— Это невыносимо. До ста, до ста тридцати можно выдержать, но потом… начинаешь понимать, что… потом душа умирает… Невозможно любить триста лет. Невозможно надеяться, творить или просто глазеть вокруг триста лет подряд. Этого никто не выдержит…
«Глупцы, вы такие счастливые», — с удивлением слышат от многоопытной дамы те, кто еще недавно досадовал: «Ну что успеет человек за шестьдесят лет? Чем насладится? Чему научится?»
— Для вас все имеет свой смысл. Для вас все имеет определенную цену, потому что за ваш короткий век вы всем этим не успели насладиться… Любовь, стремления, идеалы, все, что можно себе представить. У вас все есть. Вам больше нечего желать, ведь вы живете! А в нас жизнь остановилась…
За сим следует «кремация» — пергамент с рецептом предается огню. Комедия окончена. Но не полемика!
Да, дебаты продолжаются не только на театральных подмостках, где по сей день идет «Средство Макропулоса». Пьеса Карела Чапека была и осталась сатирической антитезой философской драме Бернарда Шоу «Назад к Мафусаилу». Английский писатель хотел показать, какое благо сверхдолголетие. Чехословацкий писатель хотел показать «обратную сторону медали». Заранее отметая упреки в пессимизме, он так раскрывал свое понимание комедии: «Почему оптимистично утверждать, что жить 60 лет — плохо, а 300 лет — хорошо? Мне думается, что считать, скажем, 60-летний срок жизни неплохим и достаточно продолжительным — не такой уж злостный пессимизм».
Итак, еще одно столкновение разных взглядов на сверхдолголетие. Вроде бы ничем не примечательное, вполне естественное, да и не новое, полувековой давности, а сколько воды утекло с тех пор! И опять-таки сплошь да рядом вопросы без ответов. Все верно. Но не знаменательно ли уже то, что они ставятся снова и снова? Разумеется, какие-то из них утратили актуальность. Ну а сам их выбор?
Сейчас, в эпоху научно-технической революции с ее всепроникающей математизацией, кибернетизацией подходов и неизбежной вроде бы дегуманизацией взглядов он, этот акцент на социально-психологические стороны проблемы, мог бы показаться старомодным. Естественным разве только для писателя, которого занимают именно люди с их мыслями и чувствами, а не какие-нибудь статистические единицы, столь милые сердцу демографа. Но для ученого, если он не гуманитарий, не психолог, не социолог… Нет?
Вспомните, однако: неспроста ведь перекликаются раздумья о бессмертии у математика Винера, отца кибернетики, в его эссе «Творец и робот» и у Чапека, которому, кстати, принадлежит сам термин «робот».
А вот испещренная формулами и графиками книга астрофизика «Вселенная. Жизнь. Разум» профессора И. Шкловского, члена-корреспондента АН СССР. Пытаясь заглянуть в далекое Завтра землян, автор пользуется демографической и прочей «цифирью». Затрагивает он и тему бессмертия, подразумевая, правда, не способность индивида жить вечно («что явно бессмысленно»), а возможность многократно увеличить продолжительность жизни («в десятки и даже сотни раз»). И сразу очерчивает круг важнейших вопросов. Каковы же они?
Прежде всего: отразится ли сколько-нибудь серьезно значительное увеличение человеческого долголетия на темпах роста народонаселения? Нет, отвечает ученый (они определяются в основном рождаемостью, которая лимитирована возрастом родителей).
И тут же: «Значительный процент Мафусаилов в обществе будущего поставит ряд своеобразных проблем. На некоторые из них обратил внимание Карел Чапек (см. его „Средство Макропулоса“)». Надо ли пояснять, что речь идет о социально-психологических проблемах?
Думается, такое напоминание — не упускать их из виду — не случайность. Понимание их важности естественно, пожалуй, для любого советского специалиста, пусть даже привыкшего мыслить поистине астрономическими масштабами пространства и времени, в которых человеческая личность — ничтожная пылинка, а жизнь человеческая — неуловимый миг.
