Очевидно, эта театрально-реальная «усадьба в усадьбе» была-таки возведена, поскольку остатки фундаментов находившихся здесь построек существуют и по сей день. Они совпадают с планами зданий, что на рисунках Львова.
Можно сказать, что на замысловатых экономических расчетах и ежедневном изнурительном труде самого Николая только, пожалуй, и держалось имение. Немногие средства, выручаемые за зерно, рыбу, тотчас же шли в дело. Усадьба небыстро, но основательно расстраивалась. Немало средств ушло и на такое сложное сооружение, как мавзолей. Но ведь это же память предков…
А между тем всевозможные новые постройки требовали, в свою очередь, и новых, особо надежных строительных материалов. И мало того, оригинальных конструктивных приемов. Именно от них, от хозяйственных служб, зависело все благополучие Никольского. И Львов создает недорогие, но прочные, удобные и простые в эксплуатации службы.
Жилые здания, их внешний вид, интерьеры, меблировка были им уже давно продуманы. Хозяйственные же службы оказались для него куда сложнее. Особенно овины, риги, ветряные мельницы. И хотя примеров тому была уйма, его ум, острый, изобретательский, отвергает все, существовавшее до него, как недостаточно совершенное.
Проблема сушки и хранения зерна оказалась настолько сложной, что зодчий с головой погружается и в ее решение. Умудряется, не будучи профессиональным аграрием, не только продумать и возвести эти хозяйственные сооружения, но сделать их еще и более доходными.
В каждой усадьбе, вне зависимости от ее респектабельности, всегда существовали ледники. В Никольском же и вовсе находилось несколько таких погребов. Естественно, что первым делом подвал был предусмотрен в доме под кухонными помещениями. Но особенно интересен погреб-ледник, построенный при западном флигеле поместья. Это была постройка, похожая на равностороннюю пирамиду. Два круглых, перекрытых куполами помещения располагались друг над другом. То, что находилось под землей, предназначалось для хранения льда. Другое располагалось на уровне земли и было оснащено остроумно задуманной и удачно воплощенной осветительно-вентиляционной камерой. А четыре проема привносили в помещение не только свет, но и удачно решали сквозное проветривание.
Постоянная низкая температура холодильного помещения достигалась циркуляцией воздуха.
Здание было построено из кирпича, а там, где требовалась наибольшая прочность, использовался камень. Само углубление для хранения льда было выложено блоками известняка.
Погреб исправно хранил лед все лето. Пирамида-ледник действовала вплоть до середины XX века, настолько прочной и инженерно разумной была придумана.
Пруды в общем ансамбле усадьбы занимали особое место.
И хотя по генеральному плану имения здесь можно было насчитать всего три пруда — два верхних, что находились у подножия склона, в парке, и один — в стороне, при скотном дворе, но казалось, что их очень много. В какой бы точке усадьбы посетитель ни находился, он не мог охватить взглядом все это водное зеркало целиком. Его извивы, перетекания одного в другой были столь хитроумны, что каждый последующий шаг тотчас же сотворял и последующий, совершенно иной вид.
Предусматривает Львов небольшой и удивительно уютный грот. Здесь, в прохладе близ воды, нет лучшего места для отдыха.
Самый длинный пруд, так называемый Рыбный, или Балхон, живописно изгибался, замыкая пологий склон холма, на котором стоял дом.
Западная часть Балхона хорошо просматривалась из окон самой усадьбы. Она украшена небольшим островком с беседкой, а также полуостровом с высоким насыпным холмом, увенчанным павильоном-ротондой. Рядом с Рыбным прудом Львов создает Купальный пруд. За счет разницы в перепаде местности сооружает живописный каскад из валунов, а чуть поодаль — грот-купальню. Близ купальни появляется канава, что отводит излишки воды в третий пруд, растянувшийся в низине, невдалеке от коровника.
Чтобы замкнуть, завершить все это пространство усадьбы, а также обеспечить службы водой, выполняются самые разнообразные земляные и каменотесные работы. Он выстилает дно прудов лещадью<sup>[19]</sup> и облицовывает откосы камнем. При этом используется множество гидротехнических устройств.
В определенных местах усадьбы существовали и природные источники. Один из самых мощных бил фонтаном при въезде в усадьбу. А питался он водоводом из ключевых колодцев. Это небольшое каменное сооружение было построено в виде старинной боевой башенки.
Усадьба Раёк принадлежала генерал-аншефу Ф. И. Глебову-Стрешневу, который владел многочисленными имениями в разных губерниях, в том числе в Покровском-Стрешневе под Москвой. То была крупная, как тогда говорили, хозяйственная единица, которая и предназначалась быть базой для развития так называемого хозяйства. В ней сочеталось, казалось бы, несочетаемое — соответствовать новым экономическим требованиям и одновременно отвечать эстетическим вкусам русского дворянства этой необыкновенной поры.
В свое время глебовская усадьба быстро набирала обороты. Прогрессивным решением было то, что взамен трехполья генерал вводит травопольную систему с посевом клевера. В его хозяйстве также множество овощей, культивировавшихся в Знаменском, включая и картофель, причем некоторые производились на сбыт.
