{98} Художники обещали послать. Гуляла с наслаждением, буквально глотала свежий воздух. Кика будет свободен. Вернувшись, показалось особенно тесно. На стенах тоскливые надписи "одиночек".
Всю ночь луна освещала наши лица.
5-го под вечер.
Эти дни морят голодом. Растаскиваются дрова, а вечером не дают кипятку. Ужин отменен. Обед в 11 часов утра, и до следующего дня -ничего. Внизу ропот, почти бунт. Крики и до нас доходили. Вызвали начальника.
Под нами живет убийца - Фенька, стриженная, страшная и чрезвычайно некрасивая. Она ругается с часовыми два, три часа в день. И так без дела, удовольствия ради. Может быть, это один из видов любви.
Немка положительно умна. Поражает своим патриотизмом.
Крещение. 6-го января.
Опять мучилась всю ночь, легла на пол, все думаю - переменю место легче будет. И-на перешла тоже на пол.
С утра оживление, Мария Павловна и Валя торопятся, идут к обедне. Обе оделись. У обеих отвернуты чистые воротнички. Отирали весь вечер. Надеются увидеть своих. У меня нет надежды, и я не иду. Прогулка почему-то {99} особенно ранняя (вероятно, чтобы от нас отделаться), - погнали в 8 часов утра. В 10 обед.
Все то же на прогулке. Мелькают фиолетовые ноги девочки-чекистки, особенно ярко выкрашены ее губы сегодня; гуляют сестры, напоминающие сережки, хромает благодушная дама.
Появилась среди гуляющих еще женщина-врач, откуда-то из Кавказа. Говорит, замужем за турком, и очень была богата. Дело серьезное, их задержали где-то с судном - на нем оказались большие запасы зерна для добровольческой армии. Лицо серьезное, вдумчивое, ухаживает за сыпнотифозными. С ними спит. Сама еще молода и не болела, но говорит: "все равно, везде плохо". Тут помочь можно, и не умрет с голоду-"все-таки больным больше присылают". Вот она в этом аду и поселилась и ждет, когда заболеет.
Богатая еврейка с мальчиком исчезли. Они отпущены на свободу. За ними водилось много грехов, много золота, брильянтов, денег и фальшивый добровольческий паспорт для старшего сына. Задержаны все на границе. Она сама говорила мне, что отпустить не могут. Однако, отпустили. Пробыла всего 10 дней.
Днем.
Обедня кончена. Валя умудрилась под крестом передать все двенадцать записок в руку мужу. Из за выноса креста разрешили {100} женщинам спуститься вниз. Мария Павловна с блестящими глазами видела того, кого хотела. Одна Двойра мрачно смотрела на дорогу.
Улучшения пищи нет и на Крещение. Рухнули надежды, как карточный дом. Крещенский день ясен и светел. Дует бодрящий втер. Все зашагали быстрее во двор. Даже маленькие кустики точно выпрямились. Правда - праздник; кустики без одеял: - в праздник не выбивают пыли. Шла с немкой, фанатична она очень. "Deutschland uber alles". ("Германия- превыше всего", ldn-knigi)
Вечером.
Неужели привычка к тюрьме? Сегодня мне показалось, что я привыкла. День прошел, как и всякий другой. Да, забыла, на прогулке не было женщины-врача. Уже заболела сыпным тифом; бурно проходит. И-на побежала, как всегда, на помощь. Отрезала длинные волосы, переодела. Держит ее: она в бреду кидается.
Вечером выпустили Тюрину. Она лежала в тюремной больнице; сыпного тифа у нее так и не было. Она поправлялась. Ей объявили свободу и без допроса после трех месяцев отпустили домой. Мария Павловна пошла помочь ей одеться. Застала ее в постели. Ночь уже наступила, была метель, и до города далеко. Старались ее убедить остаться до утра, но старуха верна себе, она твердо, не колеблясь пошла, от помощи отказалась.
{101}
7-го января утром.
Ночь у меня опять очень тревожна. Стараюсь понять, но схватить не могу. Тревога остается целый день, и сумасшедшее биение сердца.
2 часа спустя.
