Вот как обычно проходили эти дипломатические «коктейль парти».
В течение нескольких часов человек пятьдесят — шестьдесят стояттесной толпой в комнате, полной табачного дыма. Шум такой, что приходилось кричать, если хочешь быть услышанным. Одно неосторожное движение — и вы прольете содержимое своего стакана на мундир соседа. Бочкообразный Джордж Хилл с сигарой в зубах стоит между двумя стройными и почтительными субалтернами. Он хватает за пуговицу всякого журналиста, который оказывается вблизи, осведомляется, есть ли здесь сегодня какие-нибудь русские, и командует: «Тащите их сюда». В дверях появляется дипломат одной из латинских стран, высокий, узкоплечий мужчина, с бегающими глазами. Он напоминает гончую, которая, нюхая воздух, ищет затравленную лисицу. Такое же выражение я замечал на лицах иностранцев, охотящихся за ценными вещами в комиссионных магазинах Москвы. Высмотрев в толпе гостей кого ему надо, дипломат проталкивается к группе, в которой стоит американский поверенный в делах, нервно кашляет и весь съеживается, когда его коллега-янки тычет его в живот, и слушает, слушает.
А вот пара американских журналистов. С наглой хвастливостью они рассказывают внимательно слушающему их английскому пресс-атташе о своих недавних «подвигах» в отделе печати советского министерства иностранных дел.
Мутноглазый офицер из британской морской миссии в Архангельске, в припадке черной меланхолии, набрасывается на напитки, которые разносят слуги, и мысленно прикидывает, сколько можно запросить за чемодан с русскими рублями, который он прячет у себя в номере под кроватью. Все вокруг пьют так, как будто им целую неделю нечем было утолить жажду.
В одном углу представители армии толкуют о балете. Этих любителей хореографии всегда можно встретить в фойе Большого театра, стоящих отдельной группой. В 1942 году их в публике называли «вторым фронтом».
В углу, несколько в тени, стоят человек шесть-семь, которые пришли сюда не столько в гости, сколько по важным делам. Среди них помощник военного атташе, посланный в Москву для того, чтобы доносить военному министерству Англии о положении в Советском Союзе. Рядом с ним стоит желчный молодой человек, секретарь английского посольства, на которого возложена специальная задача «координировать все дипломатические шаги английского и американского посольств». В настоящую минуту он ожидает курьера из США, которого нелетная погода задержала в Баку и который, наверное, везет интересные новости. В этой же компании я вижу журналиста, который слывет лучшим рассказчиком антисоветских анекдотов в Москве, а также «специалиста по русским делам», который за двенадцать лет выучил только с полдюжины русских слов и все еще, говоря о русских, называет их «туземцами». А вот ученый с кислой физиономией, изучающий историю России и считающий своим долгом не верить ничему, что пишется в советской прессе, и верить всему, что он подслушивает в трамвае.
Время от времени эти господа ныряют в толпу и вновь появляются, обсыпанные пеплом папирос, облитые вином, но зато таща кого-нибудь на буксире, и, отыскав укромный уголок, заводят беседу вполголоса.
Но вот русские гости ушли. Послы уехали на званые обеды. Атмосфера стала более непринужденной. Теперь можно вслух ругать русских. Моряка из архангельской миссии тошнит в уборной, в спальне хозяина уже идет драка, оставшиеся гости усаживаются и просматривают журналы «Лайф» и «Эсквайр». Американцы теперь всерьез принимаются за виски. Кто-то куда-то звонит по телефону…
Воздействие на английское общественное мнение с целью скрыть или исказить правду о Советском Союзе является одной из основных задач английских дипломатов в Москве. Роберте проявил в этом отношении большую ловкость. Он старательно выискивал «темные пятна» в жизни Советского Союза, используя для «доказательств» критические статьи, которые публикует советская пресса. Роберте требовал, чтобы сотрудники посольства, проводившие отпуск в Советском Союзе, писали ему самые подробные сообщения и отчеты обо всем виденном и слышанном. И если отыскивалось что-нибудь «подходящее» для того, чтобы бросить тень на советский строй, можно было быть уверенным, что такое сообщение быстро найдет себе дорогу в газеты через отдел печати Форейн Офис. Очень часто Роберте давал специальные задания. Так его «эксперты по русским делам» получали задание «найти» в закавказской и среднеазиатской печати доказательства злоупотреблений «Положением о колхозах», отыскать или придумать примеры проявлений национализма в Западной Украине.
