Да, общество в долгу не только перед уходящими поколениями. Оно ведь не может жить лишь сегодняшним днем! Думая же о работниках, оно одновременно печется об их смене — не менее заботливо, чем о них самих. Не забывает даже о еще не родившихся поколениях, заранее готовя им, что называется, самый радушный прием, самые благоприятные условия воспитания. Вспомните, какое внимание уделяется у нас рождаемости, охране материнства и младенчества в каждой пятилетке, в наших планах и программах, рассчитанных на более отдаленную перспективу.
Ну а дети наших детей, внуки наших внуков? Те, кто появится на свет через многие десятилетия, через века? Разве они только потребители, «едоки», которые пожалуют к столу на все готовое? Разве это не грядущие созидатели, продолжатели нашего дела? Им предстоит еще больше умножить накопленное ныне богатство. На них ляжет забота и о наших внуках, которые к тому времени будут дедушками и бабушками. О своих далеких потомках.
Это вечное движение — не только в смене поколений, но и в их делах, вкладе в наследие предков, которое снова и снова передается потомкам.
Не очевидно ль, что близорукость в подходе к этой извечной эстафете напоминала бы патологическую, мягко выражаясь, беззаботность маркизы де Помпадур?
— Но чем «дальнобойней» прогноз, тем меньше его точность! И тем больше вопросов без ответов. Вот, например, «эстафета поколений» — вечна ли она? Мы должны думать о потомках, подразумевая, что они будут, что их обществу не грозит гибель. А разве человечество бессмертно?
— Энгельс писал, что «время жизни существ, сознающих себя и природу, отмерено столь же скудно, как и то пространство, в пределах которого существует жизнь и самосознание». Но у нас есть уверенность, продолжает он, что материя «с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время».
В начале 60-х годов профессор фон Хорнер (ФРГ) со всей возможной точностью отмерил век технически развитой цивилизации. По его подсчетам, получалось что-то около 6500 лет. В среднем. А коли так, значит время ее жизни может оказаться и еще короче.
По Хорнеру, разумным существам, вступившим в «технологическую эру», грозит несколько вполне реальных опасностей. Прежде всего катастрофа — военная или какая-либо иная (скажем, космическая). Она способна уничтожить всю и всяческую жизнь на планете, что якобы может случиться в пределах каких-нибудь двух веков. Либо только высокоорганизованную, что гораздо вероятней и ближе по срокам (в пределах 50 лет).
Ну, а ежели удастся избежать массовой гибели? Не исключено, говорит Хорнер, физическое или духовное вырождение и вымирание (в границах 30 тысячелетий). Но еще раньше (в рамках 10 тысячелетий) может утратиться интерес к науке и технике, что опять-таки чревато губительными последствиями…
Проанализировав эти наукообразные спекуляции, профессор Шкловский показал их субъективность и несостоятельность. Спору нет, существование технически развитой цивилизации ограничено во времени. Такова диалектико-материалистическая закономерность. Но подобные «прогнозы» — с явным тяготением к «архиконкретности», к «сверхточности», к «глубокой философии на мелком месте» — он называет беспочвенными.
Возражая тем нынешним исследователям, которые стоят за «короткую» и даже «очень короткую» шкалу времени жизни для технологически развитой цивилизации, советский ученый предлагает «пересмотреть вопрос в связи с поразительными успехами кибернетики, автоматики и молекулярной биологии».
В самом деле, рано или поздно прогресс науки приведет, вероятно, к созданию искусственных высокоорганизованных разумных существ. В частности, таких, которые способны к многотысячелетней жизни, к сверхдлительным космическим перелетам, контактам с далекими инопланетными собратьями. И тогда цивилизации станут, по-видимому, намного долговечней: шкала времени их технологического развития приблизится к космогонической (миллиарды лет).
Перспективы сверхдолголетия, на сей раз не для отдельного индивидуума, но для всего человечества, обсуждаются многими учеными. Так, профессор Ф. Дайсон (США) выдвигает такую идею. Общество сделалось бы неистребимым, бессмертным, если бы некоторые его представители эмигрировали в заоблачные края и небольшими уединенными группами нашли приют на необитаемых пока островках в океане вселенной. Например, на бесчисленных астероидах.
