Ниса, ничего не слыша, рыдала, припав к груди сына.
- Ладно, я-то здесь мужчина или нет? - Старый Рамазан, кажется, снова становился таким же шутником и балагуром, каким был до войны. - Что, тут мое дело сторона?
Но Ниса не хотела слышать шуток мужа. Ее слезы, струясь по щекам, капали на новенький китель Паши.
- Ну, успокойся же, мама! Видишь, я вернулся, чего же плакать?
Но мать не выпускала сына из объятий. Она судорожно ощупывала рукой плечи и грудь Паши, словно желая увериться, что это действительно он. И вдруг ее точно молнией поразило: мать еще раз провела дрожащей рукой по плечу сына, и сердце ее замерло.
У Паши не было левой руки.
Когда он, слетка отстранив ее, направился к отцу, она застыла на месте. Но если неожиданная радость вызвала у матери слезы, то теперь она нашла в себе силы сдержать горе. "Будь он тысячи раз проклят, этот Гитлер!" сказала она в душе и глубоко вздохнула.
Старый мастер выпрямился, обнимая сына, но не заплакал, как Ниса. Только глаза его горели каким-то необыкновенным огнем.
- Я знал, что ты вернешься, мой сын, - сказал он и тут же добавил для успокоения жены и себе в утешение: - Ничего, сынок. Лишь бы сам был здоров, цела голова, а это - самое главное.
Торопливо одеваясь, он продолжал без передышки:
- Да ты, оказывается, настоящий воин, - шутка ли, четыре года пробыть в этом пекле! На твоей груди столько наград, что, видно, ты там, на фронте, не сидел без дела.
- Ну, конечно, отец! - громко ответил Паша. - Не для того я туда отправлялся, чтобы сидеть без дела.
- Ну, ну... Виделся с женой или пришел прямо сюда?
- Нет, отец. Отсюда я ушел на фронт и решил, что лучше вернуться сюда же... Да, может быть, она и не примет меня без руки? - Паша невесело улыбнулся.
- Не говори так, да перейдут на меня твои недуги. Она вскормлена чистым молоком, - похвалила Ниса свою невестку. - Вчера была здесь. Бедняжка только и знает, что смотрит на дорогу...
- Послушай, жена, - прервал ее Рамазан, - малый ведь с дороги. Ты бы прежде накормила его.
Ниса засуетилась. В кухне она распахнула маленькое окошко и, заметив на соседнем дворе шустрого мальчугана, окликнула его:
- Яшар! Сбегай-ка, родной, быстренько за Наилей! Пускай она сейчас же идет сюда.
Мальчик пустился бегом. Взглянув ему вслед, Ниса начала готовить завтрак. Она то и дело роняла ложки, стучала посудой, торопясь поскорее вернуться к сыну.
А успевший уже умыться Рамазан сидел в столовой за обеденным столом на своем обычном месте и торопился узнать, что приключилось с сыном за годы войны.
- Это длинная история, отец, - говорил Паша, - с того дня, как я уехал, такая заварилась каша...
"Так вот почему так долго не возвращался малыш!" - подумал Рамазан.
- О Баку я все время справлялся у летчиков, - продолжал Паша, - через каждые десять дней к нам прилетал самолет.
- Из Баку?
- Нет, из Москвы. Бывало, как только он сядет, я к пилоту. Спрашиваю: "Что слышно о Баку?" А он отвечает: "Летаю на бакинском бензине". Ну - и все ясно.
Глаза старика гордо сверкнули: "Не на том ли бензине, что вырабатывался из нефти моей буровой?"
- Я говорил летчикам, что этот бензин добывает для них мой отец.
- Так и говорил?
- А как же!
- Правильно. Каждый год я бурил по пяти скважин. Жаль, простоев было много...
- Почему?
- Не было новых труб, недоставало оборудования... Ну, это все позади... Скажи-ка, известно тебе что-нибудь об Ахмеде?
- Первое время он мне писал.
- Нам тоже, и вдруг - перестал...
Паша не догадывался, что дома еще ничего не знают о смерти брата.
- Я запрашивал их часть, - начал он рассказывать. - Командир ответил, что Ахмед погиб геройски; пошел в разведку, попал в окружение и последней гранатой уничтожил врагов и себя...
Старик побледнел, как полотно.
Только теперь понял Паша свою ошибку. Надо было постепенно подготовить стариков к такому сообщению.
- Ты только матери не говори пока, отец...
Рамазан поник головой и молчал, покашливая, точно у него першило в горле.
Ниса, вернувшись в столовую с приготовленным блюдом, заметила странное молчание мужа и сына, но ничего не поняла и пошла обратно в кухню. "Должно быть, так надо. Не сразу нужные слова найдешь после такой долгой разлуки, подумала она и вздохнула: - Скорее бы шла Наиля... Как она обрадуется!"
Паша глядел на отца и видел, что слезы душат старика. Хотелось утешить его.
- Ты сам понимаешь, отец. Слишком дорого обошлась нам эта война Рамазан поднял на сына глаза.
- Знаю, сынок, знаю. Сколько таких юношей ушло от нас навсегда?.. Ничего не поделаешь. Люди должны были жизнь отдавать ради победы.
В эту минуту в дверях показалась женщина в темном платье. Тонкая шелковая шаль, наброшенная на разделенные прямым пробором черные волосы, свободно падала на плечи. На ногах у нее были простые черные туфли на низком каблуке.
Паша сидел спиной к двери и не видел вошедшую. Услышав шаги, он обернулся, вскочил на ноги и хотел было броситься ей навстречу. Но, вспомнив свою ампутированную руку, остановился.
Это была Наиля, жена Паши.
- Подойди к нему ближе, дочка, не стесняйся, - сказал Рамазан. Он обнял невестку за плечи и, уже не в силах удержаться, заплакал. Но, устыдившись своей слабости, быстро овладел собой и добавил: - Да пойдет тебе впрок молоко матери, дитя мое!..
Паше хотелось, чтобы Наиля поскорее узнала обо всем и открыла ему свою душу.