Кто же такие эти «эксперты по советским делам» и что они делают?
Основной организацией, поставляющей «экспертов», является «Секретариат по русским делам» английского министерства иностранных дел, созданный еще во время войны. Вскоре после войны один молодой английский дипломат, Адам Уотсон, немало приложивший сил для организации координации работы английского и американского посольств в Москве по сбору сведений о СССР, говорил мне, что «Секретариат по русским делам» был создан для подготовки кадров молодых специалистов по делам Советского Союза и славянских стран, наподобие тех, какие имелись в государственном департаменте США. По словам Уотсона, этот «Русский» или «Славянский» секретариат уже имел своих представителей в Москве и почти во всех столицах Восточной Европы, а также в Хельсинки и Южной Корее. Это были специальные, освобожденные от обычных обязанностей, сотрудники посольства, занятые только сбором, сверкой и систематизацией материалов, освещающих все стороны жизни в тех странах, где они работали.
Естественно возникает вопрос: какие люди занимаются сбором информации и для чего они это делают?
Форейн Офис укомплектовал «Секретариат по русским делам» людьми, чьи взгляды, конечно, ни в какой мере не отражали послевоенного настроения английского народа, который горячо стремился к сотрудничеству и доброжелательным отношениям с Советским Союзом и странами Восточной Европы. Уже через несколько месяцев после заключения мира стало очевидным, что лейбористскому правительству нужно, чтобы эта новая разведка поставляла сведения, которые можно было бы использовать во вред Советскому Союзу, всем прогрессивным силам Европы, а также для борьбы против рабочего класса Британии. В Варшаву, например, был послан Майкл Уинч, задушевный друг немощных польских аристократов, томный сибарит, типичный образец английской дилетантствующей интеллигенции. Будапештский представитель, некий Редуорд, еще до войны славился в журналистских кругах как приверженец самых реакционных политических группировок Венгрии. Всем известно, что он служил на канонерской лодке под командованием адмирала Трубриджа, который оказал активную поддержку контрреволюционным силам Хорти в 1919 году.
В Москве дела «Русского секретариата» находились в руках Джорджа Болсовера, который почти всю войну провел в качестве сотрудника английского посольства. Болсовер приехал в Советский Союз, имея репутацию историка. Представляясь, он всегда подчеркивал, что он «не дипломат, а историк, временно находящийся на дипломатической службе». Однако он сам рассказывал мне, как манчестерские студенты, которым он читал лекции по истории Англии, однажды подвергли сомнению его авторитет, когда он критиковал Советскую Россию. И я что-то не замечал, чтобы Болсовер стремился внести коррективы в то ложное представление о Советской России, которое так долго навязывалось английским студентам.
В качестве примера сошлюсь на обстоятельный доклад о просвещении в СССР, над которым он «трудился» несколько месяцев.
В этом докладе были специально подобранные примеры с целью дискредитировать советскую систему народного образования и замалчивались достижения и преимущества этой системы, которые признаются даже самыми суровыми критиками советского строя за границей. Эта работа, как и все другие работы, проводимые «Секретариатом по русским делам», преследовала одну основную цель: скрупулезное выискивание «уязвимых мест». В ней виден не объективный исследовательский интерес, а выполнение задания Форейн Офис по контрпропаганде.
Из числа других дипломатов, работающих на «Секретариат по русским делам», одни входили непосредственно в аппарат секретариата, а другие были лишь информаторами. Дэвид Флойд, кооптированный в состав секретариата уже после войны, работал раньше в Москве в качестве члена британской военной миссии; Джордж Грэхэм, на обязанности которого в отделе печати лежало учитывать, как советские граждане относятся к русским передачам Би-би-си, во время войны был офицером при миссии разведчика Джорджа Хилла. Флойд с подозрительной настойчивостью внушал всем, что он — человек левых политических взглядов. Из Москвы Флойд в 1947 году был переведен в Прагу, а позднее — в Белград. Насколько мне известно, у чехословацкого правительства не было никаких оснований считать его человеком просоветски настроенным.
