— А что значит «средний рост»? Ведь он не одинаков у разных народов.
— Да, у пигмеев (мужчин) он равен примерно 150 сантиметрам. Зато у самых высокорослых — негров динка — более 180. Первые среди вторых (или наоборот) смотрелись бы как некая «аномалия». Противоречие здесь кажущееся. И те и другие не выходят за пределы нормы с точки зрения инженерной антропологии, ибо оптимальный для Земли диапазон — 150–180 сантиметров.
— В чем смысл стереосомэтического индекса, предложенного вами?
— Он дает возможность точно оценивать соотношение между объемом (весом) человеческого организма и пропорциями фигуры (телосложением). Он отражает оснащенность нашего скелета, этой твердой «арматуры», мягкими тканями — прежде всего мышечными и жировыми. Минимальным значениям показателя отвечает «костистый» тип сложения, когда человеку свойственна сухощавость, а то и худоба, причем весьма низкая степень отложения жира сочетается, как правило, с недостаточным развитием мускулатуры, с узкогрудостью (астеническое сложение), Максимальным значениям соответствует «жировой» тип, для которого характерна рыхлость, порой даже обрюзглость, причем мускулатура опять-таки слабо развита. Средними величинами, характеризуется мускульный, атлетический тип, название которого говорит само за себя.
Сопоставляя данные медицинской статистики с такой «шкалой комплекций», мы выделяем интервалы «норма», «отклонение», то есть «здоровье», «болезнь».
— Не поможет ли это объяснить повышенную жизнестойкость женщин?
— Почему бы и нет? О ней судят в основном по смертности. По так называемой заболеваемости судить очень трудно, порой просто невозможно. Сейчас много говорят о необходимости разработать систему показателей, которые могли бы охарактеризовать здоровье. Однако для женщин норма здоровья иная, чем для мужчин. И она связана не только с физиологическими различиями между теми и другими, но и с конституционными. Словом, целесообразно учитывать еще и особенности телосложения.
Переход к «двуногости», к прямохождению в процессе эволюции человека привел не только к выигрышу, но и к некоторым потерям (в смысле инженерной антропологии). Быть может, они заметней сказались у мужчин, которые в среднем более рослы? Дело, конечно, не только в росте, но и в конструкции костно-мускульного аппарата, которая у женщин несколько иная.
Но если и удастся найти инженерно-антропологические обоснования мужской «сверхсмертности», это не означает, что она необорима, ибо-де «предначертана биологически». Напротив, выясняя ее причины с этих позиций, мы тем самым найдем новые способы преодолеть ее. Вспоминаются прекрасные слова Софокла:
Итак, начав с рекордов, мы пришли к «антирекордам», потом опять к крайностям: гиганты, пигмеи…
— Думается, наше путешествие «от края и до края» не пропало даром: оно поможет нам найти «золотую середину», лучше вникнуть в смысл понятия «среднестатистическая величина». Не помешает откорректировать наши житейские представления о ней, которые далеко не всегда совпадают с научными. Статистика требует корректного отношения к себе: иметь ее данные еще не означает уметь ими воспользоваться. Это одна из причин того, почему разгорелся сыр-бор вокруг статьи «Берегите мужчин!».
Парадокс «слабость сильного пола» вызвал не только недоумение, но и нападки. Демографическому Факту мужской «сверхсмертности» противопоставлялись факты женской «сверхзаболеваемости». Между тем они-то, как ни странно, и подтверждали опровергаемое!
Демографы были вынуждены разъяснить: о «заболеваемости» судят по так называемой «обращаемости» — по тому, как часто и по какому поводу посещают или вызывают врача, у кого что больше приходится лечить. Обычно чем человек старше, тем чаще Жалуется на нездоровье — и на серьезные недуги, и на легкие хвори, и на пустяковые недомогания. Такого рода статистика для женщин как раз и свидетельствует в пользу их долговечности.
Есть, правда, такие болезни, с которыми чаще обращаются к врачу мужчины. Но сколь бы скрупулезным ни был анализ подобных показателей, все равно это не лучшее мерило жизнестойкости. Основной критерий здесь не потенциальные угрозы здоровью (они могут и не осуществиться), а безвозвратные потери поколения. Иными словами, именно смертность.
Вот по ней-то и определяется одна из кардинальнейших демографических величин, отражающих жизнеспособность населения в целом. Или отдельных его групп, скажем, всех мужчин или всех женщин.
Еще Гегеля смущала «загадочность определения посредством числа». А тут получается пара «голых цифр». Но что это за число! Им одним можно охарактеризовать очень многое. Всю «систему жизнеобеспечения» с многоразличными ее факторами — экономическими, социальными и прочими. Тут не только материальное благосостояние, чтобы удовлетворить любые потребности, но и благоразумие, чтобы устоять перед соблазнами излишеств. Не только высокая образованность, но и элементарная бытовая культура. Не только возможности, предоставленные медициной, но и умение воспользоваться ими (например, злоупотребление лекарствами вредно для организма). И так далее. Причины, как видно, не только объективные, но и субъективные, зависящие не только от общества, но и от личности. И все это в той или иной мере отражает величина, о которой идет речь, — средняя продолжительность жизни.
