А здесь... Берег пологий, дальше обрывист. Местность, в общем, ровная, с перелесками, хотя в двух местах явно угадываются овраги... Вдали, на фоне темных деревьев, заметны дымки; очевидно, туда они сейчас и направятся... Тоже стадо, по не олени... Лошади... Надо же, как близко к тем дымкам!..
Он еще больше удивился, когда понял, что несколько животных отделились от стада и, поднимая пыль, скачут... прямо на них! Вот те на! Что же это за лошади такие в здешних краях?! Чем быстрее они приближались, тем больше Аймик отказывался верить собственным глазам... Лошади?!! Да это же...
ЭТО ЖЕ ЛЮДИ-ЛОШАДИ!
В голове была полная сумятица; он одновременно думал и о том, что все же попал в Край Сновидений, к предкам, и о том, что как же так, не может быть, разве мертвые едят и справляют нужду?.. И вместе с тем билась безумная, угасающая с каждым мигом надежда, что это так... только кажется, а сейчас он поймет, что видит обыкновенных лошадей...
И когда сомневаться уже было невозможно, когда стали различимы их бородатые, дикоглазые лица, а слух пронзило лошадиное ржание, — Аймик закричал сам и упал ничком наземь, изо всех сил зажмурив глаза, судорожно обхватив голову руками.
(Только не видеть! И не слышать!)
Но он слышал. Хохот. Оглушительный, пробивающийся сквозь ладони. Приведшие его в это страшное место смеются по-человечески, а те... они и ржут, как лошади!
Аймик чувствовал, как кто-то бесцеремонно трясет его за плечи; потом, невзирая на сопротивление, его поставили на ноги, отомкнули от лица руки... Он раскрыл глаза, потому что понял: сопротивляться бесполезно, все равно заставят! Он был готов ко всему, к любым превращениям! Мертвецы, духи и предки его до сих пор просто дурачили, и вот теперь...
...Ничего! Обычные человеческие лица; его спутники и новые, незнакомые; все шестеро помирают от смеха. А за ними... обычные конские морды, хотя и опутанные какими-то веревками...
Прошло время, прежде чем Аймик начал догадываться... прежде чем вспомнил: странные волки! Там, у детей Сизой Горлицы были странные волки, живущие вместе с людьми, слушающиеся людей, защищающие людей. Так !А здесь...
Странные лошади — только и всего!
И поняв это, Аймик тоже расхохотался...
Так или примерно так люди эпохи верхнего палеолита странствовали по суше. Но как же они преодолевали водные преграды, те же реки?
У археологов есть основания думать, что древнейшим видом транспорта был именно водный. Прежде всего само распространение человека показывает, что ему очень рано пришлось столкнуться с необходимостью преодолевать водные преграды. Пусть Америку не отделял от Азии Берингов пролив, а Англию от Европы — Ла-Манш, когда туда двинулись первые люди. Все равно, путешествуя по Земле, им так или иначе приходилось пересекать несчетное множество рек и речушек, плыть по Индийскому океану от острова к острову (пусть даже этих островов было великое множество, и каждый следующий — в пределах видимости с соседнего), чтобы достичь Австралии. Далее, для сухопутного транспорта нужна тягловая сила — хотя бы собака. А ведь, как мы помним, даже этот зверь был приручен сравнительно поздно: уж никак не раньше 15—13 тысяч лет назад. И, наконец, о том же свидетельствуют некоторые этнографические данные: например, австралийские аборигены не знали никаких, хотя бы самых примитивных, видов сухопутного транспорта, но имели примитивные плоты и лодки.
Как и на чем люди переправлялись через реки десятки тысяч лет назад? Данные по той же Австралии показывают, что многие обитавшие там племена довольствовались простейшим плавучим средством — обыкновенным бревном, на которое австралиец ложился плашмя или садился верхом и греб руками и ногами. Бревна также связывались, превращаясь в плоты. На всем северо-западном побережье не знали иных средств передвижения по воде, однако в других районах употреблялись и челноки, изготовленные из коры дерева. При этом этнографы отмечают, что австралийцы были плохими мореплавателями и употребляли свои плоты и лодки, главным образом, для передвижения по рекам и озерам.
Мы не можем сказать, когда появились хотя бы самые примитивные плоты. Вероятно, все же задолго до возникновения человека современного вида: как бы иначе архаичный «человек прямоходящий» занял столь обширную территорию? Точно так же неизвестно ни время появления первых лодок, ни то, как они выглядели. Но мы очень хорошо знаем возраст древнейших из дошедших до нас плавучих средств. Это лодки, выдолбленные из цельного ствола дерева (так называемые моноксилы), датирующиеся эпохой мезолита.
...Они соорудили плот в предгорьях, и река, раздавшаяся вширь, вынесла их на цветущую, дрожащую в солнечном мареве равнину, и несла, и несла день за днем на восход, лениво покачивая, словно баюкая. Потом — медленно, почти незаметно, — вновь появились всхолмия, предгорья... И вот уже, стремительно сузившись, зажатая теснинами, непохожая сама на себя Дерида мчит их с невероятной скоростью, и тут уж не править, — удержаться бы только/
— Дангор, держись! — орет Аймик, в тщетной попытке перекричать рев ярящихся вод, клокочущих, вскипающих белой пеной, бьющих в лицо, заливающих с ног до головы...