Из других сотрудников британского посольства стоит упомянуть еще мисс Бренду Трипп. Она сама именовала себя «наполовину человеком науки»; неясным оставалось только, что же представляет собой другая половина. Говорили, что ее направил в СССР Британский совет (организация по культурно-просветительной связи с заграницей, официально считающаяся независимой от Форейн Офис). Советские власти, впрочем, отказались принять мисс Трипп как представительницу этой организации, и она нашла себе прибежище в отделе печати посольства. У этой мисс были изысканные манеры и своеобразная кошачья грация. Ее обязанности состояли, очевидно, в установлении как можно более многочисленных связей с советскими учеными и в организации прямого обмена научными трудами между английскими и советскими учеными кругами.
Но ее расспросы о личной жизни и политических взглядах советских граждан, с которыми она знакомилась, и повышенный интерес к тем, кто когда-либо побывал или собирался побывать в Англии, выходили за рамки любезности, положенной дипломату или даже «наполовину дипломату». Когда в 1945 году группа английских ученых приехала в Советский Союз на юбилейную сессию Академии наук, члены этой группы вполне резонно решили отклонить ее настойчивые предложения оказать им услуги в качестве секретаря-переводчика.
Вся деятельность «Секретариата по русским делам» направлена на выдумывание антисоветских басен и выуживание оборонных сведений.
Все советские граждане, которых британское посольство почему-либо считает «проанглийски» настроенными, берутся на учет, заносятся в специальные списки по определенным рубрикам и становятся предметом постоянного наблюдения. Впрочем, эта работа не является привилегией секретариата, а входит в круг обычной деятельности посольства и пользуется самым серьезным его вниманием. Известно, что Роберт Данбар, два первых послевоенных года состоявший в качестве пресс-атташе английского посольства и редактором «Британского союзника», незадолго до своего отъезда из СССР просил одного русского знакомого помочь ему в составлении списков советских граждан со сведениями о политических убеждениях каждого и его отношении к советской власти, а также о степени его «доступности».
В силу сплоченности советского общества и в силу бдительности и высокого патриотизма советских людей тем иностранным дипломатам, которые специализировались на выискивании «слабых мест», приходилось ограничивать свою деятельность крохотной горсточкой людей. Старание, с которым сотрудники посольства выискивают эти «слабые места», можно сравнить лишь с тем, как голодная лиса обнюхивает каждую норку в надежде поживиться зазевавшейся полевой мышью. Оброненная кем-нибудь невзначай жалоба или недовольное ворчание служит поводом для ликования всего английского посольства, и советский гражданин, который о чем-либо поговорит с иностранцем, случайно встреченным в троллейбусе или на скамейке в парке, может быть уверен, что все сказанное им будет подробно доложено послу и скорее всего пойдет, в виде доклада, в Лондон с первым же дипломатическим курьером.
Однако эти дипломатические «зондирования» почти неизменно встречают резкий отпор. Однажды в моем присутствии американский дипломат усиленно допытывался у молодого советского писателя, почему тот отказывается «поговорить с ним по душам». Тогда писатель сказал:
«Раз уж вы настаиваете, то скажу вам: потому что мне невыносимо скучно в вашем обществе. От вас я не слышу ничего нового о культуре вашей страны. Ваши друзья, по-моему, совершенно лишены чувства юмора и культурных запросов. Мой желудок не переносит вашей консервированной пищи, и я предпочитаю сигаретам «Лаки страйк» папиросы «Казбек»— они крепче. Мне противно находиться в одной комнате с людьми, которые кладут ноги на стол, и смотреть в лицо человеку, который жует резинку. Меня возмущает, когда молодые иностранные дипломаты, не читающие ни «Правды», ни «Большевика», услышав, что 7 ноября московский митрополит послал поздравление Сталину, заявляют мне, что «революция мертва». Я не могу ответить на их вопросы о ценах на масло в Краснодаре и об условиях жизни в Челябинске. Кроме того, я не люблю людей, которые делают заметки на клочках бумаги, когда я говорю».
Наиболее потрясающий пример того, как английские власти обманывают общественное мнение своей страны, — это их комментарии относительно отмены продовольственных карточек в Советском Союзе.
