5 марта 1943 года на заседании Президиума Союза писателей Г. Хесин отчитался об улучшении продовольственного снабжения детей в Чистополе: «…Отправил для усиления питания детей 75 тысяч рублей. Детям, которые остались сиротами или полусиротами, находящимся в Чистополе, предоставлено усиленное питание, на что отпущено председателем комитета [по делам искусств] 48 000 рублей… Мы должны получить довольно большое количество крупы и нефондируемых продуктов, как, например, сухофрукты. У нас есть договоренность с гражданским воздушным флотом о срочной переброске этих продуктов на самолете в Чистополь»[658].
Жизнь детей в детских учреждениях была, безусловно, нелегка: постоянное недоедание, работа в подсобном хозяйстве и в колхозах, не всегда корректное обращение со стороны взрослых. Все это вынудило 25 воспитанников интерната Литфонда написать письмо на имя А. Фадеева и М. Храпченко. Они просили их обратить внимание на «бесчеловечное отношение и настоящую эксплуатацию членов интерната от 13–16 лет». Далее они приводят конкретный пример: «…Ребята были направлены на выгрузку бревен, находящихся в воде… В процессе работы многие ребята заболели, так как приходилось работать по колено в воде. На все заявления по этому поводу директор отвечает бранью и руганью. Спецодежды он не выдал, хотя она и имелась в достаточном количестве на складе». Девочки привлекались к стирке белья. Ребята выполняли работу, не относящуюся к интернату. Возмущали ребят и условия их труда: «Мы вынуждены выполнять работу при любой погоде, часто приходится вставать до подъема в 5–6 часов и работать до часа ужина без обеденного перерыва».
Особенно возмущало ребят то, как с ними общался Я. Хохлов: «Часто мы слышим от него: мерзавцы, негодяи, сволочи, скоты, пособники Гитлера и другие нецензурные ругательства». Подобное он позволял себе и по отношению к педагогам.
Но не только ругательства использовались директором интерната в работе с детьми. По их словам, были и случаи рукоприкладства — он ударил двенадцатилетнего мальчика за то, что он «увиливал от работы».
«…Мы готовы продолжать работать, но при других обстоятельствах: улучшении питания и более человеческом отношении со стороны директора. Безобразным мы считаем мероприятия, принятые т. Хохловым и т. Стоновой против опозданий на линейку и получения плохих отметок: лишение сахара и второго за обедом, завтрака и ужина»[659].
Сообщение ребят подтверждает письмо, отправленное Э. Годинер на имя А. Фадеева. Это сообщение матери, оказавшейся в безвыходном положении, к тому же потерявшей дочь. Она осталась одна с шестилетней дочерью: от мужа уже два года не было никаких сведений, девятнадцатилетний сын был на фронте, а другая дочь умерла. Мать винила в смерти дочери администрацию интерната: «Несмотря на неоднократные мои заявления, что дочь после скарлатины часто болела воспалением почек, что работа в колхозе может плохо повлиять на ее здоровье, да еще жуткое материальное положение, которое ей не дает возможности дополнительно питаться, кроме колхозной столовой, она все-же в июле… была отправлена в колхоз, где и заболела кишечным расстройством и вынуждена была питаться черным хлебом и горохом. На мое заявление Хохлову Я. Ф., что я работаю на военном заводе с 7 ч. утра… до 7 час. вечера и без дочери мне очень трудно обойтись да она еще может заболеть при таких условиях, Хохлов Я. Ф. мне ответил: „заболеет, умрет, похороним“». Уже после возвращения больной девушки из колхоза ее опять заставляли работать на огороде по 14 часов.
Разгневанная мать заключает: «Вообще в интернате Литфонда в г. Чистополе таков порядок, дети, чьи отцы погибли, работают как лошади, а дети, у которых папаши и мамаши рядом, живут в интернате как в доме отдыха»[660].