Немалый доход приносят и оранжереи. Среди оранжерейных растений он разводит фисташки, занимается акклиматизацией шелковицы. Со временем предполагает устроить в Знаменском ботанический сад.
Этот энергичный генерал в отставке не забывает и свою любовь армейских лет — лошадей. Он создает в усадьбе небольшой конный завод. И начинает работать на сбыт.
Однако и конюшни, и иные хозяйственные постройки требуют строительных материалов. И Глебов, имея скромные доходы, решает не покупать кирпичи на заводах Торжка, а строит собственное предприятие. Здесь же впоследствии возникает и черепичный завод.
Если поначалу производит он простую черепицу, то вскоре, уверенный в широком сбыте по всей близлежащей округе, переходит на черепицу поливную. Обозы по закупке тянулись к нему даже из Твери, так как материалы были качественными. Недаром и флигели дома, и оранжереи Райка покрываются этой же черепицей.
Усадьба Раёк окутана неким флером таинственности. Загадочность здесь несет буквально все, к чему прикоснулась рука зодчего и мысль владельца. Так, Н. Львов изобретает своеобразный акустический экран, который направлял звуки оркестра в танцевальный зал усадьбы, где собирались многочисленные гости. К тому же он еще и скрывал музыкантов от глаз приглашенных. В перерывах артисты могли перекусить и отдохнуть.
Когда спускаешься в зал, первое, что бросается в глаза, — огромные окна, расположенные невысоко от пола. Отсюда освещенность зала и его слияние с окружающим пространством парка.
Огромные парадные двустворчатые двери при всей их видимой массивности с легкостью уступают даже слабому нажатию руки. На них сложный рельефный рисунок, украшенный матовой позолотой. Интересно, что сам цвет дверей соответствует цвету того или иного помещения.
Добиваясь ощущения большой высоты потолков в комнатах дома, зодчий отделяет карнизы от потолка небольшим просветом. Получается, как будто потолок парит над головой, придавая помещению удивительную легкость.
Не забывает он и о стенах. Когда гости на пути к залу следуют широким коридором, они замечают портреты владельцев усадьбы, оправленные в замысловатые алебастровые рамы.
Но если присмотреться, то можно увидеть, что в стенах помещений архитектором сделаны ниши. Они и служат для размещения картин и портретов, а рамы выполнены прямо на стенах.
Во всех помещениях усадьбы не устаешь поражаться цветовым решениям зодчего. Точеная изящная балюстрада бельведера, сработанная из мореного дуба, была когда-то окрашена в темно-красный (пожалуй, даже пурпурный) цвет. А внизу под цвет верхней части зала — красные двери с зелеными рельефными углублениями и с позолоченными деталями. Рядом с этим красно-пламенным цветом дверей — камины из темного мрамора.
Но стоило растворить двери, и перед глазами возникал строгий зал, на стенах которого были размещены 24 царских портрета по периметру, оправленных в алебастровые рамы, увенчанные парящими над ними двуглавыми орлами. А над ними — роспись плафона.
Интересно, что композиция плафона перекликалась с орнаментом паркета. В середине зала стоял огромный обеденный стол, место которого уже было заранее предусмотрено рисунком паркета.
Эта главная анфилада парадного этажа, что начиналась от императорской столовой, по другую сторону описанного танцевального зала завершалась спальней. То был характерный прием в планировке дворянского дома. С опочивальней соседствовали кабинет, туалет и девичья. Парадная спальня имела прямоугольную форму, ее окна выходили в парк. В глубине комнаты Львов сооружает колонны и только за ними, как за своеобразной «границей сна», он размещает альков.
Примечательно, что спальня — единственная комната дома, которая была отделана (так же как и колонны) искусственным мрамором. Потолок был украшен плафонной живописью, а дощатый пол укрывал дорогой ковер.
«У меня есть ангел-хранитель, светлый ангел — это воспоминания о том рае, где я был недавно. Туда, туда буду я удаляться моею фантазиею, чтобы жить высокою и таинственною жизнью, чтобы освежать-мя и очищаться от ночи жизни».
Кому же и, главное, где удавалось жить этой самой «высокою и таинственною жизнью»? Было это в семействе Бакуниных, в усадьбе которых и находился небезызвестный нам литератор.
«В Прямухине у меня была фантазия, которая часто занимала меня, когда я бродил по саду, по берегу реки и по Кутузовой горе. Вот она — я думал: если бы я разбогател, то купил бы себе поместье с таким местоположением, которое было бы копиею с Прямухина. Развел бы такой же сад, построил бы такую же мельницу, такую же фабрику, такую же кузницу, церковь, наконец, такой же дом. Внутренние покои, неизвестные мне, заколотил бы наглухо, чтобы никогда ни моя и ничья нога не вступала в это святилище, а остальные убрал бы так же, как в Прямухине, и жил бы один, и бродил бы по саду и по всем заветным местам, и, забывши, ожидал бы встречи с кем-нибудь. То вот не отворится ли дверь святилища и не выйдет ли кто-нибудь разливать чай, то вот не мелькнет ли за деревьями розовое платье с белым корсажем, то — не услышу ли мелодические голоса, которые кличут друг друга этими родственными именами, которые я не смею произвести самому себе, в тиши моего кабинета… То-то было бы роскошное упоение тоскою и грустью…» — писал В.Белинский в письме Бакунину 18—19 июля 1838 года.