Что касается демографии, то она и подавно вправе сказать - «ничто человеческое мне не чуждо», хотя ей, как говорится, сам бог велел иметь дело с душами народонаселения, а не с человеческими душами. Впрочем, мы не раз уже убеждались на ее примере, что можно и должно сочетать математизацию с гуманизацией подходов к любому предмету изучения, если за ним стоят живые люди.
Так и здесь, когда речь идет о массовом сверхдолголетии. Разве можно игнорировать его социально-психологические последствия? Нет, конечно. Но почему о них столько говорится? Неужели они так ражны на фоне других проблем? Чисто экономических, например?
Предположим, что жизнь всех и каждого удлинится весьма существенно. Тогда, как мы знаем, быстро (притом намного) постареет и все население в целом, и та его часть, которая занята производством материальных благ. Спору нет, на помощь людям придут машины, творец и робот окажутся сотрудниками, но…
Развернувшаяся ныне научно-техническая революция вместе с новыми надеждами принесла и новые проблемы. Мы знаем, какова ее генеральная тенденция, столбовая дорога в будущее. Автоматизация, причем не только физического, но и умственного труда. Казалось, приближается «кнопочный рай».
Но машины, помогая человеку, избавляют его от работы — непосильной, механической, технической — не ради праздности, чтобы он не знал, как убить время. Ради подлинно человеческой миссии — творческой, созидательной деятельности. И даже самые разумные компьютеры не освободят его от ответственности за принятые с их помощью решения. От необходимости мыслить, как говорил Винер.
Стало быть, требования к личности не снижаются ни в интеллектуальном, ни в нравственном отношении. А если неограниченное сверхдолголетие будет вести к постепенному оскудению духовных сил? Многие ли захотят его, станет ли оно массовым?
А быстро меняющийся мир? Он уже в наше время заставляет людей психологически приспосабливаться к его частому обновлению. Приходится чуть ли не всю жизнь учиться, а то и переучиваться. Завтра придется непрестанно, непрерывно пополнять самообразованием багаж знаний, вынесенных из средней и высшей школы. Век живи — век учись, даже с дипломом в кармане. В 125–150 лет или более это посложнее, что ни говорите, чем в 25 или 50.
А скорости — не только транспортных средств, но и технологических процессов? Они тоже предъявляют повышенные требования к быстроте реакции, напряженности внимания, остроте зрения и другим психофизиологическим свойствам человека. На «небесных тихоходах», какими кажутся прежние крылатые машины в сопоставлении с теперешними, пилот летал, бывало, лет 40 — с 20 до 60. На реактивных, особенно сверхзвуковых, он порой едва выдерживает каких-нибудь 10–15 лет.
Да что авиация или космонавтика! Спустимся с неба на землю: обычные автомобили, которых уже сейчас в мире не одна сотня миллионов, жестоко мстят людям за малейшую неосторожность. А безопасность на дорогах зависит и от зоркости, расторопности, ловкости, выносливости водителя, от его внимательности, даже памяти. Ухудшение этих и многих других качеств с возрастом чревато бедой. Сверхдолгожителям будет грозить… сверхсмертность! Случайная гибель из-за аварий и катастроф. На транспорте, на производстве. Альтернатива — самоизоляция от того и другого, от беспокойной жизни с ее бурными темпами. Капитуляция перед действительностью, разновидность «пенсионерского банкротства».
Таких проблем немало. Некоторые из них дают о себе знать уже сегодня. Анализируя их (причем даже отнюдь не в том утрированном виде, какой придает им картина сверхдолголетия), кандидат экономических наук В. Переведенцев приходит к выводу: по сравнению с ними вопрос о дополнительных затратах на содержание пенсионеров представляется малозначащим, хотя многие выпячивают обычно на первый план именно увеличение «нагрузки иждивенцами».