К этому же году относится письмо К. Лашкевич В. Ставскому. Она описывает ситуацию, в которой оказалась со своим тринадцатилетним сыном[661]. Мальчик был исключен из лагеря за самовольный отъезд. Но не исключение из лагеря возмутило мать, а то, что Литфонд отказался вернуть ему хлебный и продовольственный паек. Она не соглашалась с обвинением в том, что поощряет недисциплинированность сына, и утверждала, что проступок ребенка осудила вместе с мужем. По ее мнению, следовало все же восстановить сына в лагере или хотя бы вернуть его паек, так как в условиях войны отсутствие пайка может нанести непоправимый вред здоровью ребенка. Причины проступка своего сына мать видела в плохой организации досуга старших детей, недостатках организации питания из-за временных трудностей с транспортом и в том, что не был налажен сбор грибов и ягод детьми.
В докладной записке ЦК ВЛКСМ в СНК СССР сообщалось: «В детском помещении станицы Убоженской Успенского района обнаружено следующее: помещения, в которых живут дети, не отапливались, в комнатах грязно, стекла в окнах побиты, печи неисправны, температура в комнатах 10 градусов холода; в рукомойниках вода замерзла, дети не умывались, грязные; в период сильных морозов дети сжигали в печах пальто, одеяла, книги, простыни и другие вещи… 50 воспитанников не имели обуви, не посещали школы, а некоторые из них вынуждены были ходить по снегу босиком; у 46 детей комиссией было установлено обмораживание ног. Дети часто оказывались без хлеба; некоторых из них избивал директор детдома…»[662] Видно, что в литфондовских интернатах дети все же находились куда в лучших условиях. Тем более, если учесть, что все описанные в записке ЦК ВЛКСМ ужасы творились… еще до войны, зимой 1940/41 года.
Несмотря на конфликтные ситуации, воспитанники интерната в Чистополе не сомневались в том, что администрация заботилась о них. Так, Ю. Томашевский вспоминает: «Нет, я абсолютно уверен, что как директор, так и все остальные из обслуживающего персонала интерната, грамма себе не взяли из нашего рта. Более того, уверен, что они делали все возможное, чтобы мы были сытыми и здоровыми»[663].
В 1944 году проблема снабжения детских учреждений оставалась по-прежнему острой. Ответственный секретарь Правления Союза писателей Д. Поликарпов сообщал заместителю председателя СНК А. Микояну: «…Очень плохо обеспечен одеждой и бельем детский лагерь ленинградских писателей в деревне Черная Молотовской области (200 детей), детский сад московских писателей на 120 детей (в основном детей писателей-фронтовиков), а также организованный Литфондом СССР детский интернат в Голицыне на 30 человек круглых сирот. Особенно остро нуждаются дети в обуви и галошах и личном белье»[664]. 26 апреля 1944 года Поликарпов повторил просьбу об улучшении снабжения детей писателей обувью, одеждой, бельем и постельными принадлежностями[665].
Положение со снабжением промышленными товарами и одеждой в интернатах Литфонда было, безусловно, сложным. Но если сравнить его с тем, которое наблюдалось во многих других детских домах, то можно сказать, что писательские дети находились еще в более или менее благополучном положении. Например, детские учреждения Восточной Сибири не получили с начала войны до ноября 1944 года ни одного комплекта верхней одежды и постельных принадлежностей. В них лишь каждый четвертый ребенок имел пальто, каждый седьмой — шапку, каждый пятый — пару кожаной обуви, каждый второй — валенки. Одеяло было одно на двоих. При этом степень годности имевшейся одежды не превышала 35–40 процентов. В Индринском детском доме из 91 воспитанника ни один не имел сменного белья и пальто[666]. К тому же не стоит забывать о таком важном показателе, как смертность детей в детских домах. К сожалению, не удалось пока обнаружить точных данных по этому вопросу, касающихся интернатов Литфонда. Но вполне очевидно, что таких катастрофических показателей, как в некоторых детских домах Западной Сибири, где умирало до трети поступавших детей, здесь не было[667].
Содержание детей в детском саду во время войны было платным, но не всем это было по карману. На заседании совета Литфонда директора детского сада Ф. Коган обязали отчислить детей, родители которых не вносили плату за очередной месяц[668].