Прямухинская усадьба и в самом деле была необычайно уютной. Правда, господский дом не имел перед собой двора, обрамленного строем колонн, но в этом-то и заключалось его очарование и полное отсутствие официоза… Здание как бы уравновешивали два флигеля, будто две чаши весов. По одну сторону — кухонный, по другую — церковный. Рядом с последним располагалась колокольня.
И коровник, и ткацкая находились в стороне, на почтительном расстоянии от дома. А вот близко к нему подступала удивительная цветочная оранжерея, о которой впоследствии вспоминали и многие прямухинские гости. Да и зачем было располагать ее где-то поодаль, если ее гостеприимно распахнутые двери с радостью привечали каждого переступающего порог.
Особые очарование и трепет охватывали вас, когда вы погружались в зеленые волны парка и медленно прогулочным шагом спускались к реке. На пути к плотине перед вашими глазами проплывала еще одна колокольня.
В Прямухине, так же как и в других усадьбах, строительство начиналось с хозяйственных построек. Потом появится господский дом, хотя и обширный, но построенный из дерева. И только лишь на рубеже веков, когда молодой хозяин усадьбы А. М. Бакунин оставляет службу в связи с болезнью отца, начинается достройка дома. Но интересное дело, обычно изначально каменный дом расширялся достройкой деревянного этажа. В Премухине было все наоборот — к деревянному пристраивались каменные флигели, приобретая по фасаду внушительную длину — более семидесяти метров.
Дом строился основательно, но с известной долей элегантности, что, впрочем, не было сопряжено с большими затратами. Архитектор сооружает колонны скромного дорического ордера и их верхнюю часть украшает каннелюрами. Здание вмиг преображается. Как сказал о работе зодчего А. М. Бакунин: «И с лица столбами принарядил кой-как фасад».
Усадьба Званка. Она запечатлена на гравюре с акварели Абрамова. На переднем плане по зеркалу реки скользит барка под парусом. На берегу проверяют снасти, готовятся на рыбачий промысел. На противоположном берегу деревьев мало, а на вершине холма — двухэтажный компактный, почти квадратного очертания господский дом с четырьмя колоннами.
За его спиной темнеют постройки. Перед ним пологая длинная лестница спускается к речному берегу. Вокруг усадьбы — низкая ограда, обсаженная изнутри молодыми деревцами. Это усадьба, принадлежавшая Гаврииле Романовичу Державину.
Абрамов был личным секретарем Гавриилы Романовича. Свою акварельную зарисовку создал в 1807 году в память посещения Званки Евгением Болховитиновым — добрым знакомцем Державина, в ту пору игуменом Хутынского монастыря. Свою жизнь в Званке Державин описал в своем послании «Евгению. Жизнь Званская».
Усадьба располагалась на высоком берегу Волхова. На реке была пристань, где стояла лодка «Гавриил» по имени хозяина усадьбы, и ботик «Тайка», названный в честь собаки Державина. Господский дом знаменитого российского стихотворца, отважного солдата и блистательного офицера русской армии был небольшой, двухэтажный с бельведером и четырьмя скромными комнатами по фасаду. Он близок к квадрату и, пожалуй, напоминает своим видом «кубические» купольные храмы, что дало повод Державину назвать его «храмовидным».
Дом удивительно уютен, начиная с библиотеки и до необыкновенной столовой, строгость и величие которой сторожили теснящиеся в глубине залы полуовальным строем колонны.
Кабинет хозяина располагался на втором этаже. Державин любил здесь отдыхать на массивном диване. На стенах покоились охотничьи принадлежности и ружья.
Но, пожалуй, самое главное, что отличает большинство усадебных построек в России, особенно выпестованных Львовым, это укутанные флером таинственности, скрытые от глаз, тайные помещения. Что же уготовано было стихотворцу на этот раз? Казалось бы, все просто, красиво и открыто всем, и даже прихотливым взглядам и намерениям, но и здесь есть свои секреты. Оказывается, кроме парадной лестницы существуют и две потайные. И уж никогда не догадаться — сделаны они в виде ложных печей.
Так увидел Званку Я. Грот, посетивший имение в 1863 году: «…видны только остатки крыльца, на месте же самого дома лежат разбросанные кирпичи и сложена груда камней… Влево от дома (если стоять перед ним лицом к реке) был сад, теперь совершенно заросший; только на стоящем отдельно крутом холме видны деревянные столбы находившейся здесь беседки, около которой еще и теперь особенно густо растет зелень с одичалыми цветами… уцелели только немногие строения: баня, где отводилось иногда помещение некоторым из гостей, съезжавшимся на Званку, каретный сарай и часовня. Стоявшая внизу, вправо от усадьбы, ткацкая, где приготовляли сукна и полотна, совершенно исчезла. Но позади места, где был господский дом, виден теперь навес, под которым сложены разобранные бревна и доски его».