Понятно, что и этот вопрос никак нельзя сбрасывать со счетов, оговаривается советский демограф. Если доля тех, кому за 60, к 2000 году достигнет 17 процентов, то «долги» общества, которые придется платить людям, ушедшим на заслуженный отдых, окажутся довольно значительными. Однако, подчеркивает ученый, на фоне Других последствий это маловажная деталь.
— А не забыто ли во всех этих рассуждениях нечто отнюдь не маловажное? Земля ведь ограничена в своих размерах! Так что в условиях бессмертия на ней очень скоро станет тесно. Туго придется и с сырьем, энергией.
— «Под небом места много всем». Эта лермонтовская строка приобретает сегодня новый смысл: выход в космос открывает перед человечеством новые просторы, новые источники энергии и сырья. Интересно, что заселение планет, по некоторым прогнозам, начнется в 2000 году, а бессмертие — в 2090-м.
— Столь «дальновидные» прогнозы могут ошибаться!
— Что поделаешь, заглядывать вперед все равно необходимо.
— Мы должны думать за своих потомков?
— Не за них, а о них. Будущее закладывается в настоящем.
«Имеется один важный материальный фактор, ограничивающий в конечном итоге научное и техническое развитие общества, — читаем в книге профессора Шкловского „Вселенная. Жизнь. Разум“. — Ресурсы вещества и энергии, необходимые для такого развития, не являются неисчерпаемыми».
Если бы производство энергии удваивалось завтра, как и сегодня, каждые 20 лет, то через 100 лет оно увеличилось бы в десятки раз, через 1000 — в тысячи, через 2000 — в миллионы. Допустим, оно будет расти в десятки раз медленней, чем ныне, — со скоростью 0,3 процента ежегодно. Даже при столь мизерных темпах его объем удвоится через 100 лет.
Таковы потребности. Их не удовлетворить улавливанием солнечных лучей, падающих на Землю. Другие возможности?
Будем оптимистами, говорит профессор Шкловский, и примем, что человечество овладеет новым источником энергии, научившись управлять термоядерной реакцией. Допустим также, что люди научатся сжигать в термоядерных топках не только тяжелый водород, но и обычный. Для его получения можно использовать воды Мирового океана (вернее, какую-то их часть, скажем десятую; осушать Землю в большей степени едва ли целесообразно). Увы, эти огромные — на первый взгляд неисчерпаемые — запасы сырья израсходуются через несколько тысячелетий.
Но люди распахнули дверь во вселенную! Уж там ли не в достатке жизненное пространство, вещество, энергия? Освоение планет, перестройка солнечной системы даст человечеству грандиозное обиталище, способное принять миллионы, миллиарды землян-переселенцев. Правда, и задача эта грандиозная. Ее решение может растянуться на века, если не на тысячелетия. Ну а много ли времени в запасе у человечества?
Возьмем в качестве примера ту же энергетику. Если нынешние темпы ее развития (удвоение производства за 20 лет) сохранятся и в будущем, последствия столь бурного прогресса через, два-три века могут остро поставить самые серьезные проблемы (нарушение теплового баланса Земли и т. п.). Не исключено, что мощные энергетические системы придется выносить за пределы нашей планеты. Но подготовка к этому требует интенсифицировать исследования в области космонавтики, и очень хорошо, что они усиленно ведутся уже сегодня.
Практически неисчерпаемым источником ядерного горючего способны стать большие планеты, состоящие преимущественно из водорода (например, Юпитер). Однако, чтобы овладеть этими ресурсами энергии, прогресс космонавтики уже недостаточен, хоть и необходим. Нужно сделать управляемым термоядерный синтез. И хорошо, что работа здесь ведется широким фронтом.
Короче говоря, количественный анализ ожидаемых потребностей и возможностей не просто полезен — он крайне нужен, чтобы определить заблаговременно, какие направления научно-технического прогресса наиболее важны.
