- Вот уже много лет, изучая экономику и социологию, я имею обыкновение знакомиться...
Только это и успел выговорить Уотсон.
- Нам не интересны ваши ологии, - зарычал судья Уитберг. - Вопрос ясен. Дайте на него ясный ответ. Правда или нет, что вы были пьяны? В этом вся суть вопроса.
Когда Уотсон сделал попытку рассказать, как Пэтси расшиб себе лицо, колотясь об его голову, Уотсона подняли на смех, и судья Уитберг снова оборвал его.
- Да вам известна ли святость присяги, которую вы принесли, обещав свидетельствовать только правду? - спрашивал судья. - Ведь вы рассказываете нам какую-то сказку! Разумно ли, чтобы человек сознательно изувечил себя и продолжал наносить себе вред, колотясь мягкими и чувствительными частями своего лица о вашу голову? Ведь вы же толковый человек! Сообразно ли это с разумом?
- В гневе люди бывают неразумны, - мягко ответил Уотсон.
Тут судья Уитберг почувствовал себя глубоко уязвленным и запылал справедливым гневом.
- Какое право имеете вы говорить это? - закричал он. - Ваше утверждение голословно, оно не имеет никакого отношения к делу. Здесь, сэр, вы лишь свидетель происшествий, обнаруженных судом. Суду нет никакого дела до ваших мнений о чем бы то ни было.
- Я лишь ответил на ваш вопрос, ваша милость, - смиренно протестовал Уотсон.
- Ничего подобного! - раздалось в ответ. - И позвольте мне предостеречь вас, сэр, позвольте предупредить вас, что подобная дерзость может быть истолкована как неуважение к суду. И да будет вам ведомо, что мы умеем соблюдать закон и правила вежливости в этой маленькой судебной камере. Мне стыдно за вас!
И пока длился начавшийся вслед за этим мелочный юридический спор между законоведами, прервавший повествование Уотсона о событиях в "Вандоме", - Картер без озлобления, с веселым любопытством и некоторой грустью наблюдал, как перед ним вырастала во всех своих деталях громада государственной машины, управлявшей страною, мысленно видел безнаказанное и беззастенчивое взяточничество в тысячах городов, практикуемое паукообразными гадами, состоящими при этой машине. И вот она перед ним в образе этой судебной камеры и судьи, угодливо склонившегося, под давлением машины, перед кабатчиком, распоряжающимся массою избирательных голосов! При всем своем ничтожестве и гнусности все происходящее было лишь одним из многочисленных проявлений работы того сложного общественного механизма, который высился колоссальной громадой во всех городах и штатах, бросая тень на всю страну.
В ушах его прозвучала знакомая фраза: "Да ведь это просто смешно!". И в самый разгар спора он не мог сдержать короткого смешка, в ответ на который судья Уитберг поднял на него сердито нахмуренный взгляд. Уотсон решил, что эти задиры-юристы и этот буян-судья хуже, в тысячу раз хуже драчливых штурманов на торговых кораблях, которые умели не только задирать, но и защищаться. Эти же мелкие ракальи прикрывались величием закона. Сами они нападали, но не давали возможности отражать их удары, прячась за тюремные камеры и дубинки тупых полисменов - профессиональных вышибал и драчунов на жалованье. Но злобы он не испытывал. Грубость и грязь всей процедуры забывались на фоне ее невероятной комичности, - его спасало природное чувство юмора.
Несмотря на всю травлю и придирки, ему удалось в конце концов дать ясное и правдивое описание схватки, и, невзирая на явно пристрастный характер перекрестного допроса, ни одна мелочь его показаний не была опровергнута. Совсем другой характер носил крикливый рассказ Пэтси и его двух свидетелей, полный лжесвидетельств.
Как защитник Пэтси, так и прокурор поддерживали обвинение, не оспаривая ничего по существу. Уотсон протестовал против этой системы, но прокурор зажал ему рот, заявив, что он общественный обвинитель и знает свое дело.
- Патрик Хоран доказал, что жизни его грозила опасность, и он вынужден был обороняться, - гласило начало вердикта, вынесенного судьей Уитбергом. - Аналогичное показание о себе дано и мистером Уотсоном. Каждый из них под присягой удостоверяет, что первый удар был нанесен противной стороною; каждый клянется, что подвергся ничем не вызванному нападению со стороны противника. Одна из аксиом права гласит, что сомнение толкуется в пользу ответчика. В данном случае налицо весьма основательное сомнение. Поэтому в деле "Народ против Картера Уотсона" сомнение толкуется в пользу вышеозначенного Картера Уотсона, который тем самым освобождается от ареста. То же самое приложимо и к делу "Народ против Патрика Хорана". Сомнение толкуется в его пользу, и он освобождается от ареста. Я рекомендую обоим обвиняемым обменяться рукопожатием и помириться.
Первый заголовок на страницах вечерних газет, бросившийся в глаза Уотсону, гласил: КАРТЕР УОТСОН ОПРАВДАН! Во второй газете стояло: КАРТЕР УОТСОН ИЗБЕЖАЛ ШТРАФА! Но лучше всего была шапка в газете, начинавшаяся словами: КАРТЕР УОТСОН - СЛАВНЫЙ МАЛЫЙ! В тексте говорилось, что судья Уитберг посоветовал обоим противникам пожать друг другу руки, что они и поспешили выполнить. Далее он прочел следующее:
" - Что ж, дерябнем по маленькой по сему случаю? - молвил Пэтси Хоран.
