Шофер Исмаил-заде, издали наблюдавший за стариком, подошел к нему.
- Ну, как - не встретили?
- Нет.
- Кто же это? Может, он уже прошел?
- Нет, он еще не...
Мастер оборвал на полуслове: на перроне показался Таир с сазом в синем чехле подмышкой и ковровой сумкой, перекинутой через плечо. Он быстро прошел мимо старика, не заметив его, и почти бегом устремился к одному из вагонов.
- Таир! - окликнул его Рамазан и кинулся вслед за ним.
Таир оглянулся и замер на месте, глядя на мастера расширенными от удивления глазами.
- Кого вы провожаете, уста? - растерянно спросил он, увидев цветы в руке старика.
- Тебя, конечно. Кого же еще? Если ты оказался таким вероломным, это не значит, что и я должен быть таким...
- Кто же сказал вам, что я уезжаю?
- На свете, сынок, немало добрых людей.
И мастер Рамазан, многозначительно покачав головой, усмехнулся в усы.
3
Когда Рамазан второпях вошел в комнату и вызвал по телефону машину, жена его, старая Ниса, сразу почуяла недоброе. Увидев расстроенное лицо мужа, она спросила, в чем дело. Но тот, ничего не ответив ей, нахлобучил на голову фуражку и выбежал на улицу с букетом в руке. Ниса выглянула в окно и, заметив Джамиля, решила, что Рамазана вызывают на буровую. Старуха несколько успокоилась. Но тут же пришло на ум: а почему старик побежал с цветами? Обычно он ставил их в синюю вазу и оставлял на столе. Должно быть, на буровой что-то случилось, иначе Рамазан не растерялся бы так, не забыл бы поставить цветы в синюю вазу. Когда же к дому подкатила знакомая трестовская машина, Ниса вконец встревожилась: "Уж не пожар ли?"
Шлепая чувяками, она вышла во двор, поднялась на каменную стенку круглого бассейна и стала смотреть в сторону видневшихся вдали морских буровых. Нет, пожара не было. Да и на дороге, ведущей к берегу, голубая трестовская машина не показывалась. Стало быть, Рамазан поехал не на буровую. Что бы это могло значить? Если его вызывал к себе Исмаил-заде, зачем ему понадобилось присылать машину, - трест находится в двух шагах. "А не встречают ли опять на промысле фронтовиков - с цветами, как прошлый раз?" - подумала Ниса, и сердце ее тревожно забилось.
С тех пор как от сыновей перестали приходить письма, Ниса украдкой следила за каждым шагом мужа, думая, не скрывает ли он от нее что-нибудь и не потому ли старается меньше бывать дома, что избегает разговоров о сыновьях. Ей казалось, старик нарочно дни и ночи проводит на буровой, чтобы заглушить гложущую его тоску. Лучше всех знала Ниса, что внешне спокойный, уравновешенный и непреклонный Рамазан глубоко затаил свое горе, но очень страдал. Нередко, ночуя дома, он до утра ворочался с боку на бок или, забывшись тревожным сном, бормотал какие-то непонятные ей слова, а чаще всего произносил имена сыновей.
Рамазан отдавал предпочтение младшему сыну - Паше, который до войны находился на партийной работе. Он любил его больше, чем старшего - Ахмеда, преподававшего математику в одном из вузов. Об этой тайне Рамазана давно уже догадывалась Ниса, - во сне он чаще называл имя Паши. Когда она утром спрашивала мужа, что ему снилось, старик неизменно отвечал ей одно и то же:
- Доброе, жена, доброе...
Хоть это несколько облегчало материнское горе. Однако, когда Рамазан уходил на свою буровую и Ниса оставалась дома одна, опять ее грудь начинала теснить безысходная тоска, и она тихо плакала все ночи напролет.
И вот теперь, стоя на каменной стенке бассейна и с тоской глядя на уходящую вдаль дорогу, старушка снова вспомнила сыновей, тяжело вздохнула и побрела обратно в дом. Войдя на кухню, она сняла с плиты и отставила в сторону кастрюлю, в которой варился к обеду бозбаш*. Как знать, скоро ли вернется Рамазан? Да и вернется ли он сегодня? Нисе было тяжело сознавать, что на склоне лет, кроме доживавшего последние годы старика мужа, никого у нее нет на свете. Одной единственной надеждой жила она все это время дождаться бы сыновей, успокоить свое материнское сердце... А может быть, посчастливилось бы и увидеть внуков... Оба ее сына были женаты, но детей пока не имели. Невестки же не переставали ждать и надеяться на возвращение мужей. Но вернутся ли Паша и Ахмед? Об этом и только об этом думала Ниса в долгие дни и бессонные ночи. Вот и на Западе и на Востоке война кончилась, а они не подают о себе никакой весточки. А может, уж и нет их в живых? Тяжело, ох, как тяжело умирать одинокой!..