Как жили дети писателей в эвакуации в семьях, дает наглядное представление письмо, отправленное отцу на фронт десятилетним сыном А. Тарковского. Разгневанный отец переслал его в Союз писателей, недоумевая, почему семьям литераторов не оказывают должную помощь. «В среду мы с мамой (без Марины) пойдем за 30 км за ягодами. Там растет — черника, малина и гонобобель… Мама туда ходила 2 раза и принесла много черники. Мы сами много съели и немного продали.
Первый раз мы продали на 138 рублей, а второй на 87 рублей по 7 рублей за стакан.
…Мы все 3 ходили босиком — из туфель, которые ты мне купил, я вырос, а Маринке они велики»[669].
13 сентября 1944 года директор Литфонда Г. Хесин составил рапорт на имя ответственного секретаря ССП Д. Поликарпова[670]. В нем говорилось о мероприятиях Литфонда по организации летнего отдыха детей писателей. В течение минувшего лета были открыты пионерский лагерь при станции Внуково, детский сад при станции Переделкино, детская оздоровительная площадка в Москве (Лаврушинский переулок, 15/17, во временном помещении, предоставленном ВУОАП), детский интернат при станции Голицыно. Всего за лето в учреждениях, организованных Литфондом, отдохнули 449 детей, в том числе все дети фронтовиков. 40 ослабленных детей отдыхали в них более одного месяца (6–2,5 месяца, 73–1,5).
Во всех детских учреждениях воспитанники получали усиленное питание, а ребята из детских садов (особенно дети фронтовиков) обеспечивались вещами из американской помощи (пальто, платья, чулки). Дети, перешедшие из детского сада в школу, были снабжены пальто, обувью, платьем и школьными принадлежностями. Не было ни одного несчастного случая, происшествия и случаев заболевания детей. Жалоб от родителей не поступало.
В 1945 году продолжал функционировать детский интернат в Голицыне.
Во время войны важнейшей сферой деятельности ССП и Литфонда явилась забота о семьях писателей. Понятно беспокойство, которое проявляли о своих семьях литераторы, ушедшие на фронт. Они чаще всего обращались в писательскую организацию с просьбами помочь оставшимся в тылу близким.
В феврале 1943 года сложившееся положение обсуждалось на заседании Президиума Союза писателей. «…Тарасенков 20 месяцев работает в Ленинграде. Здесь у него старуха мать, совершенно одинокая, без дров, без питания и т. д. Тарасенков в каждом письме пишет: надеюсь, что союз не оставит моей матушки. Гроссман пишет прекрасные очерки из Сталинграда. А в эти дни отец его приходил сюда и мы все думали — как нарушить закон и дать ему возможность пообедать. Д. Фибих снова пишет: абсолютно уверен, что мои мать и отец у тебя не беспризорные и т. д. Погиб на фронте неплохой поэт Миних. Жена его находится в Фергане, где нет писательской организации. Она работает и получает 120 руб., и больше ничего не имеет. А если бы муж ее был жив, она получала бы по аттестату и у нее было бы другое положение»[671].
Помощь семьям военнослужащих слагалась из трех компонентов: 1) денежные пособия семьям за ушедших на фронт; 2) социальные льготы: освобождение от ряда налогов, бесплатное обучение детей фронтовиков; 3) разовая помощь: единовременные денежные выплаты, пайки, первоочередное предоставление жилья и ремонт квартир, прикрепление к спецмагазинам и столовым, оказание помощи топливом и семенным материалом[672]. Безусловно, на практике порой бывали сбои.
В 1943 году нарком социального обеспечения Гришакова была снята с работы за пренебрежение к семьям фронтовиков. Этот вопрос обсуждался на заседании Президиума Союза писателей. Зачастую помощь семьям литераторов было трудно организовать не только с материальной точки зрения, но и с юридической, так как требовалось оправдать денежные затраты соответствующим законом или распоряжением.
В этом же году была обследована 91 семья писателей-фронтовиков. Материалы о посещении семей были переданы Совету жен фронтовиков и послужили основанием для оказания им помощи[673].