- Идет! - сказал Картер Уотсон.
И они в обнимку зашагали в ближайший кабак".
IV
В общем это приключение не оставило горечи в душе Картера Уотсона. Это был "социальный опыт" еще неизведанного свойства, и в результате Уотсоном была написана еще одна книга, озаглавленная: "ПОЛИЦЕЙСКОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО. Опыт анализа".
Год спустя, находясь в одно летнее утро на своем ранчо, он слез с лошади и стал пробираться через небольшое ущелье с намерением посмотреть группу горных папоротников, посаженных им прошлой зимой. Выбравшись из ущелья, он попал на одну из принадлежавших ему усеянных цветами лужаек; это был очаровательный уединенный уголок, отгороженный от остального мира низкими холмиками и купами деревьев. Тут он застал человека, по-видимому, вышедшего на прогулку из летней гостиницы, находившейся в маленьком городке на расстоянии мили. Они столкнулись лицом к лицу и узнали друг друга. То был судья Уитберг. Налицо был явный факт нарушения границ чужого владения, ибо Уотсон, хотя и не придавал этому значения, выставил на рубеже своих владений межевые знаки.
Судья Уитберг протянул руку, но Уотсон сделал вид, что не заметил этого.
- Политика - грязное дело! Не правда ли, судья? - сказал он. - О, я вижу вашу руку, но не хочу ее брать! Газеты писали, будто бы я пожал руку Пэтси Хорана после суда. Вы знаете, что этого не было; но позвольте сказать вам, что я в тысячу раз охотнее пожал бы руку ему и подлой компании его приспешников, нежели вам!
Судья Уитберг испытывал тягостное замешательство. Покуда он, откашливаясь и запинаясь, силился заговорить, Уотсона, наблюдавшего за ним, внезапно осенила одна мысль, и он решился на веселую, хотя и злую проделку.
- Не думал я, что встречу злопамятство в человеке столь просвещенном и знающем свет... - начал судья.
- Злопамятство? Вот уж нет! - возразил Уотсон. - Моей натуре несвойственно такое чувство. В доказательство этого разрешите мне показать вам одну любопытную штуку, каких вы, наверное, никогда не видали! Пошарив на земле, Уотсон поднял камень с шероховатой поверхностью, величиной с кулак. - Видите это? Смотрите на меня!
И с этими словами Картер Уотсон нанес себе сильный удар по щеке. Камень рассек щеку до кости, и кровь брызнула струей.
- Камень попался чересчур острый, - пояснил он изумленному полицейскому судье, решившему, что он сошел с ума. - Я разотру малость. В таких делах самое главное - реализм!
Отыскав гладкий камень, Картер Уотсон несколько раз аккуратно постукал им себе по щеке.
- Ага, - бормотал он, - через несколько часов щека приобретет великолепную черно-зеленую окраску. Это будет убедительно!
- Да вы с ума сошли! - дрожащим голосом пролепетал судья Уитберг.
- Как вы смеете грубить мне? - вспылил Уотсон. - Разве вы не видите моей расшибленной и окровавленной физиономии? Своей правой рукой вы дважды ударили меня - трах! трах! Какое зверское, ничем не вызванное нападение! Моя жизнь находится в опасности! Я вынужден обороняться!
Перед грозными кулаками Уотсона судья Уитберг попятился.
- Только ударьте меня, и я прикажу вас арестовать! - погрозился судья Уитберг.
- Это самое и я говорил Пэтси, - последовало в ответ. - И знаете, что он сделал, услышав это?
- Нет.
- Вот что!
В то же мгновение правый кулак Уотсона обрушился на нос судьи Уитберга, опрокинув сего судейского джентльмена навзничь в траву.
- Встаньте! - скомандовал Уотсон. - Если вы порядочный человек, то встаньте. Вот что говорил мне Пэтси: ведь вы это знаете!
Судья Уитберг отказался встать, но Уотсон поднял его за шиворот, поставил на ноги - лишь для того, чтобы подбить ему глаз и снова опрокинуть на спину. После этого началось избиение по методу краснокожих индейцев. Судью Уитберга лупили не жалеючи, по всем правилам мордобойной науки, били по щекам, давали затрещины, возили лицом по траве. Все время Уотсон показывал, "как это проделывал Пэтси Хоран". Иной раз, с большой осторожностью, расшалившийся социолог наносил удар, оставляющий настоящий кровоподтек, и раз, поставив бедного судью стоймя, он умышленно треснулся своим носом о голову этого джентльмена. Из носу немедленно пошла кровь.
- Видите? - вскричал Уотсон, отступая на шаг и размазывая кровь по всей манишке рубахи. - Это вы сделали. Вы это сделали своим кулаком! Это ужасно. Я избит до полусмерти. Я вновь вынужден защищаться!
И снова судья Уитберг наткнулся лицом на кулак и был повержен на траву.
- Я арестую вас, - всхлипнул он в траве.
- Вот это самое говорил я Пэтси.
- Это зверское - хнык-хнык... и ничем - хнык-хнык... не вызванное нападение.
- Это самое говорил я Пэтси!
- Я вас арестую, не сомневайтесь!
- Думаю, что нет, хотя я вас здорово отдубасил... - С этими словами Картер Уотсон спустился в ущелье, сел на свою лошадь и поехал в город.