Допустим, разразится катастрофа, которая погубит всех, кто не захотел покинуть свою планету. Беженцы в космос остались бы целы и невредимы. Иные из них могли бы рано или поздно вернуться на Землю, дабы взять на себя миссию Адама и Евы. Благодаря таким репатриантам род людской восстанавливал бы себя в прежнем количестве и качестве вопреки любым катаклизмам.
«Что могущественнее человеческого разума? Ему — сила, власть и господство над всем космосом». Так говорил Циолковский.
— Итак, новые виды на будущее для всего человечества? А настоящее человека с его 70-летней средней продолжительностью жизни? Разве иначе выглядят оно на этом фоне? Даже 300 лет и то миг в сравнении с миллионами веков.
— Разве не очевидно, что в сверхдолголетии общества увековечивает себя я личность, сколь бы скоротечным ни было ее существование? Да и жизнь, как известно, ценится не за длину, но за содержание.
— Длина несколько увеличилась. А изменилось ли содержание хоть на йоту?
— Весьма заметно. Впрочем, судите сами.
Много это или мало — 70 лет? На первый взгляд и впрямь мгновение, какой бы шкалой мы ни воспользовались — космогонической ли, геологической, или антропологической. От «сотворения мира», если под таковым понимать образование солнечной системы и планеты Земля, нас отделяет 5–6 миллиардов лет. А от «рождества сына человеческого», если позволительно так назвать появление томо сашгене, — чуть ли не сто тысяч лет.
Чтобы зримо представить себе соотношение этих трудновоспринимаемых величин, «сожмем» шкалу времени: примем 5-миллиардный возраст Земли за один год. Тогда период, за который обезьяна превратилась в человека, — приблизительно 600-тысячелетний — станет коротеньким часовым интервалом. А дорога длиною в 1000 веков, которую прошел человек разумный, обернется 10-минутной дистанцией.
Что же касается 70 лет, то они в нашем масштабе будут длиться жалкие доли секунды. То-то, должно быть, охотно извлекаются подобные сопоставления в качестве дежурного «аргумента» теми, кто проповедует «бренность земного бытия». Дескать, попытки изменить, улучшить окружающий нас мир — суета сует и всяческая суета. Вздор!
Еще в древности осознали: жизнь ценится не за длину, но за содержание. Длина с тех пор увеличилась в несколько раз. А содержание?
«Без пользы жить — безвременная смерть». Это аспект общественный. А вот и личный, связанный с ним:
«Если вы выбрали труд и вложите в него всю свою душу, то счастье само вас найдет». Это тоже понимали давно: первое высказывание находим у Гёте, второе принадлежит Ушинскому. Но еще недавно — в конце XIX века — сроки трудоспособности были заметно короче, ограничивались более ранней смертью да и более ранним увяданием. В дореволюционное время, например, средняя продолжительность всей жизни была меньше, чем ныне в СССР один только ее рабочий период (35–40 лет) — при более высокой нижней границе (16 лет). А теперь посмотрите, как изменились розможности всех и каждого найти самовыражение в своем истинно человеческом предназначении — творчестве.
Тысячи лет назад впервые столкнулся наш пращур с электричеством и магнетизмом. Их тесное родство — то, что они суть разные проявления одного, более сложного феномена, — было установлено лишь в первой трети XIX века. Когда же Фарадей обнаружил электромагнитную индукцию, это открытие десятки лет не находило промышленного применения. Лишь в 1873 году была создана первая технически совершенная динамо-машина. А первую электростанцию построили только в 1882 году.
Легко ли было узреть плоды трудов своих при таких темпах прогресса? Зачастую ничего не оставалось, как уповать на будущее, на признание после смерти: авось, хоть через века, да воскреснет, чтобы обрести бессмертие, конечно, не тело, но имя и дело. Человек всегда думал о далеких потомках, понимая, что не только он нужен им, но и они нужны ему. Такое ощущение непосредственной взаимосвязи между поколениями вполне естественно; противоестественно как раз противоположное — следовать помпадурской формуле «после нас — хоть потоп».