Это важное решение советской власти совпало с самым трудным моментом для английского лейбористского правительства. На третьем году мира в Англии по продовольственным и промтоварным карточкам выдавали не больше, а некоторым категориям даже меньше, чем во время войны, и качество выдаваемого ухудшилось. Притом не было никаких видов на улучшение снабжения. Правительство убеждало граждан, что и в других странах Европы положение тяжелое.
Представьте же себе, с каким восторгом английское министерство иностранных дел встретило донесение своего посольства из Москвы, в котором «предсказывалось», что через каких-нибудь 6–8 месяцев все московские магазины опустеют, и сообщалось, что цены на колхозных рынках якобы поднялись вследствие отмены карточек и что «введена замаскированная форма нормирования розничной продажи, так что гражданам нет никакой пользы от отмены карточек».
Это донесение, скрепленное печатью британского посольства, было передано в «Дейли телеграф» и напечатано за подписью дипломатического корреспондента этой газеты. Его широко распространяли, передавая по радио и в Англии, и за границу, и сумели так обмануть народ, что даже полгода спустя в Англии очень мало кому было известно об отмене карточек и об изобилии продуктов в СССР.
Следующим шагом Форейн Офис по пути мистификации и обмана было создание у англичан заведомо ложного представления о жизненном уровне в СССР после войны. Спустя несколько месяцев после отмены карточной системы и проведения денежной реформы в Советском Союзе в английскую печать попали — по-видимому, из экономического отдела посольства США — подтасованные цифровые данные, которые должны были показать, как «много часов» приходится работать советским рабочим в различных отраслях труда, для того чтобы прокормиться при нынешних ценах. Цифры эти были напечатаны в газетах и сопоставлены со статистическими данными о положении дел в Англии, чтобы доказать, что английский рабочий живет «несравненно лучше», чем советский. Пропагандистские агентства широко использовали эту «статистику», в особенности на Среднем Востоке и в Скандинавии, но, впрочем, главной целью их было дискредитировать СССР в глазах народных масс Англии.
Но фальсификация «статистиков» из Форейн Офис слишком очевидна. Цены в Советском Союзе они берут послевоенные, а заработную плату — довоенную, не учитывая значительных повышений зарплаты, имевших место после 1940 года. Кроме того, они «упускают» тот факт, что английский рабочий платит за квартиру около трети своего заработка, на выплату прямых налогов промышленный рабочий Англии ежегодно отдает почти полуторамесячную заработную плату, кроме того, он платит много всяких косвенных налогов. Прибавьте к этому постоянную угрозу безработицы и будет ясно, что вся статистика Форейн Офис как небо от земли далека от действительности английской жизни.
Антисоветская позиция английских и американских дипломатов как в зеркале видна и в действиях послушных им дипломатов других стран. Когда, например, сэр Морис Петерсон не явился на вокзал, чтобы встретить премьеров восточноевропейских стран, прибывших в Москву с официальной миссией, это нарушение дипломатического этикета стало предметом горячего обсуждения среди дипломатических представителей арабских и западноевропейских стран: не допустили ли они «ошибку», не последовав английскому примеру? Дипломатический тон в значительной мере задают представители великих держав, за каждым шагом которых внимательно следят их менее значительные коллеги.
Таким образом, на английском и американском посольствах лежит известная ответственность за целый ряд инцидентов, в которых были замешаны дипломаты, аккредитованные в Москве.
В 1946 году Министерство иностранных дел СССР предложило одному из секретарей бразильского посольства Пинха Суаресу выехать за пределы страны ввиду того, что он учинил скандал в гостинице «Националь». В московских газетах об этом инциденте говорилось весьма сдержанно, но всем иностранцам в Москве было известно, как обстояло дело.
Пинха Суарес имел неприглядную репутацию волокиты и пьяницы. Управляющий гостиницы «Националь», где он жил, уже предупреждал его, что ни прохожие, ни милиция не склонны восхищаться его привычкой выбрасывать пустые бутылки из окна номера на тротуар улицы Горького.
