72411.fb2 Последний император - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 13

Последний император - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 13

— Что это еще за «жестоки и бессердечны»? — рявкнул я на него. — Какие могут быть церемонии и разговоры о морали, когда имеешь дело с негодяем и разбойником? Выкладывай давай, что там еще за хитроумные пытки они придумали.

— Была еще пытка, называемая «Одевание плаща из пальмовых волокон». Она состояла в том, что расплавленный черный свинец лили вместе с кипящим маслом ему на спину и плечи, — продолжал Яньлан. — На моих глазах кожа Ли Ичжи медленно трескалась и разрывалась, и во все стороны летели брызги крови, смешанной с маслом. На самом деле начинало казаться, что на Ли Ичжи надет большой красный плащ из пальмовых волокон. Правда, было очень похоже.

Однако самое потрясающее впечатление произвела пятая пытка. И название у нее звучное — «Подвешивание вышитых шариков». Кузнецу был специально заказан небольшой меч с четырьмя или пятью небольшими крючками на лезвии. Входил он в тело Ли Ичжи как по маслу, но крючки цеплялись за плоть, и когда палачи выдергивали меч, в стороны разлетались куски мяса, ну что твои фрикадельки, только ярко-красные.

После пятой пытки я ушел, — признался Яньлан, — но насколько мне известно. Ли Ичжи подвергли одиннадцати изощренным пыткам. Были еще такие названия, как «Тыква-горлянка на плече», «Парящая стрекоза» и «Разрезание сапога». Всех я своими глазами не видел и описать их вам, государь, не осмеливаюсь.

— Что же ты ушел с половины представления? Почему не досмотрел все одиннадцать изощренных пыток?

— Дело в том, что во время «Подвешивания вышитых шариков» одна из этих «фрикаделек» угодила мне прямо в лицо, и ваш раб так перепугался, что смотреть дальше был уже не в состоянии. Я понимаю, что поступил неправильно, и когда в следующий раз будут применять эти изощренные пытки, я непременно досмотрю до конца, чтобы рассказать вашему величеству.

— Знай я, что будет так интересно, сам бы пришел посмотреть, — полушутя-полусерьезно сказал я. В тот момент я понял, почему все эти пытки Ли Ичжи вызвали у меня такой повышенный интерес. Это напомнило мне о примерно таком же греховном наказании, которому я в юности подверг отвергнутых наложниц в Холодном дворце. Но ведь я столько лет боялся вида крови и убийств, стало быть, это естественное возвращение к прежним временам связано с моим настроением и окружающей обстановкой. Закрыв глаза, я стал представлять себе остальные шесть видов изощренных пыток, пока чуть ли не ощутил, как в Зале Чистоты и Совершенства разносится запах крови Ли Ичжи, и не почувствовал легкое головокружение — то самое немощное, женственное головокружение, которое всегда было мне так противно.

— Так и что же, Ли Ичжи действительно умер, не признав своей вины? После одиннадцати видов пыток он так ничего и не сказал? — спросил я под конец Яньлана.

— Он произнес только одну фразу. — Помедлив, Яньлан негромко продолжил: — Он сказал: «Когда пытают так жестоко, значит, люди стали хуже диких зверей, и дни царства Се сочтены».

«Надо же: проклятие Ли Ичжи — почти точная копия слов безумца Сунь Синя, уже много лет как покинувшего этот мир». И я исполнился трепета и страха.

Первые полмесяца своего пребывания в столице Дуаньвэнь провел в резиденции своего брата, пинциньского принца Дуаньу. Посланный мной соглядатай докладывал: «Над воротами в резиденцию пинциньского принца висит синий фонарь, означающий, что визитеров не принимают, но туда один за другим идут с поздравлениями члены царской фамилии и придворные сановники». В списке посетителей, который передал мне этот шпион, значилось немало важных персон, среди них мои братья — аньциньский принц Дуаньсюань и фэньциньский принц Дуаньмин — а также Северо-западный гун Даюй, глава Министерства церемоний Ду Вэньцзи, глава Министерства чинов Яо Шань, Дэн Болян, заместитель главы Военного министерства Лю Тао, канцлер Вэнь Ци, Чжан Хунсянь и еще несколько десятков человек. В этом списке фигурировали и шесть членов Академии Ханьлинь, которым я присвоил звания в год своего восшествия на престол.

— Что они задумывают? — указал я Яньлану на список имен.

— Из-за этого, государь, переживать не стоит. Наносить визиты с поздравлениями — это у них такая манера общения.

— Как волка ни корми, он все в лес смотрит, это ясно, как день. — Холодно усмехнувшись, я обвел кружками имена в списке и связал их между собой. — Тебе это ничего не напоминает? — спросил я Яньлана.