Ну а возможно ли приблизить это будущее настолько, чтобы ощущать его дыхание? Видеть грядущее и, более того, делать его?
Сколько времени ожидали своего часа, своей практической реализации те или иные открытия и изобретения! Фотография — свыше 100 лет (1727–1829). Телефония — более полувека (1820–1876). Радио — почти 35 лет (1867–1902).
А в нашем веке? Около 15 лет — телевидение (1922–1936) и радиолокация (1926–1940), 6 — атомный реактор и его продукт (1939–1945), 5 — транзистор (1948–1953) и лазер (1956–1961)… А стремительный взлет реактивной авиации, ракетной техники и космонавтики? Новое чуть ли не каждый год!
Ваши замыслы, планы, даже самые фантастические, могут воплощаться в жизнь теперь в кратчайшие сроки и далеко не единожды в вашей творческой биографии. Но это еще не все.
В нашей стране вы можете делать будущее — свое и своих соотечественников. Социалистическое общегосударственное планирование имеет директивный, а не рекомендательный характер, как капиталистическое, которое скорее является просто программированием, то есть больше благим пожеланием. То, что у нас намечено на пятилетку, должно быть осуществлено непременно — это закрепляется соответствующим законом Верховного Совета.
Видеть будущее — и близкое, и далекое — позволяет специальная дисциплина, которая особенно интенсивно развивается именно в наши дни, — прогностика. Не удовлетворяясь интуитивными, расплывчатыми проекциями в туманное Завтра, она стремится к математически строгим оценкам, идет ли речь о ресурсах природы (энергия, материалы) или разума (открытия, изобретения). Но если уж предвидеть, то для того ради, чтобы опять-таки делать будущее: выявляя ожидаемые проблемы, заранее готовиться к их решению.
Выбрать будущее человек может так, чтобы и после смерти продолжить дело своей жизни — стараниями потомков. Как обеспечить это сверхдолголетие своей творческой биографии, понятно: позаботиться о смене, вырастить учеников, создать школу, словом, передать в надежные руки эстафету поколений, принятую когда-то от воспитателей, учителей.
А теперь сами судите, много это или мало — 70 лет.
Не забудьте, что перед нами средняя продолжительность жизни. Средняя для всех новорожденных, а их у нас миллионы ежегодно. И получается она, если на их численность разделить то количество человеко-лет, которое уже прожито всеми прочими поколениями живых вместе.
Посмотреть со стороны — какая-то «уравниловка». Но нет ли здесь некой символики? Один не проживет и года, другой побьет все рекорды долговечности, которая, увы, не всегда означает активную, деятельную старость. Но все вместе — это многие миллионы человеко-лет, многие миллиарды рабочих человеко-часов. Хотя, конечно, в космических масштабах отдельная «стат. единица» и вправду выглядит пылинкой, а ее жизнь — мгновением.
Ясно, что за этими словами — не уничижительный подход к отдельной личности самой по себе, а лишь поэтический прием, которым Маяковский хотел ярче оттенить ее несопоставимость с коллективом, обществом.
Нелишнее напоминание! Почему, например, открытия и изобретения появляются чаще и внедряются быстрее, чем когда-либо раньше? Быть может, гомо сапиенс стал разумнее? Нет, его интеллектуальные потенции, возможности мозга остались теми же, что и во времена Фарадея, Архимеда и даже троглодита. Зато духовное наследие, как, впрочем, и материальное, накапливалось, позволяя уму человеческому достигать все новых и новых высот. «Если я видел дальше других, то потому лишь, что стоял на плечах гигантов», — говорил о себе Ньютон. Наука, как подметил еще Энгельс, «движется вперед пропорционально массе знаний, унаследованных ею от предшествующего поколения».
А коллективный разум? Время творцов-одиночек в науке и технике уходит в прошлое. Об этом заговорили еще в начале XX века. Но тогда имели в виду отдельных людей. Когда так говорят во второй половине XX века, то имеют в виду уже целые коллектив в ы. Действовать обособленно им крайне трудно либо вообще невозможно.