В 1944 году ответственный секретарь Правления ССП Д. Поликарпов обращался к заместителю председателя СНК А. Микояну с просьбой об оказании помощи 856 семьям писателей-фронтовиков[674]. 230 из них проживали в Москве, а свыше 600 — на периферии. Эти семьи больше всего нуждались в одежде, обуви, носильном и постельном белье и одеялах. Не меньше нуждались в промтоварах около 200 писателей, пострадавших от бомбардировок.
Практически никто из нуждавшихся не остался без внимания.
Война внесла в повседневную жизнь писателей существенные коррективы. Условия быта и деятельности резко ухудшились, приняли экстремальный характер. Большинство литераторов и их семей сменили место жительства. В этих обстоятельствах особую роль в жизни писателей сыграли ССП и Литфонд. При их участии была проведена эвакуация. Многочисленные просьбы и ходатайства писательских организаций в различные государственные и партийные органы имели целью облегчить положение, в котором оказались литераторы и их близкие. Без преувеличения можно сказать, что деятельность такой достаточно влиятельной организации, как ССП, спасла жизни многих из них. Важным фактором явилось то, что Союз писателей и Литфонд имели материальную базу для оказания помощи своим членам.
Во время войны власть проявила крайний прагматизм в отношении «инженеров человеческих душ». В начале войны создалась критическая ситуация, и литераторов посылали на фронт, зачастую — на верную смерть. Когда положение на фронтах несколько стабилизировалось, писателям вернули их привилегированный статус, а вместе с ним — и доступ к особому снабжению.
Блокада Ленинграда — отдельная, трагическая страница отечественной истории. Блокадный быт писателей мало чем отличался от условий борьбы за выживание представителей других слоев населения. Но были у них и определенные преимущества: они могли не только питаться, но и заниматься творческой деятельностью и даже жить в Доме писателей. Их дети были централизованно эвакуированы, спасены от голодной смерти и устроены в неплохом, по меркам военного времени, интернате. ССП организовывал для писателей продовольственные посылки, что в условиях блокады было решением вопроса жизни и смерти. В этот период наиболее ярко проявилось позитивное значение деятельности писательских организаций.
Подавляющее большинство литераторов жили в крайне тяжелых условиях. В городах, где размещались эвакуированные, жилья зачастую не хватало и местному населению. Но даже те, кто не уезжал, страдали от уплотнений, от того, что их квартиры забирали для военных нужд. Дома разрушались в ходе бомбежек. Ухудшилось качество коммунальных услуг.
Снабжение писателей продовольствием и промышленными товарами не могло удовлетворить даже самых насущных нужд. Но все же литераторы находились в более привилегированном положении, чем многие другие категории населения. В отличие, например, от других представителей творческой интеллигенции писателей объединял влиятельный творческий союз, который был в состоянии «пробить» продукты и медикаменты. Но при этом писательская среда сохраняла четкую иерархию: верхушка получала дополнительное снабжение, размер и качество которого были на порядок выше, чем у основной массы литераторов.
Московские и ленинградские писатели в основном посещали общественные столовые. Качество предлагаемых там блюд было низким, а ассортимент небольшим. Многие из литераторов жили впроголодь.
Эвакуация показала, что организаторские способности руководителей писательских организаций не всегда были на высоте, а эффективность бюрократической структуры Союза писателей оставляла желать много лучшего. Экстремальная ситуация выявила невысокую способность писательской общественности к самоорганизации и самостоятельному решению проблем. Инициативы писателей в основном сводились к организации новых бюрократических объединений и написанию писем в различные инстанции с просьбой о выделении денег, продовольствия и промышленных товаров.
Условия жизни в эвакуации были сложными не только из-за трудностей со снабжением и нехваткой жилья — литераторы не могли полноценно заниматься творческой деятельностью.
Следует особо отметить, что система детских учреждений ССП в годы войны спасла от голодной смерти многих детей.