Конечно, прогноз, заглядывающий далеко в будущее, весьма гипотетичен. Он не в состоянии предугадать новые революционные открытия и изобретения, которые качественно изменят возможности человечества. Так что же — спокойно ждать их?
«Вне зависимости от того, когда истощатся наши ресурсы — через 100 или даже через 1000 лет, не несем ли мы известную ответственность перед нашими потомками? — пишет в книге „Наше Солнце“ доктор Д. Мензел, известный американский астрофизик. — Если не принять своевременных мер, истощение горючих ископаемых станет мировой катастрофой. Проблема очень обширна. Возможно, понадобятся сотни лет для ее полного решения. И сейчас самое время приступить к нему».
Что было бы с нами, если бы наши предки рассуждали подобно мадам Помпадур: «После нас — хоть потоп»? К счастью, этого взгляда придерживались разве лишь такие, как она, фаворитка французского короля Людовика XV. Те немногие, которых Салтыков-Щедрин называл «помпадурами» и «помпадуршами».
А знаете, сколько у вас предков? Приблизительно 80 миллиардов. (Из них примерно 3,6 миллиарда сгорело в огне 14–15 тысяч военных пожаров, полыхавших на Земле последние 5–6 тысяч лет). Столько людей прошло по Земле до нас с вами. Без того наследия, которое они нам оставили, не было бы и того вклада, которым гордится XX век.
«В состав того, что мы называем человечеством, входит более мертвых, чем живых, — писал К. Тимирязев. — Эта утешительная, гуманная мысль великого мыслителя, напоминая нам о преемственности умственных и нравственных благ, составляющих общее достояние человечества; напоминая о том, что тот, кого уже нет, продолжает жить между нами, в своих идеях, в своих делах, своим примером, — эта мысль относится, конечно, не только к тем великим гениям, которые озаряют путь для всего человечества, но и к более скромным деятелям, жившим жизнью мысли, поддерживавшим нравственный идеал…»
Ныне во всем мире ежегодно рождается приблизительно 130 миллионов человек, умирает более 50 миллионов. То есть к миллиардам живых прибавляется по 80 миллионов (примерно 200 000 в день, 8000 в час, более 130 в минуту, двое менее чем за секунду). Статистики оригинального жанра прикинули, что суммарный вес всех наших здравствующих современников превышает 200 миллионов тонн. И напомнили на всякий случай: живая человеческая «биомасса» будет безостановочно увеличиваться и далее. Дескать, вот какую «нагрузку» — на каждый гектар угодий, на каждый кубометр земных недр — оставляет теперь настоящее будущему.
Как же в действительности тяжелеет эта «ноша»?
Возьмем полезные ископаемые. Скажем, топливо. Его добыча растет. Но еще быстрее увеличиваются его разведанные запасы.
В СССР население увеличивается на 1 человека секунд за 10 и в 1973 году перевалило за 250 миллионов. Перед революцией оно было 150-миллионным (округленно, конечно). Его плотность, а с ней и «нагрузка» (на одну и ту же площадь нашей территории) резко выросли. Топлива всех видов мы извлекаем из недр в десятки раз больше, чем в 1913 году. Но еще выше темпы, какими прибавляются к уже известным его ресурсам новооткрытые. Крупномасштабные геологические изыскания, предпринятые за годы Советской власти, в корне изменили представления об этих сокровищах.
До революции о своих газовых богатствах Россия, по существу, не знала. В СССР незадолго до войны их оценивали уже солидными цифрами — 1,2 триллиона кубометров. Недавно выяснилось, что это вдесятеро меньше, чем найдено в одной только Якутии. И в 25 раз меньше, чем в Западной Сибири.
Установлено, что СССР имеет примерно половину ресурсов газа, 55 процентов угля, 60 процентов торфа.
Как свидетельствует академик А. Сидоренко, министр геологии СССР, по многим видам полезных ископаемых мы разведали не более 5 процентов от их возможных (прогнозных) запасов.