— Похоже на цепочку муравьев, — подумав, ответил он.

— Нет, это не цепочка муравьев, это связка кандалов. Эти люди тайно замышляют смену династии, — проговорил я. — Это скверно и возмутительно. А если связать их вместе, то получаются кандалы, которые они мечтают замкнуть на моих руках.

— Тогда вам, государь, надо первому замкнуть эти кандалы у них на руках, — выпалил Яньлан.

— Легко сказать, — пробормотал я вполголоса, а потом вздохнул. — Не император я, а дерьмо собачье. Самый слабый, самый некомпетентный, самый жалкий властитель. В детстве мне указывали няньки, евнухи и служанки; когда начал учиться, меня во всем наставлял монах Цзюэкун; даже когда стал государем Се, и то госпожа Хуанфу с госпожой Мэн каждый день из меня веревки вили. Теперь в царстве происходят большие перемены, в народе зреет смута, и предпринимать что-то уже слишком поздно. Я прекрасно понимаю, что надо мной уже занесен меч, но могу лишь сидеть здесь и вздыхать. Ну скажи, Яньлан, верно ведь, не император я, а дерьмо собачье?

Выплеснув эмоции, я разразился рыданиями. Произошло это как-то сразу, но слезы уже долго копились во мне. Яньлан оторопело смотрел на меня, раскрыв рот. Придя в себя, он первым делом закрыл дверь в спальню, потому что прекрасно знал: государю плакать во дворце — дело абсолютно недопустимое.

Но служанки и евнухи за дверью услышали мой плач, и кто-то тут же доложил об этом из ряда вон выходящем происшествии в Чжуиньтан — Зал Жемчужной Прохлады госпоже Мэн. Та немедленно примчалась вместе со всей шайкой моих наложниц. Те постоянно что-то вынюхивали и страшно любили совать нос в чужие дела. Я заметил, что в тот день все они, как одна, выкрасились одинаково — лица цвета аметиста, губы подкрашены киноварью, у кого погуще, у кого посветлее, — и очень походили на камешки «куриная кровь», какие иногда находишь в воде.

— Чего это вы пожаловали такой толпой? — спросил я, сделав вид, что ничего не случилось.

— А чем вы, государь, только что занимались? — в свою очередь осведомилась госпожа Мэн, стараясь скрыть недовольство.

— Ничем. Что это у вас за макияж сегодня? — повернулся я к стоявшей рядом Цзиньфэй. — «Цветы сливы»? «Черная красавица»? На мой взгляд, очень похоже на камешки «куриная кровь», так что теперь этот стиль будет называться «Куриная кровь», идет?

— Стиль «Куриная кровь»? Занятное название, — хихикнула Цзиньфэй. Она даже в ладоши захлопала, но тут же притихла, встретив разъяренный взгляд госпожи Мэн.

Та велела одной из служанок принести бронзовое зеркало.

— Поднеси его государю, — приказала она, — пусть полюбуется, как выглядит Сын Неба. — Пока служанка подносила зеркало к моему лицу, госпожа Мэн горестно вздохнула; глаза у нее почему-то покраснели. — Когда был жив покойный государь, — проговорила она, — я ни разу не замечала на его лице выражения великой радости или великой печали, и уж, конечно, никогда не видела слез.

— Ты хочешь сказать, что я не гожусь в правители? — вспыхнул я, ударом ноги выбив зеркало из рук служанки. — Не хотите, чтобы я плакал? Значит, тогда мне можно смеяться. Нельзя плакать, так нельзя. Теперь целыми днями буду хохотать не переставая, так что не расстраивайтесь.

— Смеяться вам тоже нельзя. Ведь еще не прошел двадцать один день со дня кончины госпожи Хуанфу. Как можно, ваше величество, нарушать беспричинным смехом ритуалы траура и почитания предков?

— Плакать нельзя, смеяться нельзя, что мне тогда делать? Убивать? И сколько я людей убью, вам это не важно, главное, чтобы не плакал и не смеялся. Какой я государь после этого? Не государь, а дерьмо собачье! — С этими словами я, откинув голову назад, громко расхохотался. Потом сорвал царский венец с Черной Пантерой и швырнул госпоже Мэн. — Больше не собираюсь быть липовым правителем Се! Желаешь стать им — пожалуйста! Пусть тот, кому хочется, им и становится!