Любопытный документ обнаружен в архиве, в личном фонде Вс. Вишневского. Называется он «О мерах помощи Литературному Фонду Союза ССР» и представляет не что иное, как проект постановления Совета Министров СССР[675]. Как говорится, мечтать не вредно, но слишком уж фантастично выглядят содержащиеся в нем предложения на фоне реалий послевоенного времени. Например, в этом документе предлагается восстановить государственное финансирование Литфонда в размере 25 процентов к общей сумме поступлений на его счет из других источников. Министерству здравоохранения предписывается в двухмесячный срок открыть закрытую поликлинику повышенного типа и стационар при ней на 100 человек для оказания всех видов медицинской помощи писателям и их семьям. На этой базе следовало организовать научно-исследовательскую работу по изучению профессиональных заболеваний писателей и проводить диспансеризацию нуждающихся в обследовании. Кроме того, Министерство здравоохранения и ВЦСПС должны были взять на себя обязательства выделять Литфонду ежегодно не менее 500 путевок в санатории повышенного типа Курортного управления Минздрава и не менее 300 путевок в санатории ВЦСПС. Министерство гражданского строительства РСФСР обязывалось построить образцовый нервно-соматический санаторий для писателей в Малеевке на 100 человек и восстановить Дом творчества в Ялте, а Мосгорисполкому поручалось открыть за счет городского бюджета детский сад на 100 детей. Естественно, не осталась без внимания и система снабжения писателей. Министерству торговли СССР следовало выделять (сверх того, что уже было выделено) 150 продовольственных лимитов по 600 рублей ежемесячно и ежеквартально — 1000 промтоварных лимитов по 1000 рублей. Предполагалось также установить академические пенсии для членов ССП в размере 600 рублей.
Вряд ли при всем желании и настойчивости Вс. Вишневского и его соратников можно было бы «протащить» подобное решение через высшую правительственную инстанцию. Этот документ прежде всего характеризует стремление руководящей верхушки Союза советских писателей всеми силами отстаивать материальные интересы литераторов. Безусловно, основания для этого были: послевоенные годы отличались неустроенностью быта и отнюдь не сытой жизнью. Но при этом обращает на себя внимание убежденность руководства ССП в том, что писатели — обособленный и элитарный слой общества, требующий соответствующей заботы.
Ведущие советские писатели, особенно те, которые входили в руководящие органы ССП, выполняли огромную общественную нагрузку. Так, А. Фадеев осуществлял руководство комиссией по критике, издательствам и журналам, комиссией по детской литературе, секцией детских писателей, комиссией по работе с молодыми авторами, секцией прозы и Литературным институтом[676]. Сам он считал занятость многих писателей общественными делами чрезмерной и относил себя к числу ее жертв. Поэтому, когда речь зашла об организационном совершенствовании Союза писателей, одно из главных его предложений было направлено на высвобождение литераторов из плена подобного рода деятельности. Он писал: «…нужна такая перестройка, чтобы все ведущие писатели страны — те 30–50 человек, на которых и в центре, и в республиках фактически лежит все „бремя руководства“ Союзом писателей, были, по меньшей мере на четыре пятых, освобождены от этого бремени»[677]. Далее Фадеев приводил пример, как ему лично мешала такая нагрузка и как он был вынужден взять на год творческий отпуск. Но во время этого отпуска его шесть раз посылали в поездки за границу. При этом он был обязан приезжать в Москву за неделю до начала поездки, чтобы успеть оформить документы, а после ее завершения задерживаться на несколько дней для составления отчета.
Другие писатели — А. Сурков, К. Симонов и Н. Тихонов — были с ним не согласны. Они считали, что такая позиция Фадеева «…может только помешать развитию общественной активности широкого круга писателей и дать оружие в руки тем писателям, которые не хотят принимать участия ни в какой форме общественной деятельности». По их мнению, «на самом деле чрезмерная перегрузка касается определенной неширокой группы писателей, и возникла она от неумения использовать общественную активность широкой писательской среды»[678].
Тем не менее многие литераторы старались как можно меньше отвлекаться от основной, творческой работы и избегали всякого рода общественных дел, от которых иногда не было никакой пользы. Особенно это касалось всевозможных писательских собраний, в повестку дня которых все чаще стали включаться имеющие политическую окраску обсуждения отдельных литераторов коллегами по перу. По воспоминаниям Л. Горгунга, не любил посещать такие собрания Б. Пастернак «…Он [Пастернак] далек сейчас от писательской организации и как ему трудно стало бывать на общих собраниях писателей, а ему постоянно присылают повестки на эти собрания, и он старается найти какой-то повод чтобы объяснить свой неприход болезнью или срочной работой»[679].
