Кулеша чмокнул языком о небо, точно кто хлопнул бичом, и осушил кубок.
- Малые пичужки - пустые штучки! Не с такими случалось иметь дело. Могу высушить этот бочонок до последней капли не отрываясь, - указал он на ведерный бочонок, поставленный на козлы.
- В нем целых пять гарнцев!
Кулеша взял бочонок за оба конца и взвесил в руках.
- Выпьете? - вскричал даже Воина с удивлением. - Одним духом?
- В больших делах достаточно пожелать, а кто пожелает - тот свершит, проговорил он хвастливо, уснащая свою речь латынью.
- Латынь безупречная, живот - как у бернардина, а все же бьюсь об заклад, что вам не осилить.
- Держу, что выпью! - протянул тот руку, лукаво подмигивая припухшими глазками.
- Двадцать пять дукатов, что - нет! - горячился Воина.
- А я ставлю за него! - воскликнул фон Блюм, скорый на всякий азарт.
- Я тоже! Я тоже! - раздалось несколько голосов.
Все окружили его, сбежались даже дамы, расспрашивая с любопытством, что случилось.
- Деньги на бочку, господа! - крикнул Воина, высыпая в чью-то шапку свои дукаты.
Его примеру последовали остальные, и через минуту собралось с полсотни червонцев.
- Принимаете заклад? В шапке пятьдесят червонных!
- Принимаю, ради денег чего не сделаешь! - проговорил он с серьезным видом по-латыни.
- Выдуешь - твои дукаты; нет - всыплем тебе пятьдесят горячих. Таков уговор! - заявил категорически Новаковский.
- Ладно, только пороть на ковре. Шляхтич я, как и вы все, вельможные...
- Ладно! Принимайтесь за дело! А на ковре, так уж конечно! - раздались возгласы.
Кулеша отвернулся, чтобы расстегнуть пояс и шаровары, саблю воткнул в землю, повесил на нее шапку и, усевшись на траве, велел подложить себе под лопатки свернутый в трубку коврик.
- Эй, мужичье, выбивай пробку! - крикнул он прислуге.
Сташек ловко выбил пробку и подвинул бочонок. Кулеша перекрестился, схватил бочонок за уторы и, подняв его надо ртом, откинулся слегка назад и стал тянуть вино.
Кругом все стихло, даже музыка смолкла; все сбежались посмотреть на такое зрелище и впились в шляхтича глазами, а он пил и пил, работая лишь вовсю кадыком и отдуваясь, откидывался все больше и больше назад, пока не уткнулся спиной в свернутый коврик, и продолжал тянуть, но все медленнее и медленнее. Глаза уже выкатывались у него на лоб, обильный пот заливал посиневшее лицо, жилы на шее вздувались, как веревки, а живот разбухал с поразительной быстротой. Зрелище из потешного становилось до того отвратительным, что дамы разбежались, молодые же люди с беспокойством ждали конца. Кулеша допил последнюю каплю, отбросил бочонок и пробормотал:
- Ничего удивительного. Слово сказано - кобылка у плетня. Ясь, гляди в оба, не спи.
И свалился на траву, мертвецки пьяный.
Паренек сунул шапку с дукатами ему под голову и принялся стебельком травы щекотать его высохшую глотку, пока не последовал благодетельный результат.
Все отшатнулись с отвращением, один только Сташек с удивительной заботливостью подошел, чтобы закрыть пропойце лицо полой балахона, пробуя одновременно добраться до дукатов, но Ясь буркнул грозно:
- Не трожь, по башке получишь. - И с молодецким видом схватился за свою шпажонку.
- Не допился бы он только до царствия небесного, - забеспокоился Заремба.
- Выспится и завтра опять будет готов.
- Это пьяница, известный на всю Речь Посполитую! Обучался, сказывают, под руководством самого покойного князя "Пане Коханку"! Мастер, однако! поражался Новаковский.
- Откуда вы его раздобыли?
- Из корчмы. Рассказывал он мне такие прибаутки и так пересыпал латынью, что я решил привести его, чтобы развеселить публику. Не знал я, что он такой фокусник. Куда едете? - обратился он к пареньку.
- На сейм, в Гродно, - ответил тот, вытирая платком отцовскую физиономию.
- Найдет достойных партнеров. Сомневаюсь только, чтобы кто-нибудь его перещеголял. Есть ещё дюжие глотки, особенно между сермяжниками. Думаю, что и Подгорский мог бы с ним потягаться.
- Пять гарнцев бургундского одним духом не выпьет. Скотина, не человек, этот стольников сын, - процедил сквозь зубы с отвращением Воина и пошел вместе с Зарембой к дамам, весьма смущенный Капризом княжны Четвертынской, которой вдруг захотелось во что бы то ни стало свежего молока.
Блюм был в отчаянье, так как молока не оказалось ни в привезенных запасах, ни в корчме. К счастью, кто-то подал проект привести корову с ближайшего выгона. В эту геройскую экспедицию отправились бегом все трое Кротовских с несколькими офицерами, и через некоторое время появились на поляне, таща и подталкивая какую-то мычащую коровенку. За ними бежала, вопя благим матом, пастушка с развевающимися по ветру волосами.
- Есть молоко! - торжествующе восклицал Блюм. - Но кто его надоит?
- Конечно, я сама, - заявила решительно княжна.
- Фи, от нее так несет хлевом! - скорчила гримасу пани Новаковская.
- Даже в романах коровы не благоухают лилиями, - заметил насмешливо Воина. - Можно ее, впрочем, спрыснуть духами, это будет очень поэтично.
Корове действительно обмыли вымя "Ларендогрой" и всю обрызгали духами, ко всеобщему умилению и великой потехе прислуги. Особенно Сташек, стоя за своим барином, положительно чуть не лопался от хохота.
- Ой, не могу, пан поручик, с ума сойду... Ой, батюшки, святые угодники, и довелось же моим грешным очам увидать этакую штуку! Ох, пес ее возьми! Хо-хо-хо!
Корову с большими церемониями повели на разостланный ковер, прислуга держала ее за рога, спину и хвост, княжна уселась под ней на целой куче подушек и среди всеобщего безмолвия принялась доить в какую-то вазу.
- Божественная картина! Очаровательно! Восхитительно! Невообразимо! посыпались сразу восторги, когда княжна, надоив с полвазы, подняла ее вверх и воскликнула:
- Кто жаждет, того напою настоящим нектаром!
Жажду почувствовали, конечно, все, но лишь не многие коснулись устами волшебной чаши и хлебнули, точно в экстазе, неизъяснимого счастья.
Когда же дошла очередь до Воины, тот заметил:
- Удивительное превращение: корова черно-белая, а молоко - фиолетовое!