- Ну тебя.
- Не, правда ж. Сегодня целых два получил. Все ему мало. От глаза завидущие, руки загребущие. Як тоби не ай-ай-ай, Лабойко! Батьки промашку дали: тебя в семнадцать оженить надо было... - Он запнулся на полуфразе, разом сбросив наигранную развязность. - З дому письма?
- Н-ну.
- Что там?
За столом стало тихо.
- Что? - переспросил Лабойко и сморщился. - Обоих братов призвали.
- Так что?
- А то, что свое отслужили давно. Женатые. В хате одни бабы да пацаны.
- Призвали и отпустят, - нашелся Черненко. - Заварушка пройдеть, и братаны додому повернутся. Нашел заботу! Лучше про свадьбу подумай, бо мы все до тебя приедем. Верно, товарищ старший лейтенант, приедем все гамузом?
- Можно. - Иванов посмотрел на часы: они у него были крупные, с луковицу, с двумя крышками. - На свадьбу можно.
- Слыхал, Лабойко? Три к носу и раньше срока не заказывай панихиду.
Скупое воинское застолье длилось недолго, а под конец и не больно-то оживленно. Старания Черненко были не в состоянии надолго отогнать напряженность, в какой они жили все эти последние месяцы и дни, ожидая самого худшего, что может ждать пограничника, и тайно надеясь, что оно их минет. Но вряд ли кто из сидящих сейчас за сдвинутыми столами догадывался, вряд ли кто из них, обминая пальцами бугристые "махорковые" сигареты, подумал, что никогда больше - ни завтра, ни через год - не собраться им вместе, как собрались сейчас на последний свой мирный ужин, и не одному Лабойко суждено судьбой навечно остаться в холостяках.
- Спасибо, ребята, - поднявшись, сказал Иванов. - Кино сегодня. Вы не забыли?
- Как можно! - за всех отозвался Ведерников. - Закурите наших, товарищ старший лейтенант. - Он выщелкнул сигарету.
Иванов кивнул, закурив, хотел что-то сказать напоследок, но, махнув рукой, молча ушел.
11
"...Не мог я смотреть кино: сосет и сосет тоска... Вышли на
улицу. Темно, тихо... Разговорились. Я больше молчал. А Леша,
Новиков, значит, в тот вечер душу приоткрыл. В тот вечер я понял,
какой он человек. Предчувствие, как говорится, не обмануло... Как
знал, что в последний раз вместе на границу пойдем..."
(Свидетельство С.Ведерникова)
Ведерников порывался уйти, но Новиков возвращал его на прежнее место, придерживая за локоть.
Часто рвалась лента, и всякий раз, когда механик зажигал лампочку кинопроектора, чтобы при свете склеить концы, в наклонном конусе света возникали потные, возбужденные лица, слышались недовольные возгласы. Было душно, угарно, пахло ацетоном и распаренными телами - занавешенные окна не пропускали свежего воздуха. Снаружи, то усиливаясь, то ослабевая, доносился перестук работающего движка. Мотор чмыхал, сопел, будто захлебывался, снова стрекотал аппарат, опять рвалась лента.
- К чертям с таким кино! - чертыхнулся Ведерников. - Я пошел, сержант, ты как хочешь. - Пригнувшись, стал выбираться к выходу.
Новиков пошел вслед за ним.
Они прошли в глубь двора к скамье у ограды. Отсюда до реки было метров двести, не больше, веяло свежестью. Закурили. В темноте возгорались жаринки и тут же блекли под пеплом после каждой затяжки. Было темно и тихо, и, если бы не слышавшийся с далекого расстояния рокот, могло показаться, что на сопредельной стороне нет никого и немцы оттуда убрались.
Новиков, сняв фуражку, расстегнул гимнастерку и подставил ветерку грудь и лицо. Он сидел к Ведерникову вполоборота, задумчивый, ушедший в себя.
- Глухо-то как, - сказал он.
- Не заскучаешь, - отозвался Ведерников.
В загустевшей тишине явственнее слышался неблизкий рокот, похожий на далекий морской прибой.
В камышах дурным голосом проревела выпь. Прерывистый крик ее, похожий на рев быка, заглушил все другие звуки.
Новиков передернул плечами, надел фуражку и принялся застегивать пуговицы своей гимнастерки.
- Пошли спать, - сказал он и затоптал окурок.
- Ладно уж, разок недоспим, младший сержант. Вдругоряд прихватим. И ночка, гляди, какая славная.
- На границу скоро.
Ведерников раскурил новую сигарету.
- Спать-то осталось всего ничего, не успеешь лечь, дежурный подъем сыграет. Чего уж...
- Подраспустил я вас... Почувствовали слабинку.
- Ты распустишь!..
Новиков не то вздохнул, не то усмехнулся:
- Вот и вы убеждены, что мне больше всех надо, мол, в других отделениях сержанты покладистее. Так ведь? Думаете, я - придира и еще там какой-то не такой, как все...
За рекой, далеко за монастырскими куполами, стушевав звезды, в небе загорелись ракеты.
- С этим не больно уснешь, - сказал Ведерников, уклонясь от ответа и провожая глазами опадающий вдали красный свет. - А ты говоришь - на границу, - закончил он непонятно.
Новиков тоже проводил взглядом беспорядочно распавшиеся и гаснущие комочки призрачного красного света.
- Не по себе мне нынче, - сорвалось у него с языка.
Ведерников, привыкший к сдержанности своего отделенного, обычно замкнутого, не очень общительного, удивленно посмотрел на него и, не различая лица, пригнулся.
- Двух не бывать, сержант. Одной, как говорится, не миновать. Одной, к слову сказать, даже святому не перепрыгнуть. Так что об этом не стоит. Что всем, то и нам. Думай не думай.
- Одна, две... Я о другом...