ССП нередко ходатайствовал о награждении писателей государственными наградами, как правило, в связи с их юбилеями. В 1948 году в связи с пятидесятилетием был представлен к ордену Трудового Красного Знамени Л. Соболев. Одновременно было принято решение направить ему приветствие от имени Союза писателей и провести юбилейный вечер. В то же время предложение о награждении С. Малашкина в связи с шестидесятилетием было отвергнуто, так как тот более чем за десять предшествующих лет не создал ни одного значительного произведения[680].
В первые послевоенные годы большинство писателей особенно остро нуждались в материальной поддержке. Так, в 1947 году Литфонд дополнительно заготовил для московских литераторов 20 тонн картофеля и 20 тонн яблок, обеспечивал их семьи продовольственными и промтоварными карточками. Кроме этого, для писателей была оформлена годовая подписка на газеты и журналы, им оказывалась помощь в комплектовании библиотек, в приобретении билетов в театр. Книжный магазин Литфонда установил скидку в размере 25 процентов на литературу, приобретаемую членами фонда и ССП. В том же году Литфонд приобрел для писателей дополнительные лимиты на электроэнергию, изучал их жилищные условия, осуществил установку двадцати финских домиков.
В ведении Литфонда также находились многочисленные подсобные хозяйства и всевозможные мастерские. Однако из-за отсутствия сырья пришлось закрыть обувные мастерские, а по причине вскрытых недостатков и вследствие низкой выработки — фотостудии, деревообрабатывающие, швейные и переплетные мастерские[681].
Как известно, с 1940 года Литфонд находился в ведении Комитета по делам искусств. При этом не был четко определен порядок взаимоотношений аппарата Комитета, его республиканских управлений, с одной стороны, и аппарата Литфонда с его отделениями и писательской организации — с другой. Таким образом, Литфонд, особенно его отделения на местах, часто оставался предоставленным сам себе, а аппарат КПДИ не оказывал им необходимой помощи[682]. Средства расходовались без достаточного контроля и учета хозяйственной целесообразности, деятельность подсобных предприятий, мастерских и комбинатов часто пускалась на самотек.
В конце 1947 года Союз советских писателей возбудил ходатайство перед правительством о возвращении Литфонда в свое ведение. Хотя постановление по этому поводу было принято лишь в ноябре 1949 года, уже с января 1948 года практической деятельностью Литфонда, по существу, руководил Секретариат ССП. Им же были направлены в правительственные органы предложения по улучшению работы Литфонда. Предлагалось выделить ему отдельную строку в государственном плане материального снабжения, предоставить необходимое количество легковых и грузовых автомашин, создать при нем специальную строительно-ремонтную контору[683].
Однажды большая группа писателей получила именные приглашения на собрание в ЦДЛ, подписанные А. Фадеевым. Все были заинтригованы тем, что в приглашениях подчеркивались важность обсуждаемого вопроса и желательность их личного присутствия. Многие решили явиться без приглашения — слишком уж мучило любопытство. Поэтому в назначенный день и час зал ЦДЛ был переполнен. Вошел Фадеев и громко произнес:
«Товарищи, я пригласил вас сюда, как самых злостных неплательщиков Литфонда. До каких пор будет продолжаться это безобразие?»[684]
Общая задолженность писателей Литфонду переросла всякие мыслимые границы. На 1 января 1948 года она составила 2 миллиона 608 тысяч рублей и складывалась из следующих показателей (приведены данные в тысячах рублей):
| Задолженность, по которой не наступил срок погашения | 627 |
| Задолженность с просроченной исковой давностью | 642 |
| Задолженность с просроченными сроками погашения | 1339 |
Просроченные задолженности Литфонд разбил на три группы (в тысячах рублей):
| Сомнительная задолженность за больными и престарелыми писателями | 276 |
| Задолженность за писателями не печатающимися | 475 |
| Задолженность за писателями печатающимися | 588 |