Что же она означает? Как вычисляется?
Конечно же, это не пополам поделенная дистанция между рекордом и «антирекордом» долголетия. Такая «середка на половинку» дала бы нам примерно 85 лет, если вспомнить, что максимум здесь приближается к 170 годам (Ширали Мислимов), а минимум — к нулю.
Тогда, быть может, это средний возраст всех до единого, кто живет и здравствует в стране? Такие суждения приходится слышать. Верны ли они?
Представим себе фантастический супернебоскреб, вместивший всех граждан государства. На каждом этаже — лишь сверстники. На первом — все младенцы, от только что родившихся до без пяти минут годовалых. На втором — все, кому год или больше, но меньше двух лет. И так далее. На последнем окажется самый старый из жителей, если он один.
Мысленно заселить это воображаемое здание-государство можно по итогам переписи, которая дает «моментальный снимок» всех возрастов с точной численностью каждого поколения на какую-то определенную дату. Значит, нам заранее известно, сколько всего жителей в доме и сколько на каждом этаже. Остается отсчитать ровно половину населения, скажем, снизу вверх. Номер этажа, где закончится счет, даст величину, которая называется медианой (от латинского «середина»). Составляя, допустим, 26 лет, как в СССР 1959 года, она делит нас на 2 равные группы: на тех, кто моложе 26, и на тех, кто старше. Так вот, средний арифметический возраст всех живущих обычно близок к медианному, хотя и вычисляется иначе. У нас он близок к 30 годам. А средняя продолжительность жизни — 70 лет. Но, может, тогда правы те, кто принимает ее за средний возраст умерших? Тоже нет. Ее определяют иначе.
А рассчитывают ее по уже знакомым нам таблицам (такого типа, как на странице 40), толькр возрастные интервалы берут не 20-летние, а годичные (как в таблице на странице 33). Не поленимся заглянуть в них еще раз. «Да это же наш небоскреб! Только вверх дном. И к тому же разделенный на женскую и мужскую половину», — так и просится на язык, не правда ли? Конечно, тут требуются некоторые уточнения, но общее есть.
Действительно, строчки таблицы легко представить себе рядами окон. Пусть в нашем высотном здании на каждого его обитателя приходится по комнате, которую может занимать только он один. Если человек жив, окно в ней освещено, если нет — зашторено. И тогда одно из 2 соседних чисел — количество горящих окон, второе — погасших. Так мы снова очутились в некоем Здании Жизни. Пусть не смущает нас, что это таблицы смертности, Они называются и по-другому — «таблицы доживаемости». А то и попросту «таблицы жизни», что, право же, лучше.
И еще: они составляются по итогам переписи. То есть по «фотопортрету» всего населения, сделанному с короткой выдержкой и запечатлевшему сразу все поколения — в том количестве и качестве, в каковом они оказались на какой-то определенный момент. Или по данным текущего учета.
Нас же интересует не тот вчерашний день и даже не сегодняшний, а завтрашний. Ведь средняя продолжительность жизни — перспектива для новорожденных (для старших возрастов она иная). Но грядущее одного определенного поколения можно увидеть в настоящем старших поколений.
Взглянем на наш супернебоскреб. Все верхние этажи — некая «модель судьбы» для нижнего, первого. Его населенность 10 лет спустя станет примерно такой же, какова она сейчас на 11-м, а 20 лет спустя — как на 21-м. И так далее.
— А если численность новорожденных с каждым годом увеличивается? Допустим, в 1970 году она была больше, чем в 1950-м. Значит, в 1990 году поколение 1970 года окажется многочисленнее, чем его «модель» для того времени — поколение 1950 года в 1970 году, то есть группа 20-летних!
— Вот потому-то вместо всех новорожденных (их миллионы) берется их условная совокупность (100 000), всегда одна и та же.
— Еще вопрос. Наши отцы прошли через войну. Как же по их сегодняшней численности судить о нашей завтрашней?
— Демографы вносят соответствующие коррективы.
Оказывается, в Здании Жизни есть верхние этажи, которые населеннее нижних, находящихся непосредственно под ними. Дело тут вот в чем.
В годы войны рождаемость упала. Поколения, появившиеся на свет именно тогда, оказались изначально малочисленней предшествующих и последующих. И это не единственная аномалия в возрастной структуре населения.
Дети того времени давно уже повзрослели, возмужали, сами стали обзаводиться потомством. Но ведь они, теперь уже мужья и жены, отцы и матери, по-прежнему малочисленней, чем можно было бы ожидать (в случае, если бы не сказалась война). Отсюда и малышей меньше: сокращенное пополнение родительского контингента означает и пониженную рождаемость. Так снова дает о себе знать военная гроза, вернее, ее «демографическое эхо». Оно должно звучать через каждые 20–30 лет, правда, все глуше и глуше.