Как-то вечером этот бразильский дипломат, уже изрядно пьяный, явился в кафе «Националь» в поисках дополнительной выпивки. Все столики были заняты, но он увидел свободный стул на эстраде для оркестра и попытался водрузиться на него. Директор кафе вежливо, но твердо заметил ему, что в московских кафе не принято вести себя подобным образом. На это тот ответил, что местные обычаи «не имеют значения для Пинха Суареса, бразильского дипломата, пользующегося в СССР дипломатической неприкосновенностью». И чтобы подчеркнуть свои права, он изо всех сил ударил директора кафе.
Посетители ресторана, советские граждане, не могли этого стерпеть, и с их помощью отчаянно сопротивлявшегося дипломата препроводили в его номер. Ни мало не смущаясь этим, он, однако, снова вышел, спустился в холл гостиницы и начал ломать мебель, изрыгая при этом поток оскорблений по адресу Советского Союза.
Само собой разумеется, что, добравшись до Рио-де-Жанейро, сеньор Суарес был принят там как «герой», возвратившийся с поля битвы. Там, вероятно, он продолжал произносить «речь», которую в Москве ему не удалось договорить.
О том, что деятельность других посольств в Москве была подчинена антисоветской политике англо-американцев, говорит и такой факт. В свое время в пользование французского посольства была выделена старинная римско-католическая церковь св. Людовика в Москве. Хотя большая часть прихожан состояла из советских граждан, священники в этой церкви были исключительно иностранцы — французы или американцы. Более того, все они принадлежали к группе «специалистов по России» Ватикана, более или менее тесно связанных с орденом иезуитов.
Среди первых священников, присланных сюда через посредство французского посольства, были монсеньор Неве и монсеньор Тисран, которые впоследствии приобрели известность как директоры «восточного» отдела службы разведки Ватикана.
Бывший французский дипломат Жан Катла рассказывал, как однажды он предложил Шарпантье, в то время советнику французского посольства в Москве, заменить отца Брауна, американца по происхождению, открыто выражавшего свои симпатии к немцам во время битвы под Москвой.
«Мой друг, и не думайте об этом! — последовал ответ. — Мы ведь должны получить разрешение Рима».
Другими словами, священник церкви св. Людовика был тайным агентом Ватикана, присланным в Советский Союз при содействии французского посольства и служивший интересам Ватикана, враждебное отношение которого к Советскому Союзу хорошо известно.
Когда в 1943 г. я нанес визит отцу Брауну, он откровенно заявил, что считает себя посланцем папы в СССР.
Отца Брауна, уехавшего из Советского Союза с испорченной репутацией после того, как он в пьяном виде ударил своего слугу, заменил другой американец — отец Лаберж. Помощником его был отец Тома, француз по происхождению, служивший прежде в Югославии. Оба эти священника пользовались исключительной популярностью в кругу западных дипломатов, так как было известно, что они всемерно превозносят «американский образ жизни». Так, например, отец Тома прочитал французской колонии, собравшейся в посольстве, проповедь по случаю наступления нового 1949 года, в которой он осудил «зачинщиков забастовок» во Франции и призывал благословение божие на представителя «плана Маршалла» Давида Брюса.
О связях агентов Ватикана в СССР с силами реакции можно судить по такому инциденту.
После освобождения Одессы во французское посольство в Москве, возглавляемое Рожером Гарро, обратился священник, француз по происхождению, прося защиты.
После наведения справок выяснилось, что он был одним из священников из ордена иезуитов, прикомандированных к германской оккупационной армии в Восточной Европе по соглашению между Ватиканом и Риббентропом в 1941 г. У священника был паспорт, выданный правительством Виши, со штампами германских военных властей. Гарро обратился за консультацией к отцу Брауну, который немедленно ответил, что хорошо знает священника, о котором идет речь, что они вместе учились и принадлежат к одному и тому же ордену. Этого оказалось достаточно, чтобы гитлеровский агент получил содействие французского посольства в Москве.
В основе приведенного мною скандального случая с бразильским дипломатом, так же как и вообще в поведении англо-американских дипломатов в России, лежит реакционная теория «превосходства». Эти дипломатические представители мнят себя «носителями культуры» более высокой, чем культура рабочего советского государства, точно так же, как у себя на родине они считают свой класс «высшим» по отношению к рабочему классу своей страны.
У советских граждан было достаточно возможности убедиться в глубокой аморальности этих «носителей культуры». Вспомнить хотя бы спекуляции многих иностранных дипломатов советской валютой.