"Окончательно добились. Кику увезем сегодня или завтра". Вот записка на коленях. Радостно на нее смотрю... Хочется верить в лучшее. Какое-то спокойствие вошло вместе с этой запиской. Спокойно взяла работу в руки; радостно двигается игла. Все починки.
На прогулке тот же бодрый вчерашний шаг. Вечер тихо прошел у лампадки, тихо говорили, поджав ноги. Ночью опять тревога, а луна так светло легла на лицо...
5-го января.
Вчерашний покой пропал. Опять безумная тревога. Ночью беспокойно билось сердце - удары его слышала всю ночь. Взяла работу, чтобы успокоиться...
Положительно, если нас не отпустят скоро, от чулок ничего не останется. - Просить пищу могу, - а одежду не могу. Знаю, как все художники бедны, - те, что посылают... А у меня под короткой шубкой видны дыры вдоль всей ноги.
{102} Шью и думаю о Кике. Может быть, его уже отвезли. Весело светить солнце. Кроме неба, ничего не видно; чтобы увидеть, надо стать на скамью.
Вернулась с прогулки. Оказалось, вся земля покрыта снегом. Из окна не видно было. Очень мягко упал он. Рядом с нами в маленькой камере беременная женщина с трехлетним мальчиком. Ребенок привык к тюрьме, как к дому.
9-го января утром.
Ночь ужасная, без сна. Все та же беспричинная тревога, ожидание чего-то. - Только утром, на рассвете, заснула и все забыла... Но тотчас же проснулась, точно от большого падения, громко закричала и вскочила. Посмотрела вокруг себя - все опали спокойным сном, одна я тряслась.
12 часов.
Обычная прогулка. На воздухе немного успокоилась. День тихий, без ветра. Как только вернулись, позвали И-ну в контору. Ее одну - без меня. Она долго не возвращалась, я отложила работу. Все смотрела в дверь. Наконец И-на вернулась, но странная, - в глаза не смотрит, - и глаза красные.
{103}
Вечером.
Я поняла все... и растущую тревогу. Кирилла не стало. Его короткая жизнь окончена, здесь, в тюрьме. Это случилось на рассвете. За три часа до конца ему объявили, что он свободен.
Следующее утро.
Говорят, он лежит в мертвецкой. Возле него - другой юноша, немного старше, лет восемнадцати, тоже с закрытыми навсегда глазами. Говорят, хоронить будут сегодня, кажется, в два часа Хлопочут, чтобы меня допустили к нему. Друзья толпой стоят у ворот.
6 часов.
Ждала все эти часы, думала, что разрешать пройти к нему. То давали разрешение, то отказывали.
Много раз бросалась я идти туда, но мне запретили. Наконец, прислали разрешение подойти к окну, и из окна коридора посмотреть. когда пронесут его.
Взяли слово, что я буду спокойна... И-на открыла форточку для меня. Ворвался ветер, раздался оглушительный выстрел - и стекла окна посыпались во все стороны.-Это караульный стрелял, чтобы я не смотрела.
{104} Я закричала на него... Когда он узнал все, он отошел и велел и другим не стрелять.
Принесли Кирилла на руках и перед моим окошечком, - стоя лицом к тюрьме, - священник отслужил панихиду.
Унесли Кику из тюрьмы на руках. Несли в гробу. Получила записку. "Bсе друзья несут Кирилла и плачут о нем; умоляем сохранить спокойствие". (Те же друзья-художники, как я потом узнала, прикрыли и одели моего мальчика после смерти... Каждый давал, что мог. С него и юноши, который лежал возле него, было снято и унесено все вплоть до белья; мертвых и голых возвращала их тюрьма обратно.)
--
Ночью поднялась буря, небывалая, чудовищная. В жизни ничего подобного не видала. Тряслась вся тюрьма, окруженная пустырями. Тряслись стены, скрипели полы, двери, окна. Крыша, казалось, должна была нас задавить, так бил по ней сорвавшийся ветер. Окна с рамами то и дело срывались с петель, стекла ежеминутно падали и бились в куски. Никогда не забуду этой ночи...
Молча мы с И-ной сидели и прислушивались к тому, что делалось. Утром все утихло
18-го января.