Все такие отклонения, не характерные для нормального развития, для мирных условий, принимаются в расчет, с тем чтобы внести соответствующие поправки.
Так составляются таблицы жизни. Вернемся к ним на страницу 33.
Вы уже обратили внимание: вместо всех малышей, появившихся на свет в 1959 году, берется их условная совокупность — 100 000 новорожденных. Здесь, правда, не оба пола вместе, а порознь мужской и женский, но суть дела от этого не меняется. Примером для нас будет служить женский пол.
Если бы все 100 000 девочек доживали до года, на них пришлось бы, очевидно, 100 000 человеко-лет. В действительности же во второй строке мы видим иное число — 96 323 (за вычетом 3677 умерших). Значит, получается не 100 000 человеко-лет, а 96 323. Еще через год прибавляется 95 526 человеко-лет. Потом еще 95 171. И так далее. Все значения складываются. В нашей таблице их, правда, всего 18, но остальные — до 100 лет включительно — вы найдете в таблицах при «Итогах всесоюзной переписи населения 1959 года».
Сумма человеко-лет делится на 100 000 человек. Получаются годы — средняя продолжительность жизни (для новорожденных, в нашем случае — для девочек). Она равна 71,68. Округленно — 72 годам. Для мальчиков — 64,42. Округленно — 64 годам. В среднем для обоих полов — около 69 лет. По тогдашним данным. Сейчас она несколько увеличилась. Но рассчитывается точно так же. Смысл процедуры прост. Запас времени, который накоплен гипотетическим поколением, как бы повторившим в каждом возрасте результаты всех поколений-современников, раскладывается поровну между всеми новорожденными. Независимо от того, кого какая ожидает судьба, от того, кто какой вклад внесет в общий фонд.
Так же исчисляется и средняя продолжительность предстоящей жизни для любого иного поколения, только тогда исходная совокупность в 100 000 человек берется именно из его представителей (скажем, из всех 20-летних мужчин), а не из новорожденных.
Есть и вероятная продолжительность жизни. Она характеризуется возрастом, до которого доживает ровно половина всех родившихся (на 100 000). По данным переписи 1959 года, эта величина составляла 75 лет для обоих полов, 78 лет для женщин и 70 для мужчин.
Наконец, модальная продолжительность жизни. Ее еще называли «нормальной». Она показывает, каков самый типичный возраст смерти в старости — тот, на который приходится больше всего умерших. В 1959 году он падал на 80 лет для обоих полов, на 81 год для женщин и 77–78 лет для мужчин.
— Выходит, какой показатель ни возьми, продолжительность жизни для женщин всюду и всегда выше, чем для мужчин! Наши демографы ведут дебаты, как преодолеть этот разрыв, а он ведь, кажется, не ликвидирован ни в одной стране мира?
— Однако не везде он одинаков. Ориентиром может служить его минимум, но уж никак не максимум.
— Допустим, удастся поднять жизнестойкость мужчин. Не повлечет ли это за собой ее увеличение и для женщин? Автоматически, по каким-то биологическим законам?
— Один из крупнейших биологов XX века, Дж. Б. С. Холдейн, предсказывал: наступит эра, когда люди, родившиеся одновременно, будут одновременно и умирать.
Способен ли догнать черепаху… Ахиллес? Ошарашив современников этим вопросом 25 веков назад, древнегреческий философ Зенон предлагал рассуждать так. Допустим, стартовали оба, он и она. Быстроногий, сильный, он непременно достигнет вскорости того места, где в момент старта находилась рожденная ползать. Но и она, тихоходная, слабая, непременно продвинется за это время дальше. Пусть ненамного, чуть-чуть, однако и на небольшом участочке пути за ней надо гнаться сызнова! То же самое повторится и на третьем этапе, и на четвертом, и на пятом… И так без конца. Как же может настигнуть черепаху Ахиллес?!
Перед нами пример знаменитых апорий (парадоксов) Зенона, прослывших «труднейшими загадками древности». Как свидетельствовал Гегель, «зеноновская диалектика материи до сих пор не опровергнута».
Конечно, Зенон и не думал отрицать самоочевидное. Дескать, движенья нет как такового. Он думал о другом: как его осмыслить логически? И вот уже двадцать пятое столетие философы бьются над тем же самым, ломая головы и копья. А движение… Ему что — оно продолжается по-прежнему.
Дано ли мужчинам догнать женщин? Ведь разрыв в жизнестойкости между полами вроде бы «целесообразен»! И, похоже, предопределен «мудрым порядком Натуры». Вопрос, должно быть, интересный. И с общебиологических, и с общефилософских позиций. Достойный того, чтобы его неспешно обсуждали лучшие умы человечества.