Как вы думаете, сколько исследовательских учреждений, конструкторских бюро, проектных организаций, промышленных предприятий создавало серпуховской ускоритель, пущенный в 1967 году? Свыше тысячи! Столько же, вероятно, если не больше, многоликих соавторов и у космических кораблей, атомных реакторов, других памятников нашей эпохи, которые остаются потомкам.
Впрочем, сопричислить себя к этому содружеству вправе не только его непосредственные участники, У каждого такого «фронта» всенародный «тыл». У нас работников науки более миллиона, но рядом с ними, вместе с ними свыше 100 миллионов занятых в народном хозяйстве, рабочих, колхозников, служащих, чьим трудом живет вся страна. Памятуя о взаимосвязи между поколениями, мы не можем забывать и о предшественниках. О тех, кто ушел на заслуженный отдых, и о тех, кого уже нет с нами.
Такой колосс, как серпуховской ускоритель, немые лим в стране, где много идей, но мало людей. Кстати, принципы его постройки общедоступны — их легко почерпнуть из мировой печати. Но не всякому народу по плечу их осуществить. Даже если есть даровой готовый проект. Требуется еще многое другое, без чего проекты столь дорогостоящих сооружений остались бы прожектами, бумажными исполинами. И прежде всего нужна солидная экономическая база.
У нас есть все необходимое. Огромен экономический потенциал, созданный за годы пятилеток. Ныне у нас ежедневно производится на 2 миллиарда рублей общественного продукта. Это вдесятеро больше, чем в конце 30-х годов, хотя население увеличилось всего на четверть с небольшим. А ведь с тех пор не прошло и 40 лет! Как раз столько, чему приблизительно равен рабочий период одного поколения. Кратчайший исторический срок! Мгновение по любой шкале — космогонической ли, геологической или антропологической. Но как выросла его «цена»! Впрочем, разве время — мерило всех мерил? А шкала человеческих ценностей?
Именно Человек — мера всех вещей. Именно он, работник, творец, созидатель, как и его труд, всегда находился в фокусе внимания марксистской социологии, и именно она дала впервые подлинно научную картину грядущего. Следуя этой методологии, прогностика не вправе делать личность и общество просто-напросто предметом парадоксальных сопоставлений в координатах бесконечного времени и пространства. Даже оказавшись объектом исследований, оценок, расчетов, человек не перестает быть субъектом, началом всех начал, достойным быть центром отсчета при любых исчислениях.
И здесь трудно переоценить значение демографии. Она позволяет рассматривать исторические процессы в координатах населения — его численности, его структуры. И, таким образом, помогает конкретизировать многие абстракции, которыми представляются читателям такие понятия, как «народ», «массы», «низы», «верхушка», «классы», когда историк пишет о далеких реалиях чуждых нам обществ и тем паче минувших времен. Аргументация всегда убедительней, если всюду, где только возможно, количественные, а не одни качественные характеристики, идет ли речь о «душах мужеска и женска пола», о возрасте, трудоспособности, образовании, профессии, социальном положении…
«Вся история есть не что иное, как образование человека человеческим трудом», — говорил Маркс. Взглянем с этих позиций на тот отрезок космогонической шкалы, который так мал, если сравнивать его с бесконечностью, и который столь велик, если мерить его не веками, а вехами свершений разума и рук человеческих.
Представьте дорогу в 600 тысячелетий, пройденную человечеством, в виде 60-километровой марафонской дистанции. И пусть ее продемонстрирует кинофильм, который идет ровно один час, показывая каждую минуту путь в один километр.
Дорога начинается в пещерном сумраке, который лишь потом постепенно рассеивается первобытными кострами. Первыми на нее ступают питекантропы (обезьянолюди) и родственные им синантропы. Их численность — миллион-другой. В их руках палки и грубо оббитые камни. Где-то на второй половине пути эстафету принимают неандертальцы, более высоко организованные существа (их называют уже «гомо» — «человек»). Орудия у них совершеннее: тонкие кремневые пластинки, заостренные костяные инструменты.