То, что дело вдруг приняло такой скверный оборот, стало для госпожи Мэн полной неожиданностью, и она, в конце концов, беззвучно расплакалась. Я смотрел, как она, дрожа всем телом, прижимает к груди царский венец с Черной Пантерой, и как от струящихся у нее по лицу слез весь макияж расплывается потеками белого и красного. По знаку Яньлана императрица и наложницы, пятясь, вышли из спальни. Я слышал, как императрица Пэн глумливо сказала Ланьфэй: «Его величество последнее время немного не в своем уме».

По прошествии стольких лет в мои сны снова вернулись маленькие белые демоны. Они проникали с потоком ветра через южное окно, и за ними тянулась дорожка неясного таинственного света. Они прятались по обеим сторонам постели и в складках одежды, некоторые застывали неподвижно, а другие прыгали вокруг и плясали. Их стенания были похожи на плач тех проклятых женщин в дальних покоях дворца, а когда они гневались, их голоса звучали яростными криками воинов на поле битвы. От этого непрошенного соседства я просто задыхался.

Прогнать эту ораву маленьких белых демонов было некому, потому что монах Цзюэкун в это время сладко спал без снов в своем далеком Монастыре Горького Бамбука. Как-то раз, с трудом очнувшись от ночного кошмара, я вскочил и увидел охваченную паникой Цзиньфэй. Прикрывая нижнюю часть тела куском шелка, она стояла, босая, у изголовья моей кровати, и в глазах у нее застыли недоумение и ужас. Я понял, что напугал ее своими дикими криками во сне.

— У вас, государь, что-то не ладно со здоровьем. Я уже послала за придворным врачевателем, — дрожащим голосом сообщила она.

— Не надо никакого придворного врачевателя. Пошли за кем-нибудь, кто умеет ловить демонов. — Я уже не спал, но по-прежнему видел этих маленьких белых демонов, хотя в свете свечи они стали поменьше и потеряли четкость очертаний. Теперь они стояли на пузатых вазах, на подставках для цветов, на подоконниках и завывали так же пронзительно. — Видишь их? — обратился я к Цзиньфэй, указывая на белые тени на одной из подставок для цветов. — Вот об этих маленьких белых демонах я и толкую. Они вернулись, и бедствия скоро обрушатся на царство Се.

— Государь, вам просто кажется. Это же яблоня-китайка.

— Да ты присмотрись получше. Под листьями яблони-китайки эти маленькие белые демоны и прячутся. Видишь, один повернулся лицом к тебе? Он издевается над вами, глупыми женщинами, которые ни в чем не разбираются.

— Там, правда, ничего нет, ваше величество. Это лунный свет, ваше величество.

Перепуганная Цзиньфэй разревелась и, всхлипывая, выкрикнула — имя стоявшего за дверьми дежурного евнуха. Тут же вбежали царские стражники. В воздухе раздалось несколько громких хлопков, и под мечами стражников маленькие белые демоны стали лопаться один за другим, как пузыри.

Никто не верил, что я видел демонов наяву, и все готовы были скорее принять за истину бесконечные истории о призраках, чем поверить моим подробным описаниям. Это читалось на их сонных лицах. Подумать только, теперь они уже посматривают на меня с каким-то подозрением, на меня, величайшего из всех правителей, государя, каждое слово которого на вес золота. Неужели они знают, что я не законный властитель великого царства Се?

Я не находил покоя ни днем, ни ночью. В ушах звенело проклятие, произнесенное безумцем Сунь Синем: «Ты увидишь девяносто девять духов и демонов, и бедствия вскоре обрушатся на царство Се».

План тайного убийства Дуаньвэня стал зреть после того, как выпито было уже немало. В числе заговорщиков на пирушке, где вино лилось рекой, присутствовал глава Военного министерства Цю Вэнь, заместитель главы Министерства церемоний Лян Вэньмо; главный придворный инспектор Цзи Чжан и мой главный управляющий, верховный евнух Яньлан. Я уже изрядно опьянел и плохо соображал, когда высказал то, что не давало мне покоя. На лицах моих стойких приверженцев отразились непростые переживания, и они захотели проверить услышанное. Чрезвычайно осторожно было упомянуто имя Дуаньвэня и приведен целый ряд касающихся его слухов. Помню, тогда я швырнул к ногам Цю Вэня кубок из белого нефрита. «Убить!» — лаконично и несдержанно прорычал я, так что испуганный Цю Вэнь даже вскочил. «Убить», — эхом повторил он мой приказ. После этого в разговоре произошел резкий перелом, и стал вырисовываться тайный план. Заговорщики согласились, что выполнить его будет не трудно, дело, мол, привычное, и единственно опасались, что это может вызвать ярость членов семьи покойного государя, всех этих разбросанных по всему царству властителей собственных уделов. После кончины госпожи Хуанфу их противоречия со двором Се с каждым днем обострялись, особенно это касалось Западного гуна Чжаояна, тесные отношения которого с Дуаньвэнем вызывали еще большее беспокойство.