______________ * Бозбаш - суп из жирной баранины.
Приезд Рамазана с Таиром вывел Нису из печальных раздумий.
- Что случилось, старик? - спросила она. - Я вся извелась. Куда это ты так торопился?
- Провожать Таира... - полушутя-полусерьезно ответил Рамазан и обернулся к пристыженному Таиру, стоявшему у порога и не решавшемуся войти. - Заходи, сынок, заходи!..
Оставив в галлерее свой саз и переметную сумку, Таир нерешительно шагнул в комнату. Пройдя мимо старушки и забыв даже поздороваться с ней, он сел на указанный мастером стул.
Рамазан обратился к жене:
- Вот это и есть тот самый Таир, о котором я говорил тебе. Ему, видишь ли, стало скучно в Баку. Хотел уехать в деревню, да опоздал на поезд...
Ниса только сейчас уловила тонкую иронию в словах мужа и с любопытством уставилась на Таира.
Мастер взял стул и сел напротив своего ученика.
- Ну, а теперь говори, сынок, что заставило тебя пуститься в бега? Может, я виноват, обидел тебя чем-нибудь?
За все время пути от вокзала домой старик не обмолвился ни единым словом. И, слыша теперь произнесенные им с укоризной слова, Таир медленно поднял голову, стыдливо и робко взглянул на него.
- Нет, уста, в душе у меня нет ничего против вас. - Немного помолчав, он выпрямился и добавил, словно только сейчас открыв причину своего бегства: - Все дело в том, - мать у меня в деревне осталась. Совсем одна, никого у нее нет...
Вспомнив о письме матери, он хотел достать его из кармана и показать мастеру, но передумал: "Не стоит, у старика и своего горя достаточно".
Догадываясь, что Таир говорит не совсем искренно, Рамазан спросил:
- Так зачем же удирать тайком? Разве ты не мог заранее сказать мне об этом?
- И без меня у вас хватает горя!
- Горя? - Старик нахмурился и, точно забыв, что жена его находится тут же, в комнате, возвысил голос и заговорил о том, что в присутствии Нисы всегда обходил молчанием: - Знаешь, какое у меня горе: два сына были на войне, и ни один до сих пор не вернулся. Многие не вернулись. Ну и на смену им идет молодежь. Вот ты и будь мне сыном! Работай, учись, иди вперед... Допустим, ты убежал бы. Что проку в том для твоей матери? Эх, сынок, все вы дети счастливого века, только плохо цените то, что само дается вам в руки...
Старик взволнованно поднялся на ноги и прошелся по комнате, потом остановился перед Таиром.
- Хотелось и мне в молодости учиться, да средств у отца не было, пришлось поступить в ученики к слесарю. Не будь советской власти, и дети мои остались бы такими же неграмотными, каким был я. А сейчас что вам мешает? Учитесь, сколько хотите, работайте, шагайте вперед! Для вас все пути открыты! Настало такое время, что жаловаться на судьбу не приходится: счастье каждого человека - в его руках.
Таир хотел сказать что-то, но, видимо, не решался. Заметив это, мастер посмотрел на ученика подобревшими глазами:
- Ну, что ты хочешь сказать? Говори, не стесняйся. Говори, как родному отцу...
Таир не мог больше скрывать, что задело его в словах мастера. Взглянув прямо в глаза старику, он сказал:
- Уста, я комсомолец. Я хорошо знаю, что дала нам советская власть, и ценю это...
- Тем лучше. Раз ценишь - учись! Не те ведь теперь времена, когда требовалось сорок лет орудовать киркой и гнуть спину перед начальством, чтобы стать буровым мастером. Сегодня ты ученик, завтра - ключник, через год - уже помощник бурового мастера, а еще через два-три - и сам мастер. Хочешь стать инженером, так ведь и это зависит только от тебя.
Таиру ничего не оставалось, как молчать и слушать. Его ссылка на одиночество матери показалась теперь ему самому слишком наивной. Другой уважительней причины он не находил. Объяснить свой поступок необходимостью привезти из района учетную карточку? Но для этого уж совсем незачем было уезжать тайком.
В то время как Таир раздумывал, как выйти из неловкого положения, Рамазан уже не столько для того, чтобы убедить своего ученика, а просто из желания высказаться горячо продолжал:
- Я ненавижу людей, которые хвалят самих себя. Однако запомни: не всякому выпадает на долю быть учеником уста Рамазана. Так-то, сынок... Мне уж недолго осталось жить. Так кому же мне передать все, что накопил я за многие годы? Вот на вас, молодежь, я и надеюсь: вы - мои ученики и наследники...
Ниса вспомнила все, что давеча думала о муже. Прислушиваясь к печальным ноткам, прозвучавшим в голосе старика, которому действительно не так уж много осталось жить и который сам вынужден был признать эту горькую истину, она невольно вздохнула. "И в самом деле, он совсем уже стар", - подумала она, глядя на мужа.