— Убить! — охваченный волной возбуждения, я прервал осторожничавших заговорщиков. — Я хочу, чтобы вы убили его. — Хлопнув по столику, я вскочил и стал притягивать каждого по очереди за ухо, крича; «Слышали, что я сказал? Я, правитель Се, хочу, чтобы вы убили его!»

— Да, государь. Раз вы желаете, чтобы он был убит, считайте, что он уже мертв. — Цзи Чжан рухнул на колени и зарыдал. — Ваше величество, — молил он, — вызовите Дуаньвэня завтра во дворец, и я выполню ваше желание.

На следующий день Яньлан доставил вызов в резиденцию пинциньского принца. При виде его белого коня у каменной привязи вокруг начала быстро собираться толпа уличных торговцев и простолюдинов, пока там не стало так тесно, что яблоку было негде упасть. Всем хотелось посмотреть, каков из себя этот облеченный властью евнух, а еще больше — глянуть, как элегантно держится овеянный легендами Дуаньвэнь. Говорят, когда Дуаньвэнь опустился на одно колено, чтобы принять вызов во дворец, он повел себя как-то странно, трижды хлопнув ладонью по земле, и эти тяжело раскатившиеся звуки изумили Яньлана, терявшегося в догадках, что еще тот задумал. В это время родной брат Дуаньвэня — Дуаньу — стоял перед экраном у ворот[43] и громко осыпал собравшихся на улице зевак грубой руганью.

Дуаньвэнь вывел коня через порог красных ворот резиденции пинциньского принца. Лицо его закрывала какая-то черная тряпица, из-под которой виднелись лишь узкие, с удлиненным разрезом, безучастно глядящие глаза. Он вскочил на коня и стал пробираться через собравшуюся плотную толпу, не глядя по сторонам и оставаясь равнодушным к раздававшимся со всех сторон приветственным крикам и пересудам простолюдинов. Народ недоумевал, почему герой, совершивший столько славных подвигов, едет через город с закрытым лицом.

Как потом рассказывал Яньлан, на улочке у овощного рынка случилось непредвиденное. К коню Дуаньвэня неожиданно пробился старый бродяга-нищий в лохмотьях, просивший на улицах подаяние, и, протянув посох, которым он обычно отгонял собак, сбросил с лица Дуаньвэня эту черную повязку. Это произошло так неожиданно и стремительно, что Дуаньвэнь даже вскрикнул, пытаясь схватить тряпку в воздухе. Но было поздно. Его бледное чело уже открылось солнечному свету, и кое-кто из окружавших Дуаньвэня зевак успел рассмотреть выколотые у него на лбу два четких иероглифа размером с головастика — «ИМПЕРАТОР СЕ».

Народ на улочке у овощного рынка мгновенно охватило неописуемое волнение. Дуаньвэнь осадил коня и повернул назад, держа одну руку на лбу, а другую на мече и тесня напиравшую толпу со страдальческим и одновременно свирепым выражением. Его яростные выкрики отдавались в головах людей какими-то тупыми ударами. Пришпорив своего породистого скакуна, Дуаньвэнь галопом помчался прочь, и преградивший ему дорогу Яньлан с несколькими царскими стражниками не смог остановить его. Пристыженный Яньлан впоследствии признался, что Дуаньвэнь ударом ноги сбросил его с коня, и он в суматохе сумел ухватить лишь один-единственный волосок с конского хвоста. Так, среди всей этой неразберихи на улице, Дуаньвэню и удалось скрыться.

Вооруженные отравленными стрелами лучники Цзи Чжана напрасно прождали в угловой башне дворца Се всю вторую половину дня. В конце концов они увидели лишь возвращавшегося ни с чем Яньлана со свитой и получили приказ убрать луки. У меня тогда появилось предчувствие, что этим планам не даст осуществиться некая таинственная сила, и когда я, словно издалека, услышал, как упала на пол с еле слышным печальным звуком табличка «ху»[44] Яньлана, сковывавшее меня напряжение, как ни странно, тут же спало.

— Его смерть отвели силы свыше, это воля Неба, — сказал я Цзи Чжану. — Если я желаю его смерти, а Небо хочет, чтобы он жил, он останется жить.

— Государь, не послать ли мне воинов, чтобы никого не выпускали из городских ворот? Полагаю, Дуаньвэнь еще в городе, и хотя мы спугнули его неосторожными действиями, как говорится, «раздвинули траву и потревожили змею», не мешало бы схватить его, как изменника, — предложил Цзи Чжан.